Страница 97 из 129
Я сказал Чуи:
— Посмотри-ка, Река, по-моему, течет в ту самую сторону, куда направляемся мы с тобой. За эти дни мы уже достаточно находились пешком. Давай-ка теперь спустимся на воду и отправимся в плаванье. Как ты думаешь, братец, не настало ли время нам стать моряками?
Чуи сразу же согласился со мной. Он предложил, чтобы каждый плыл на отдельном судне из сухого листа Лотоса. В этом году дожди запоздали и, куда ни глянь, всюду качались на воде Лотосы — словно покинутые птичьи гнезда. Посреди каждого листа возвышалось круглое, как яйцо, засохшее основание черенка, сидеть на нем было удобно и мягко, не хуже, чем в кресле. Чуи неплохо придумал, но я, конечно, развил его мысль и предложил вот что: «Плот!.. Нам нужен не какой-то там крошечный челнок, а большой и просторный Плот. Скрепим несколько листьев вместе, и Плот готов. На Плоту можно плыть вдвоем, это куда удобней…»
Задумано — сделано. Вскоре Плот был готов и спущен на воду. Вот уж он раскачивается на волнах.
Осенняя вода была настолько чиста и прозрачна, что мы различали даже белые камешки на речном дне. Прибрежные пейзажи сменялись, радуя глаз. Все было незнакомо, все новые — деревья и травы, ближние селенья и дальние горы. Водяные жуки Гаунгво, черные, тощие и долговязые, провожали нас восхищенными взглядами. Крабихи Кень таращили на нас свои пленительные глазки, в которых ясно читались преклонение и восторг. Длиннохвостые рыбки Шаншат и пестрочешуйчатые Тхэузэу стайками гнались за нашим Плотом (да только куда им!), и приветственные клики их долго еще звучали над водой.
Каждый день, где-то после полудня, Чуи опускал в воду ногу и греб ею, как веслом, направляя Плот к берегу. Мы причаливали и высаживались на берег поесть травы. Из-за этих остановок мы теряли немало времени. Тогда мы решили уйти в многодневное плаванье и до конца его не приставать к берегу. Но сперва надо было загрузиться травой. Мы облюбовали подходящее место, причалили, и вскоре Плот был полон свежей молодой травы. По нашим расчетам, ее должно было хватить не меньше, чем на две недели. Но когда находишься в плаванье, все вокруг тебя движется и ты тоже движешься, а движение, как известно, возбуждает зверский аппетит. Через двое суток нам пришлось снова пристать к берегу и пополнить запасы провианта. Но все равно мы плыли теперь намного быстрее.
В ту ночь небо было черным, как тушь. Усевшись поудобней, я грезил под журчанье воды, и мне чудилось, будто это поют не речные струи, а струны неведомого инструмента, звучащего где-то в глубине под нашим Плотом. Сам не помню, как я уснул.
Когда я проснулся, уже рассвело.
Я огляделся. Что это? О ужас! Обернувшись, я увидел, что Чуи тоже застыл в растерянности и усы его тревожно вздрагивают.
Наш Плот не плыл уже больше по красивой Реке, меж берегами, поросшими превосходной травой. Мы качались на волнах, а вокруг — ни малейших признаков берега. Да, видно, мы попали в Открытое Море!.. Наверно, течение вынесло нас сюда среди ночи. Ах, какие еще неожиданности готовит нам судьба?
Я обшарил весь Плот в поисках хоть какого-нибудь предмета, который мог бы сойти за весло. Но на Плоту не нашлось ничего, кроме обглоданных черенков и маленькой кучки травы. Чуи попробовал было грести сразу двумя ногами. Но Плот бросало то вверх, то вниз, и проку от его усилий не было никакого. Чуи разочарованно вздохнул. Да, ситуация создалась безвыходная. Оставалось лишь положиться на волю ветра: авось он пригонит нас к берегу. Для нас это было бы спасением. Но пока что, увы, ветер нес Плот в Открытое Море, где нас не ждало ничего, кроме голодной смерти. А ветер крепчал и крепчал!
Грустные, улеглись мы на плоту, ожидая перемены погоды.
Волны вздымались все выше и выше. Даже поднявшись на цыпочки, можно было увидеть вокруг одни лишь волны, высокие, как горы, набегавшие гряда за грядою. Плот наш то взлетал на пенистый гребень, то скатывался в бездну, и временами нам казалось, будто он погружается под воду. Счастье еще, что Плот, сработанный на совесть, был легок на плаву, и, как ни бесились, ни бушевали волны, они ничего не могли с ним поделать.
Но, дорогие друзья, имелось еще одно обстоятельство, о котором я пока не успел вам рассказать. Мы, Кузнечики, вообще любим поесть, а тут, понимаете сами, довелось выполнять тяжелый труд мореходов, — короче говоря, желудки наши восстали и требовали пищи. Обычно я не наедался, если ел лишь три раза в день. А тут прошло дня два или три и трава у нас кончилась. Вокруг по-прежнему простиралась вода — нигде ни клочка суши. Чуи поглядывал на меня с тревогой и грустью. Я старался быть спокойным и веселился как ни в чем не бывало. И, следуя моему примеру, Чуи тоже приободрился. Я стал трещать крыльями, размахивать руками, потом заплясал и запел шуточную песню. Чуи и вовсе развеселился и пошел плясать вместе со мной. В трудную минуту находчивость и юмор — великое дело!
Но прошел еще день и даже я пал духом. Каждый раз, когда я открывал рот, внутренности мои, казалось, готовы были выпрыгнуть наружу. Чуи попробовал было глодать края сухих листьев Лотоса, короче говоря — питаться нашим Плотом. Но это было все равно что грызть старые доски. Желудок этой пищи не принимал. Голодные и усталые, мы не решались смежить веки, боясь, что, если уснем, упадем с Плота или будем смыты волной. Ведь ставший игрушкой волн Плот мог в любую минуту перевернуться. Какая-нибудь зловредная Рыба или Черепаха могла смахнуть нас с Плота и шутя проглотить.
Третий день: кругом, куда ни глянь, вода.
Четвертый день: по-прежнему, куда ни глянь, вода.
Пятый день: кругом вода.
Шестой день: кругом вода.
Седьмой день:…кругом…
Девятый день…
Десятый…
На одиннадцатый день нас обоих окончательно покинули силы. Жестокий голод сковал, одну за другой, все части нашего тела. Мы лежали скрюченные и неподвижные. Время от времени один из нас пытался подняться, но колени подламывались, и мы снова падали ничком на палубу. Лишь изредка мы с трудом переползали с места на место.
— Да, дорогой брат, — воздохнул Чуи, — это конец.
— Не бойся, — ответил я. — Видишь, небо затянуто тучами, ночью ветер обязательно переменится. А потом я заметил на горизонте какую-то зеленую полосу. Вон она, погляди. Скорее всего, это берег. Ветер вынесет нас к этой земле, и мы спасены.
Но Чуи сказал, что он ничего не видит. Наверно, в глазах у меня рябило и мне померещился вдали воображаемый берег. Силы иссякали с каждой минутой. К вечеру мы могли говорить друг с другом, лишь прислонясь голова к голове: голоса были еле слышны, словно шелест слабеющего ветра.
Чуи то и дело косился на меня украдкой. Я понял, его что-то гнетет и спросил:
— Ты хочешь поговорить со мной?
Он покачал головой. Но спустя минуту сказал:
— О мой дорогой Брат, я думаю, нам не спастись от смерти, и мне…
— Не желаю и слышать об этом, — оборвал я его, — нечего зря тоску нагонять!
Но он продолжал:
— Вы можете ругать меня как угодно, но я все-таки скажу… Я потерял всякую надежду. Тьма застилает мне глаза…
Он помолчал немного и добавил:
— Я с вашего разрешения, думаю вот что: от смерти все равно не уйти. Но глупо умирать обоим, надо найти… придумать такое…
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу… Я думаю… — Чуи вдруг стал запинаться. — Нам… мы должны найти какую-то пищу, чтобы выжить… У меня есть руки… вы…
— Довольно, — перебил я, — мне ясно, куда ты клонишь. Ты думаешь, смерть будет вдвойне бессмысленна, если погибнем мы оба, ты считаешь, что один из нас должен уцелеть. Решил, что я должен съесть тебя, решил пожертвовать собой, чтобы спасти меня. Такая преданность, братец, сама по себе достойна всяческой похвалы. Но ты позабыл, дорогой братец, что наши жизни, твоя и моя, равноценны, каждая неповторима и по-своему важна. И не нам с тобой делать подобный выбор. Да и вообще, почему ты решил, будто мы непременно умрем голодной смертью здесь, в море? Что б ни случилось, никогда нельзя падать духом…