Четвертый Дюма

Однако этого славного запаха нам понюхать не удалось, потому что в Сицилию мы явились с опозданием и на нашу долю досталась лишь пальба праздничных фейерверков. Гарибальди уже высадил свою «тысячу» на берег, и сицилийцы встретили его так, как только они умеют встречать, т. е. безумным восторгом. С таким же восторгом встретили они и Дюма-отца. Вот что писала об этом событии газета «Индепеденте» («Независимость»), одна из только что начавших выходить на острове газет:

«Возвращаясь в дворец Претторио, мы только принялись перебираться через одну из уличных баррикад, как увидели, что к нам направляется поразительно красивый мужчина. Он поздоровался с генералом по-французски. Этот молодец был одет в белый костюм, его голову украшала широкополая соломенная шляпа с тремя перьями — синим, белым и красным. (Портрет нарисован вполне достоверно, старик в то время с головы до ног одевался в белое и при помощи Эммы помолодел на два десятка лет). Оказалось, что это Александр Дюма, автор «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров».

Могучий Александр расцеловал Гарибальди, осыпал его дружескими поздравлениями и вместе с ним вошел во дворец, громко разговаривая и смеясь во все горло, будто хотел заполнить все здание своим громким голосом и смехом.

Дали знать, что обед готов. Александра Дюма сопровождала гризетка в мужском, а точнее, адмиральском костюме. Эта маленькая кокетка, которая кривлялась и ломалась (как же было не ломаться Эмме, когда вокруг нее были одни мужчины, да еще военные, она тогда и впрямь превзошла себя) самым бесцеремонным образом уселась справа от генерала…»

В этом весьма точном описании нет упоминания о моей скромной особе, ибо я с присущей мне природной стыдливостью сел на краю длинного стола, в компании адъютантов Гарибальди. Старик представил меня как Дюма-сына-младшего, и адъютанты окружили меня особым вниманием, непрерывно подливали мне кьянти, и потому сказать, чем именно кончилась эта первая трапеза на земле Сицилии, я просто не могу. Не помню также, где мы провели первую ночь. Но на следующий же день онкля Сашу, малютку Эмму, меня и команду «Эммы» поселили в роскошной резиденции, брошенной на произвол судьбы Бурбонами, бежавшими в Неаполь. При резиденции был бассейн, окруженный восхитительными пальмами, и кухня, весь персонал которой не пожелал бежать с хозяевами. Эти славные сицилийцы стряпали бесподобно, и в резиденцию потянулись вереницы гостей, одни голоднее других — от войн и революций заметно растет аппетит.

Все бы хорошо, но тут выяснилось, что малютка Эмма беременна. Адмирал адмиралом, но женщина остается женщиной, даже если ее заковать в броню. Я уже упоминал, что онкль Саша помолодел лет на двадцать. А тут я представил себе, какую рожу скривит в Париже мнительный Александр-сын, когда узнает, что появился еще один претендент на авторские права его отца. Дюма-сын вовсе не был стеснен в средствах, его пьеса «Дама с камелиями» в то время с успехом шла во всех французских театрах и даже по всему миру и приносила ему огромные доходы. Но так уж, видно, устроен человек: что мое, то мое, но не мешает держать под присмотром и отцовское хозяйство, недалек час, когда старик, привыкший гоняться за молоденькими гризетками, протянет ноги и начнутся тяжбы за наследство. К тому же любовница Александра-сына Надежда Нарышкина в это же время собиралась одарить и его незаконным детищем, которое когда-нибудь также сможет претендовать на наследство. Но в одном он был прав: малютка Эмма действительно проявила изрядную дальновидность. Она хотела непременно стать женой старика, официальной хозяйкой его квартиры и его служебной ложи в театре и ради этого не брезговала никакими средствами. Рождение будущего ребенка, ради чего она и отправилась в Париж, дабы не лишать малютку французского подданства, должно было стать лишь первым шагом в осуществлении ее коварных планов. Так что в то время Александру-сыну было о чем беспокоиться, помимо моей персоны.

Должен сказать, что Александр-отец недолго тосковал в одиночестве. Вокруг было сколько угодно сицилиек, разгоряченных победами Гарибальди, так что место крошки Эммы пустовало всего неделю. Замещавшим ее девицам старик уделял не бог весть сколько внимания, он занимался ими лишь мимоходом и даже не давал себе труда запомнить их имена. Со всей страстью, на какую он был способен, старик ринулся в борьбу за единую Италию. Поскольку после победы в Сицилии у Гарибальди не было ни продовольствия, ни оружия, ни, наконец, денег, чтобы приобрести и то и другое, а он намеревался перебраться через Мессинский пролив и атаковать Неаполь, господин Дюма великодушно предложил ему свой парусник и пятьдесят тысяч франков — все, что осталось у него от денег Мишеля Леви, выданных в счет контракта. Мы оказались буквально без гроша, что чрезвычайно огорчило бы Александра-сына, который зорко следил за каждым франком, уплывавшим из кармана отца. Зато благородные сицилийцы повсюду встречали нас как богов, поили и кормили задаром. Каждый из них считал для себя честью предложить в распоряжение друзей-французов свой дом со всем, что в нем было. Тут кое-что и мне перепадало — оказалось, что в каждом сицилийском доме, помимо прочего, всегда есть две-три смуглых и страстных дочери, которые считают кровать достойным полем битвы в борьбе с ненавистными Бурбонами. Вскоре Неаполь был взят, точнее, он пал сам собой, потому что никто из его жителей не вышел защищать Бурбонов из боязни быть побитыми камнями. Бурбоны, что называется, в одних подштанниках бежали из города, даже не подвергшегося осаде, в свою Испанию (они принадлежали к испанской ветви династии). Онкль Саша въехал в Неаполь верхом (пришлось немало потрудиться, чтобы раздобыть коня, который мог бы выдержать его) рядом с генералом Гарибальди, оба были одеты в красные рубахи, так называемые «гарибальдийки». Его поселили во дворце Кьятамоне, ранее принадлежавшем сбежавшим Бурбонам, а Гарибальди возглавил новое временное правительство (Дюма ужасно любил эти временные правительства и окружавшую их суматошную неразбериху) и назначил старика… ну, отгадайте, кем? Начальником охраны музейных ценностей и памятников старины! Впрочем, в такой службе действительно имелась острая необходимость, потому что еще немного — и с легкой руки Бурбонов в Южной Италии не осталось бы ни одного исторического памятника: король и алчная старуха-королева оптом распродавали их богатым англичанам. Господин Дюма со свойственной ему лихорадочной энергией, которая тут же пробуждалась, как только он загорался новой идеей, сразу навел порядок в делах. Его помощником был французский археолог, имени которого я не помню. Не знаю уж, как это ему удалось, но только этот человек убедил старика в том, что необходимо начать раскопки Помпей — некогда цветущего римского города, засыпанного вулканическим пеплом. На том месте теперь только рос чертополох. И пока генерал Гарибальди держал с балконов пламенные речи, обращаясь к народу, онкль Саша, надев на себя белый костюм и широкополую шляпу, уже карабкался по склонам холма, под которым покоились Помпеи, — откапывать вместе с чудаком-археологом останки древнего мира. Меня эта работа тоже увлекла. Было занятно извлекать из-под пепла статуи и замечательно сохранившиеся фрески, иные из которых оказались весьма скандального характера. Правду говорят, что все уже выдумано до нас, особенно в такой деликатной сфере, как любовь.

В декабре старику сообщили, что у него родилась дочь, совсем крохотная, — самолюбивая Эмма сама была от горшка два вершка, да они, дамы с амбициями, все такие, откуда появиться крупному ребенку. Старик, увлеченный раскопками, был искренне удивлен, он совсем забыл, что кто-то собирался рожать ему наследника в далеком Париже. Зато Александр-сын не забыл. Он написал отцу гневное письмо, в котором в довольно крепких выражениях обличал его образ жизни и легкомысленные связи с молодыми дамами. Господин Дюма прочел письмо и порвал его у меня на глазах. Он ужасно не любил дидактики и наставлений и больше всего не мог терпеть, когда кто-либо принимался учить его уму-разуму. «Ты тоже не бойся, Петруха, — сказал он мне, — ни к какому нотариусу я не пойду. Не знаю, сыном ли, внуком считать, но зваться Дюма будешь до тех пор, пока это имя существует на земле. Дюма-сын-младший, четвертый Дюма, tu es d’accord?[6]