Источник

– Его дядя Махмуд… – начал Куллинейн и осекся.

– Во-первых, он не заметил, что в лесу Уингейта стоят две вывески, – сказал Зодман. – А во-вторых, в тот первый вечер, когда все вы шептались в палатке, я пошел прогуляться на холм. Там меня окликнул сторож. «Тут нельзя ходить», – сказал он, и я спросил почему, тогда он объяснил, что на этом месте мистер Табари закопал греческую статую, чтобы завтра найти ее и порадовать какого-то чудака из Чикаго. – И с этими словами Зодман ушел на посадку.

Когда о пассажире, которого они только что проводили, напоминал лишь замирающий гул турбин, Веред Бар-Эль вздохнула:

– В Израиле прошла острая дискуссия, почему американские евреи не хотят эмигрировать. Наконец я поняла. Больше чем один или два таких, как он, у нас не разместятся.

Она насмешливо посмотрела на Куллинейна, и тот сказал:

– В Америке места много. Мы можем принять любого энергичного человека.

Во время долгого пути обратно в Макор он снова спросил Веред, почему они с Элиавом не поженятся, и она осторожно ответила:

– Жить в Израиле далеко не просто. И не всегда легко быть евреем. – Она явно дала понять, что не хочет продолжать разговор на эту тему.

– Ты не видела водзинского ребе и его паству, – заметил Куллинейн, – но можешь себе представить…

– Мне доводилось знавать ребе, – загадочно сказала она. – Пейсы, меховые шляпы, лапсердаки – и все какие-то сумасшедшие. Это часть груза, который мы несем.

– Почему евреи так усложняют жизнь себе… и другим? – спросил Куллинейн. – Вот что я имею в виду. Мы, католики, собираем экуменические конференции, чтобы свести к минимуму архаическую структуру нашей религии, а вы, израильтяне, похоже, делаете все, чтобы она стала еще более архаичной. В чем причина?

– Ты видел старых евреев в водзинской синагоге. Почему бы тебе не посмотреть на молодых евреев в кибуце? Они отказываются пудрить себе мозги этими старыми обрядами, но знают Библию лучше любого католика. Они изучают ее не в поисках религиозных форм, а чтобы найти органические основы иудаизма. И я думаю, Джон, что ответ мы сможем найти в нашей молодежи… а не в старых ребе.

– Хотел бы я иметь твою уверенность, – сказал он.

Затем он неожиданно сделал ряд открытий о жизни в кибуце и понял причины, поддерживавшие убежденность Веред, что спасение Израиля, скорее всего, покоится на идеализме и убежденности, истоки которых коренятся в кибуцах. Стоял вечер пятницы, Куллинейн вернулся на раскопки после посещения вечерней службы в синагоге Акко. Он сидел за своим столом в общей комнате, когда увидел, как из кухни выходит официант, лицо которого было ему знакомо. Это было живое и сильное лицо мужчины сорока с лишним лет. Его седоватые, цвета стали, волосы были коротко подстрижены на немецкий манер. У мужчины не было левой руки, и пустой рукав рубашки был туго заколот булавкой. Генерал Тедди Райх, один из героев израильской Войны за независимость, а теперь – член кабинета министров. Два года он был послом Израиля в Соединенных Штатах, и его хорошо знали в Америке, где он проявил себя умным и удачливым дипломатом.

Но Тедди Райх был не только солдатом, государственным деятелем или дипломатом, но и членом кибуца Макор, откуда и черпал силы. Он помог становлению этого поселения, организовал его экономику и правила существования. В целом мире Тедди Райху не принадлежало ровно никакого имущества, только его доля в кибуце, и в течение года он часто приезжал из Иерусалима, чтобы пятничными вечерами принимать участие в общих собраниях. Когда он бывал в кибуце, то шел работать на кухню, и там, однорукий, показывал молодым ребятам то, что усвоил за долгие годы, когда у евреев не было родины: работа, напряженная работа – вот в чем спасение человека, и особенно еврея.

Генерал поставил блюдо с едой на столик археологов и сказал Элиаву: «Не можешь ли зайти ко мне на кухню?» Куллинейн видел, что Веред способствует начинаниям Элиава, как заботливая мать-несушка, но когда она заметила, что Куллинейн наблюдает за ней, то нервно рассмеялась:

– Говорят, Тедди Райх хочет предложить Элиаву какую-то важную работу.

– В правительстве? – спросил ирландец.

– Бен-Гурион считает его одним из самых талантливых молодых людей, – сказала Веред, и Куллинейн подумал: она говорит о нем, как о соседском мальчике, который не имеет к ней никакого отношения.

На кухне Элиав и Райх провели несколько часов, беседуя о политике, пока генерал мыл тарелки, но Райх отсутствовал на общем собрании кибуца и пришел в дом археологов, разыскивая Куллинейна.

– Мы можем немного поговорить? – спросил генерал, и Куллинейн с удовольствием воспользовался такой возможностью. – Ты не против, если мы пройдемся до кибуца? Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился.

Куллинейн впервые посетил кибуц при свете летней луны. До сих пор он, не обращая ни на что внимания, просто питался в столовой. Теперь ученый увидел здания, которые такие люди, как генерал, воздвигли на этой земле: небольшие дома, где жили примерно полторы сотни человек. Увидел благосостояние, созданное годами общей работы, школу, детский сад, больницу. Пустая и выжженная в течение без малого семисот лет, эта земля за полвека дала жизнь государству Израиль, и Куллинейн внимательно слушал, как Райх объяснял смысл того или иного начинания, но наконец бывший генерал сказал:

– На самом деле я хотел поговорить с тобой вот о чем: есть ли у моей дочки возможность попасть в Чикагский университет?

– Это можно сделать. Если она толковая девочка.

– Думаю, так и есть. Но мне хочется, чтобы ты сам оценил.

– Она живет здесь, в кибуце?

– А где же еще? – Райх направился к зданиям, где размещались спальни, постучал в одну из дверей и дождался, пока девичий голос на иврите не разрешил ему войти. Когда дверь распахнулась, Куллинейн увидел красивую девочку лет семнадцати или восемнадцати и, как школьник, показал на нее пальцем:

– Так это же ты выиграла соревнования по Библии!

– Да. – Она изящно склонила голову и махнула рукой в сторону четырех металлических кроватей, на которые они и присели.

Разместившись, Куллинейн сказал Райху:

– Не стоит беспокоиться, попадет ли она в университет. В Библии она разбирается лучше любого профессора.

– Но достаточно ли она знает английский?

Куллинейн начал разговаривать с этой очаровательной юной особой.

– Сильный акцент, – обменявшись с ней несколькими фразами, отметил он, – но, конечно же, для поступления этих знаний хватит.

– Надеюсь, – вздохнул Райх. – Я мог послать ее учиться в Хайфу. Ей предлагали стипендию, но я решил, что ей куда важнее узнать жизнь в кибуце. Пусть даже школа тут не первоклассная.

– Школа прекрасная! – запротестовала девушка.

– Но академические предметы преподаются просто ужасно, – сказал Райх и прежде, чем его дочь успела возразить, поднял правую руку. – Ужасно. Тем не менее она все же смогла получить хорошее образование.

Он принялся было обсуждать порядок поступления, как дверь распахнулась, впустив растрепанного юношу лет примерно восемнадцати. На нем были только шорты, а лицо покрыто мыльной пеной. По всей видимости, юноша тоже жил в этой комнате, потому что, извинившись перед генералом Райхом и коротко кивнув Куллинейну, он подошел к кровати, стоявшей рядом с кроватью девушки, и в поисках бритвы стал рыться в тумбочке. Наконец найдя ее, парень осторожно взял бритву, как молодой человек, который пока не бреется регулярно, и, еще раз извинившись, выскочил за дверь.

– Твой сын? – спросил Куллинейн.

– Нет.

Куллинейн остался в растерянности. Ясно, что юноша жил в этой комнате. Ясно, что тут же жила и дочь Райха. Он бросил взгляд на ее руку в поисках обручального кольца и, должно быть, покраснел, потому что Райх внезапно расхохотался:

– Ох этот юноша!

Его дочь тоже засмеялась, и Куллинейн смутился, как человек, которому рассказали анекдот, смысла которого он не понял.

– Здесь, в кибуце Макор, – объяснил Райх, – мы с самого начала решили, что наши дети будут жить вне дома. И пока они были малышами, мы взяли двух мальчиков из разных семей и двух девочек, тоже из разных семей, и поселили их вместе в одной комнате. Где им и предстоит обитать до восемнадцати лет.