Страница 94 из 129
— Как вы посмели, — голос мой гремел как гром, — притеснять сестрицу Ньячо, такую слабую и беззащитную? Мало у вас, что ли, добра и богатства? Вон как отъелись — поперек себя толще! И вы еще смеете сдирать с бедняков грошовые долги?! Мы запрещаем вам впредь даже напоминать Ньячо об ее долге. Ей и себя-то не прокормить, вы пожалели бы лучше ее, помогли ей. Главное в жизни — любить друг друга! Ну какой вам прок от этого злодейства? Пораскиньте-ка лучше мозгами. Вот вы притесняете слабых и малых, и они волей-неволей все терпят, но Мы, Мы сильнее вас, стоило пнуть Нам разок эту тушу, и она сразу одумалась. Или, может быть, Мы неправы? Кто-кто, а уж Мы повидали мир, и жизнь научила Нас отличать Истину от неправды. И вы должны соглашаться с каждым Нашим словом! Поняли, Пауки?!
И Пауки — и те, которые торчали на виду, и те, кто успел попрятаться между камнями, — закивали и зашептали, подобно шелесту ветра:
— Поняли…
— Мы поняли…
— Ваша правда…
Тогда я отдал приказ:
— Сейчас же порвите сети! Сожгите все до единой долговые расписки! Отриньте злобу! Отриньте мелочность! Извольте-ка без промедления стать Добрыми и Великодушными!
Пауки тотчас послушались меня, развеселились и пустились в пляс прямо на дороге. Они разорвали в клочья свою паутину, и в мгновение ока открылась дорога к дому сестрицы Ньячо. А жила она — я опишу для полноты картины ее дом — на ворсистом стволе дерева Му́а, под большим лиловым цветком. Пауки — сосчитать их не было никакой возможности, — кивая, приплясывая и подмигивая, обступили Ньячо, обнимали ее, пожимали ей руки и, наконец, закружились вместе с нею в шумном веселом хороводе.
Потом они решили устроить Пир На Весь Мир в мою честь. Но я отказался, сославшись на спешные дела. Правда, зная, что Пауки — непревзойденные кулинары, я обещал заглянуть к ним попозже.
Я стал прощаться с ними и с сестрицей Ньячо. Растроганная, она обняла меня и все никак не могла со мною расстаться, проводила меня довольно далеко. Я ликовал: «Вот оно — мое Первое Доброе Дело! Я явно меняюсь к лучшему…»
Дней через пять я возвратился на Наш Луг.
Мой Дво… Мой Дом стоял покинутый и опустевший, вход совсем зарос зеленым мхом. Но зато на другом конце Луга я нашел свою Матушку — по-прежнему здоровой и полной сил. Обрадованные встречей, мы смеялись и плакали.
Я рассказал Маме обо всех выпавших на мою долю испытаниях и невзгодах, начиная с несчастья, которое приключилось по моей вине с нашим соседом Мозгляком.
Выслушав мой рассказ, Мама обняла меня и прижала к груди, совсем как в ту пору, когда согревала меня, новорожденного, у своего сердца.
— Ах, сыночек, — сказала она, — как я за тебя рада. Преодолев все опасности и испытания, ты умудрился вернуться домой. Но самое главное — ты ступил на прямую и прекрасную дорогу. Ты возвысил и закалил свой Дух и достоин теперь называться Настоящим Кузнечиком. Ты хочешь побыть дома, со мной, недельку, а потом отправиться в Дальние Странствия? Я согласна, отныне я за тебя спокойна. Это прекрасно, что ты научился мечтать и мечты твои улетают далеко за пределы будничных мелких забот! Да и нынешняя наша жизнь обретает особую, непреходящую ценность, когда мы умеем предвидеть, что ожидает нас завтра, умеем представить себе воочию иные, неведомые пока небеса, которые осенят нас в будущем. Знай, сыночек, ты повзрослел, возмужал, поумнел. Мне не придется больше за тебя тревожиться…
Матушка все говорила и говорила, утирая счастливые слезы. А я, выглянув украдкой за дверь, обвел взглядом округу, где появился на свет и рос, и понял: да, я и в самом деле стал взрослым!
— Верьте, дорогая моя Матушка! — воскликнул я. — Никогда, никогда не забуду я ваших слов. Заветы ваши я сохраню в глубине своего сердца. Не сегодня-завтра я отправлюсь в Дальние Странствия. Клянусь быть усердным, великодушным и смелым — таким, каким видите вы меня в своих помыслах. Клянусь быть достойным вас!..
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мои Братья — Старший и Средний. — Я неожиданно нахожу верного друга и побратима.
Итак, как вы помните, я вернулся в родные края, чтобы увидеться с Мамой и подыскать себе друзей для Дальних Странствий.
Свидание с Матушкой состоялось.
Значит, пришло время искать друзей и попутчиков. Но разве вот так, сразу узнаешь, кто из жителей этой обширной округи твой единомышленник и друг? Подружиться с кем-нибудь — дело нелегкое, а найти верного друга, который не дрогнет, не подведет в минуту опасности, устоит перед искушениями и соблазнами, не ожесточится после лишений и тягот дальней дороги, — найти такого Друга нелегко вдвойне.
Скоро, скоро отправлюсь я в путь!.. Дальние Странствия… На каждом шагу перед вами открываются новые, неведомые картины. Вы шагаете по дорогам далеких диковинных стран, которых ни вы, ни близкие ваши ни видели и во сне, но даже неясные слухи о них заставляли сильнее биться ваше сердце.
Ах, что может быть печальней, чем в юные годы, когда каждый из нас отважен и тверд, когда кровь бурлит в жилах и сердце полно желаний, вести жизнь унылую и однообразную: днем копаться в своей норе, а вечером наедаться и напиваться до отвала и отплясывать с соседями танцы ваших бабок и дедов! Подобная жизнь пуста и никчемна! Нет, я не желаю, чтоб перед тем, как навеки закрыть глаза, я раскаивался, так и не узнав, что же находится сразу за Нашим Лугом, кто обитает там и какова их жизнь? Нет и нет, прозябание не по мне!..
Тут я вспомнил о своих Единокровных Братьях. Когда-то, в один и тот же день, Мама вывела нас в свет и поместила каждого в отдельное жилище. К кому как не к Братьям должен был я в первую очередь обратиться, ища друзей и попутчиков?
И я направился к Среднему Брату.
Увы, еще издали завидев его Дом, я ощутил разочарование: тесный и неудобный вход утопал в грязи, словно здесь жил какой-нибудь червяк, а войдя внутрь, я пребольно стукнулся головой о торчавшие из потолка корешки. Впечатление было такое, будто я угодил в нежилую, заброшенную нору. И чем дальше, тем глубже я увязал в раскисшей плесени и тем сильней удивлялся царившему вокруг запустению.
Увидев Брата, я вздрогнул. Мне долго пришлось приглядываться к нему в темноте, пока я наконец узнал его. Он был ужасно тощ — кожа да кости. Пожалуй, я мог бы одним пинком отшвырнуть его на пятнадцать чыонгов или, говоря по науке, метров на пятьдесят.
А он, заслышав мою тяжелую поступь, вскрикнул, задрожал, засуетился и, тряся руками, ногами и усами, забегал по своему жилищу, не зная, куда деваться от страха. Долго пришлось мне убеждать его, что это я, его Младший Брат, но в конце концов он успокоился и замолчал, лишь усы его тихонько вздрагивали. Но тут он разглядел, как я могуч и огромен (а в его тесной норе я похож был на колонну старого дома, закопченную и лоснящуюся — это тускло отсвечивали мои доспехи), и, разглядев, снова затрепетал от страха. Усы его дрожали, словно тонкий бамбук на ветру. Ей-богу, и смех, и грех!
— Дорогой Брат, что с вами? — спросил я. — Вон как исхудали, уж не больны ли вы?
Он поморщился:
— Прошу тебя, братец, потише. У меня от твоего голоса в ушах звенит. О чем это ты спрашивал?.. Ах да… Я, братец, не болен, просто у меня такое телосложение. Где это ты пропадал? Тут у нас злые языки поговаривали, будто ты давно умер.
— Ну, — засмеялся я, — до смерти мне еще далеко! Я побывал в дальних краях. Там, дорогой Брат, очень интересно. Теперь вот вернулся домой ненадолго — повидать Маму и вас и уговорить тебя с братом отправиться в Дальние Странствия.
Он опять испуганно вскрикнул и переспросил:
— Куда-куда?
— В Дальние Странствия! — шутки ради крикнул я во всю мочь.
У него расшалились нервы. Усы отвисли до земли, ноги подломились в коленках, и он рухнул на пол бормоча:
— Дальние… Странствия… Это… Это — верная смерть…
О горе! Откуда у него такая мания страха? По поводу и без повода пугается чуть ли не до смерти. Нет, болезнь его не врожденная. Ведь мы в детстве, все трое, отличались отменным здоровьем. Приободрившись, Брат — слово за словом — рассказал мне историю этого недуга.