Страница 104 из 129
— Вперед! Лучше погибнуть в бою, чем закоченеть от стужи на чужом Поле!..
Мы бросились вперед и, окружив Ананасы, пошли на приступ. Мы взбирались наверх, к основаниям листьев и, не обращая внимания на торчавшие по краям шипы и колючки, вцеплялись зубами в хвосты Тяутяувои и выволакивали их из щелей.
Закипела битва. Пришлось Тяутяувои — всем до единого — вылезти наружу. А мы разделились надвое: одни торопились занять Ананасы и закрепиться там, другие бились с Тяутяувои, чтобы не дать им вновь овладеть зарослями.
Да, силой Тяутяувои небо не обидело! Были они дородны, могучи и надменны; не зря к племенному имени Саранчи — «Тяутяу» у них добавляется кличка «Вои», то есть «Слон»…
Но я отвлекся, а тем временем один из Тяутяувои напал на меня. Огромный, твердолобый, весь изумрудно-зеленый, на сутулой спине высится острый горб, усы торчат вперед, как два гвоздя, мощные ноги велики, намного толще моих, и узловатые мышцы сплошь утыканы острыми шипами.
Чтобы понять, насколько мы слабее их, не требовалось сложных расчетов, это было видно на глаз: каждый из наших противников был в несколько раз больше обыкновенного Тяутяу. Но мы не испугались. Мы дрались, не щадя себя. Бой — с переменным успехом — продолжался до вечера. Стемнело, но все еще было неясно, на чьей стороне Победа. Наши оставили Ананасы, опасаясь ночной вылазки неприятеля. И мы снова расположились под открытым небом, на холоде, пробиравшем до мозга костей.
Но я ничего не замечал, объятый тревогой и тоской: мой брат Чуи попал в плен к Тяутяувои. Ах, он всегда был слишком горяч и нетерпелив! Вот и сегодня, сражаясь в первых рядах, он чересчур увлекся и оказался один в самой гуще неприятельского войска. Всю ночь я терзался и не сомкнул глаз.
Едва рассвело, мы, стянув все силы — несколько тысяч бойцов, — окружили заросли плотным кольцом. Главной нашей задачей было выручить Чуи. Но разведчики, посланные к Ананасам, не обнаружили там ни души. Вот это удар! Тяутяувои ушли и даже неизвестно, когда…
Возможно, их испугало наше численное превосходство или наша отвага и презрение к смерти, и они отступили под покровом ночной темноты. Впрочем, как бы там ни было, зимние заботы теперь отпали! Но меня не радовала Слава Победителя и не прельщали уютные теплые жилища: отступая, Тяутяувои увели за собой всех наших пленных! Кто скажет, где теперь мой брат? Где мой помощник в державных трудах, где спутник по Дальним Странствиям — где мой Чуи?!
Мы расселись по Ананасам. Снаружи ветер свистел и завывал всю ночь и весь день, но в наших домах было тепло и спокойно.
Когда все устроились на новых местах, я собрал своих подданных и сказал:
— В недавнем сражении мой брат, к несчастью, попал в плен, и Тяутяувои увели его неведомо куда. Когда-то мы с ним поклялись друг другу в верности до гробовой доски. Могу ли я после всего случившегося сидеть здесь сложа руки? Я должен искать брата. И я найду его, хотя бы для этого мне пришлось идти на край Света! А когда я отыщу его, мы оба, даю вам слово, вернемся сюда, к вам.
Они упрашивали и отговаривали меня, но я был непоколебим. Братские чувства и узы дружбы слишком много значили для меня. Да и мне, признаться, давно надоело сидеть на одном месте.
Поняв, что им меня не удержать, подданные мои огорчились и стали наперебой просить меня, чтобы я непременно вернулся, как только найду Чуи.
— Не волнуйтесь, о досточтимые, — сказал я, — мы с вами обязательно увидимся.
Прощаясь, они все никак не могли со мною расстаться. Я тоже был очень растроган. Нет, я не плакал, но сердце мое болезненно сжалось. Впрочем, так всегда бывает перед разлукой.
Итак, вещи, как говорится, увязаны и дует попутный ветер. Я снова пускаюсь в путь. Пора цветения Май давно отошла. На полях и лугах уныло серела солома и торчали корешки травы, оборванной ребятишками; они складывали из нее костры и грелись, выгоняя буйволов на пастбища. С земли поднимались столбы зеленоватого дыма и, тая на ветру, печально расплывались в небе. У Тяутяу и прочих от зимней стужи дрожали усы, но все они — кто шагом, кто скоком — проводили меня далеко за Ананасовые заросли. Они прошли два или три зама (а в каждом заме, да будет вам известно, более четырехсот метров!) и только тогда согласились повернуть обратно.
Я начал погоню за Тяутяувои. Я высматривал их следы, расспрашивал встречных, искал очевидцев.
Я шел на север, обшаривая все попадавшиеся мне на глаза заросли и рощи, оголенные зимними холодами. А время покуда шло и шло; и вот уже кончилась зима и наступила весна. А потом, шагая по дальним дорогам, я незаметно вступил в лето с его прозрачными синими ночами, озаренными яркой луною и множеством звезд. Ах, каким одиноким и бесприютным чувствовал я себя в эти прекрасные ночи! И, подняв лицо к небу, я громко взывал:
— О брат мой! Где же ты, братец?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сердечные тайны разочарованного в жизни дядюшки Сиентаука. — Причины, побудившие меня снова отправиться в путь.
Времена года сменяли друг друга не помню уж сколько раз. Но о Чуи по-прежнему не было никаких вестей. Чем дальше я уходил, тем сложней и запутанней делались мои поиски и тем сильней становилась тревога.
Я прошел множество стран и встречал на дорогах множество путников, но никто ничего не знал про Тяутяувои. Они словно провалились сквозь землю.
Ах, даже Дальние Странствия приедаются, если странствуешь в одиночку! Когда вы вместе с другом, дорогим вашему сердцу, вам кажутся прекраснее красоты и загадочней чудеса! Все печали и радости вы делите с ним поровну, находя в нем опору, и без труда сохраняете твердость духа даже в самых тяжелых испытаниях. А счастье, если вы вместе, жарче греет сердца.
Увы, одинокий брожу я по долгим дорогам, и за мною плетется лишь моя сиротливая тень. О как безысходна моя тоска! Иногда я вспоминаю наш Плот, затерявшийся в безбрежных водах, и словно вижу воочию моего братца Чуи: он протягивает мне свою руку, просит съесть ее, желая спасти меня от голода… Слезы льются ручьем из моих глаз…
А время не стоит на месте. Подходит к концу еще одна зима. И вновь наступает весна. Птицы поют и щебечут на ветках. Солнце шелковым пологом ложится на зелень травы, земля из края в край одевается в зеленый цвет. Весенние травы сладки на вкус, словно сахарный леденец.
В один прекрасный день я остановился на берегу ручейка и залюбовался цветами дерева Зо, похожими на ароматные фонарики, развешанные по всему лесу. Вдруг я услышал какой-то неясный шум. Нет, это не было монотонное жужжание пчел, летающих от цветка к цветку в поисках нектара. В шуме этом ощущался свой лад и ритм, он звучал то ниже, то выше, то веселее, то заунывней. Я понял: где-то рядом поет хор.
Взобравшись на большой камень, я глянул через ручей. На другом берегу в свежей и мягкой мураве вели свой хоровод Бабочки. Здесь были Желтые Бабочки, Белые и Пестрые и Разноцветные Мотыльки. Они пели.
Я разобрал даже слова и — представьте себе мое удивление! — узнал отрывок из давным-давно сочиненной одним чужеземным поэтом песни «Четыре времени года». Оказывается, ее перевели на наш язык.
Вот что пели Бабочки, прославляя весну:
Чуть поодаль рядком стояли молодцы Цикады Шэу (их зовут «Шэу» что значит — «печальный», но я думаю, здесь больше подошло бы слово «занудный»). Пятнистые бородавчатые физиономии их неуклюже торчали из высоких воротников новеньких, сшитых на старинный манер платьев. Наклонив голову в сторону хоровода, они извлекали из спрятанных под крыльями барабанчиков протяжную заунывную дробь, сопровождавшую веселый хор.