Источник

– Не уверена, что это надо делать именно мне, – смутилась она.

– Но ты же женщина.

– Ты еще не видел шорты, которые я собираюсь надеть, – пробормотала она, и Куллинейн, вертя в пальцах карандаш, остался в одиночестве.

В тот же день Веред надела их, и, хотя ее внешний вид был достаточно скромен, она обладала дьявольской привлекательностью. Куллинейн, увидев, как она направляется к траншее А, застыл над своей работой.

Заметив, с каким удовольствием архитектор встретил ее, Куллинейн улыбнулся и больше не делал попыток призвать к порядку девушек из кибуца. Как он и говорил доктору Бар-Эль, они действительно были самыми энергичными и толковыми работниками из всех, с кем он имел дело, и если им хотелось каждый день устраивать демонстрации своих достоинств… что ж, это следовало считать одной из особенностей Макора. Но когда Веред Бар-Эль прошла мимо, держа в руках глиняный черепок, он задался вопросом: что подумали бы Маккалистер и Олбрайт, доведись им увидеть такие раскопки?

Да, Веред Бар-Эль была обаятельной личностью тридцати трех лет, потерявшей мужа во время Войны за независимость, прекрасная специалистка, которую приглашали к себе университеты из разных стран. Но то, что она с 1956 года, когда ее молодой муж был убит во время синайской кампании, не вышла повторно замуж, удивляло доктора Куллинейна. Как-то, когда они прогуливались по холму, он спросил ее об этом, и она откровенно ответила: «Я замужем за Израилем, и когда-нибудь придет день моего развода». Он поинтересовался, что значит первая часть ее предложения, и она объяснила:

– Человек со стороны не может себе представить, как отчаянно мы дрались, чтобы обрести тут свою страну. Это поглотило всю нашу энергию. Например, в Цфате…

– Тот город в горах?

Она остановилась, и было видно, что на нее нахлынули воспоминания, которые ей было слишком трудно обсуждать.

– Спроси при случае Элиава, – сказала она и сбежала с холма.

Что же до второй части ее предложения, то Куллинейн слишком хорошо понял его. Как сын поденного ирландского рабочего, который работал в Чикаго на Северо-Западной железной дороге, он был одержим мыслью получить образование и вместе с докторской степенью приобрел своеобразный акцент. Он до сих пор не был женат, и обожающая его мать тщетно продолжала знакомить сына с дочерьми своих ирландских друзей. Он понимал, что для сорокалетнего мужчины как-то абсурдно не иметь жены – это вызывает подозрения, – а поскольку щедрое предложение Пола Зодмана финансировать раскопки на Макоре решило его экономические и профессиональные проблемы на ближайшее десятилетие, теперь у него не было никакого убедительного повода и дальше тянуть с женитьбой. Но с той же дотошностью, с которой он аккуратно подписывал каждую карточку «Дж. К.», он решил с научной тщательностью изучить и эту проблему. Можно считать, что он прорыл путь в ирландской общине Чикаго от уровня I до уровня XIII и даже сделал на этом пути несколько интересных находок, но пока не обнаружил в человеческом общении ничего, что могло бы сравниться с христианско-еврейским краеугольным камнем, извлеченным из земли на уровне VII.

Но теперь здесь была миссис Бар-Эль. Она работала с ним бок о бок, носила шорты, смотрела на него сияющими глазами и дарила белозубой улыбкой. Ведя раскопки на другой стороне холма или засыпая в соседней палатке, он постоянно думал о ней. Его отношение к ней имело две особенности, которые, впрочем, не касались лично ее: размышляя о браке, Куллинейн вспоминал, как часто мужчины его возраста попадали в дурацкое положение, и поклялся никогда не связываться с женщинами моложе его более чем на двенадцать лет, а Веред моложе его всего на семь лет, к тому же она была миниатюрной, а его всегда привлекали женщины невысокого роста. То, что она археолог, не могло ничего ни убавить, ни прибавить к ее обаянию, а тот факт, что она еврейка, а он католик, Джон вообще отбрасывал как несущественный. Он неизменно посмеивался, вспоминая анекдот, популярный в бытность его службы на флоте во время Корейской войны. Солдат звонит своей матери-ирландке в Бостон и говорит: «Мама! Это Ксавьер из Кореи. Хочу предупредить тебя, что женюсь на корейской девушке». К его удивлению, мать не возражает. Более того, она довольна. «Привози девушку домой, Ксав. Вы можете жить у нас». – «Но где мы разместимся в вашем доме, мама, он же такой маленький». – «Вы сможете разместиться в моей комнате, Ксав, потому что в ту минуту, когда эта корейская сука переступит порог дома, я перережу себе горло». Джон Куллинейн припомнил, что больше половины его друзей выбрали себе в спутницы женщин, которые не устраивали их родителей: католики женились на баптистках, евреи – на армянках, да и Ксавьер со своей корейской женой, – и решил больше не ломать себе голову над этой проблемой.

Его нынешние либеральные взгляды на этот вопрос резко изменились со времен юности в Гэри, штат Индиана. Он рос в окружении соседей-католиков, любимым спортом которых было бродить днем в поисках еврейских школьников. Они с приятелями, вооружившись камнями, прятались за заборами и ждали появления какого-нибудь случайного еврея, который украдкой пробирался к дому. С воплями они налетали на него, жестоко тузили и орали:

И как-то инспектор по делам несовершеннолетних явился в дом Куллинейнов с предупреждением:

– Майк, твой парень должен прекратить драки с ребятами Гинсберга.

– Хорошенькое дело! – вскипел отец. – Страж порядка тратит время на такую ерунду!

– Майк, с этим надо кончать. Евреи жалуются мэру.

– На что? Ведь это они распяли Христа, да?

Почему они с друзьями так поступали? В прошедшие годы Куллинейн нередко задавал себе этот вопрос и без труда находил ответ. Каждый раз в преддверии Пасхи священник их прихода произносил ряд проповедей, вспоминая распятие Спасителя, и, когда он говорил о мучениях Господа нашего, в его страстной речи чувствовался сильный ирландский акцент. Юный Джон и его друзья с растущим гневом слушали повествование, как евреи предали Иисуса, как надели Ему на лоб терновый венец, распяли на кресте, проткнули копьем бок, издевались над Его страданиями, а потом торговались из-за Его одежды. Мальчик с трудом выносил эти душераздирающие рассказы и был вне себя от ярости, что в наши дни потомки этих евреев кишат на улицах Гэри.

Только попав в колледж, Куллинейн узнал, что не евреи обрекли Иисуса на такие страдания. Это были римские солдаты. Он также узнал, что теперь никто из отцов Католической церкви не придерживается таких взглядов, которые проповедовал их приходской священник, но это уже не имело значения. Он самостоятельно дошел до понимания, что инстинктивная ненависть к евреям совершенно бессмысленна, а в поддержку рациональной неприязни нельзя привести никаких доказательств. С ним произошли такие кардинальные изменения, что ныне он был готов даже жениться на еврейке.

Куллинейн поймал себя на том, что почти все время думает о Веред, и едва ли не чаще всего вспоминал предупреждение, которое несколько лет назад в Египте высказал французский археолог: «Многие раскопки на Ближнем Востоке заканчиваются неудачей, потому что Бог создал археологами юных мальчиков и девочек, и, когда вы собираете их в палатках на краю пустыни… могут возникнуть предельно странные вещи. Особенно справедливо это по отношению к раскопкам, которые организуют британцы, потому что англичанки, столь пристойные в стенах своего дома, буквально теряют самообладание, стоит им увидеть, как стержень лома входит в плоть земли». Подтверждением этой теории служило романтическое отношение английского фотографа к девушкам из кибуца, и Куллинейн нисколько не осуждал его.

Несмотря на строгое расписание, установленное Элиавом, им хватало времени принимать участие и в общественной жизни кибуца. В долгие летние вечера собирались группы, чтобы заняться народными танцами. Прошел слух, что Большой Босс – холостяк, и самые хорошенькие девушки вытягивали его на площадку, и под аккомпанемент аккордеона партнеры кружились в красивых старинных танцах – одни пришли из России, а другие с высоких гор Йемена. Куллинейн считал, что девушки кибуца слишком юны, чтобы оказывать им серьезное внимание, но признавал, что одно свое мнение он все же изменил, чем и поделился с Табари: «В Америке я всегда думал, что народные танцы – это для девушек, которые слишком некрасивы и толсты для современных танцев. Теперь я все понял».