Кровь фюрера

Он узнал, что старик по имени Гальдер после перестрелки был еще жив. У него случился инфаркт. Этот старый ублюдок умер в машине «скорой помощи», как и Хуалес. А ведь он мог быть полезен, мог дать им какую-то зацепку.

Детектив мотнул головой в сторону комнаты для допросов и спросил:

— Вы хотите лично допросить Брандта? Мне кажется, что вы от шимпанзе в зоопарке большего добьетесь. У этого парня рот на замке.

Скрипнув зубами, Гонсалес кивнул.

— Ладно. Давайте я с ним поговорю.

Он вошел в комнату, и все посмотрели на него. Гонсалес чувствовал, как в нем нарастает ярость, и ему хотелось избавиться от нее, хотелось выбить из Брандта всю необходимую информацию, хотелось измолотить его лицо в кровь. Хуалес умер. Кавалес умер. Санчес умер. И еще одиннадцать человек.

Тринадцать трупов. Кровавый счет.

А этот ублюдок молчал. Никакого страха на лице! Полное спокойствие. Он контролировал себя, несмотря на боль. Часы допроса — угрозы, стук кулаками по столу перед его носом — ничего не дали.

— Имя? — Гонсалес решил еще раз попробовать.

Тишина.

— Почему ты был на вилле?

Брандт смотрел на стену прямо перед собой. Гонсалес скрипнул зубами.

— Назови имена тех, кто был с тобой на вилле.

Брандт не реагировал.

— Говори!

Брандт облизнул нижнюю губу, но не перевел взгляд, даже не моргнул.

Гонсалес сделал глубокий вдох. Молчание Брандта заставляло Гонсалеса буквально дрожать от ярости. Ему хотелось избить этого гребаного ублюдка, бить его по лицу, ломать кости. Чувствовать, как под кулаком рвутся кожа и мышцы. Хотелось кричать.

Но Гонсалес взял себя в руки и сказал:

— Последний раз спрашиваю. Мы можем пойти простым путем, а можем — сложным. Против тебя выдвинуты серьезнейшие обвинения. Соучастие в убийстве шести офицеров полиции. Сопротивление при аресте. Попытка бежать с места преступления. Я мог бы продолжить, но я теряю терпение. Ты понимаешь? — Гонсалес стукнул кулаком по столу. — Говори! Почему ты был на вилле? С кем встречался Либер?

Тишина.

— Говори!

Брандт продолжал невозмутимо смотреть перед собой, и его лицо при этом ничего не выражало.

Гнев все больше завладевал Гонсалесом.

— Ах ты гребаный ублюдок! Говори! Ты меня слышишь? Говори!!!

Брандт молчал.

Гонсалес протянул руку, схватил Брандта за лацкан пиджака со стороны раненой руки и замахнулся правой рукой, крепко сжав кулак.

Брандт впервые отреагировал. Он закричал от боли.

Гонсалес выбросил сжатый кулак вперед.

Его кулак остановился в миллиметре от лица Брандта, и Гонсалес глубоко вздохнул от разочарования. Так поступать было нельзя, но что ему оставалось делать? Краем глаза Гонсалес увидел, с каким ужасом смотрят на него детективы и переводчик, и медленно отпустил лацкан пиджака.

Лицо Брандта исказилось от боли. Он медленно откинулся на спинку стула, бросив на Гонсалеса взгляд, однако ничего не сказал. На его лице по-прежнему не было страха, лишь некоторое удивление. Немного, еще совсем немного, и его лицо расквасил бы удар кулака.

Сделав шаг назад, Гонсалес сжал зубы, чувствуя, как пот стекает по лицу и капает на рубашку. За все годы работы полицейским он еще не сталкивался с подобным упрямством. Даже самые закоренелые преступники рано или поздно начинали давать показания. Гонсалес знал, когда это случится. Сначала они упорствовали, но в их глазах всегда был страх, ему было ясно, что они заговорят — кто раньше, кто позже. А вот с Брандтом все было по-другому: Гонсалес словно говорил с каменной стеной.

Гонсалес попытался взять себя в руки.

— Послушай, Брандт, или как там тебя зовут. Слушай меня внимательно. Тринадцать человек мертвы. Среди них и полицейские, а некоторые из них были моими близкими друзьями. Очень близкими друзьями. Это были хорошие люди. Люди, которым было не все равно, что творится вокруг.

Гонсалес помолчал, глубоко вздохнул и продолжил:

— Тебе выдвинуты серьезные обвинения. Но если ты поможешь мне и назовешь имена, опишешь людей, которые были на вилле, сообщишь хоть что-нибудь, хоть мельчайшую деталь, я сделаю все, чтобы твоя помощь была учтена во время судебного разбирательства, понимаешь?

Произнеся последнюю фразу, Гонсалес замолчал, ожидая ответа. Повисла гнетущая тишина. Он слышал звуки собственного дыхания и дыхания тех, кто находился в комнате. Из-за отражающегося от серых стен яркого света у него болела голова.

Казалось, прошла целая вечность, когда Брандт, наконец, моргнул. Подняв голову, он посмотрел на Гонсалеса, а Гонсалес впился в него взглядом. «Он заговорит», — подумал Гонсалес.

И тут Брандт открыл рот и сказал на испанском, с презрением глядя на Гонсалеса:

— Мне нечего сказать. Нечего. Только одно: я хочу видеть своего адвоката.

Гонсалес зарычал от отчаяния.

Какую-то долю секунды ему захотелось броситься вперед и ударить еще раз, но на этот раз ударить по-настоящему, выбить из Брандта все дерьмо, раздробить кости, размозжить плоть, уничтожить это лицо, на котором читалось презрение. Но тут в дверь постучали, она приоткрылась, и в комнату заглянул молодой детектив. Рассерженно посмотрев на парня, Гонсалес с яростью рявкнул:

— Пошел вон!

Детектив дернулся от неожиданности. Он явно смутился. Потом Гонсалес услышал разговор на повышенных тонах в коридоре, и молодой детектив нервно сказал:

— Сэр, я думаю, вам лучше выйти…

Рыбацкая деревушка находилась в трехстах километрах на северо-восток от Мехико, на берегу Карибского моря.

На холме, откуда открывался великолепный вид на море, особняком стояла большая вилла, окруженная двухметровым каменным забором. Здание было выкрашено в белый цвет, его окружал роскошный сад, а забор защищал от любопытных глаз жителей деревушки, расположенной под холмом.

Старый ржавый грузовик остановился у заднего въезда на виллу, и из грузовика выбрались двое усталых мужчин. В воздухе висел отвратительный запах гниющей рыбы, поднимавшийся из гавани, и даже аромат цветов в саду не мог перебить эту ужасную вонь.

На плечи мужчин были наброшены типичные пеонские накидки, а на головах у них были соломенные шляпы. Внешне мужчины напоминали крестьян, возвратившихся домой после тяжелой работы в поле.

Из тени вышел охранник и быстро открыл ворота. Мужчины вошли внутрь, и ворота тут же закрылись. В саду пахло гиацинтами и пуансетами. От виллы им навстречу шел высокий мужчина средних лет в белом льняном костюме и рубашке с галстуком. Он улыбался, словно считал честью принимать в своем особняке этих мужчин, переодетых крестьянами.

Втроем они пошли к вилле. Тут запах рыбы был слабее, его перебивал сильный цветочный аромат. Пройдя сквозь сад, освещенный фонарями, они приблизились к дому.

— Все готово? — спросил Крюгер.

Хозяин виллы кивнул.

— Корабль уже готов и ждет вас. Мы подумали, что этот вариант лучше, чем самолет. В этом регионе самолеты проверяются более тщательно, поэтому лететь опасно. Паспорта готовы. Вы доберетесь до Вера-Крус, а оттуда чартерным рейсом полетите в Майями. Я не думаю, что возникнут проблемы.

Высокий мужчина с серебристыми волосами мягко положил руку на плечо хозяина виллы.

— Мне срочно нужно позвонить, Фредерик.

Хозяин виллы смотрел на красивое лицо пожилого мужчины с явным обожанием.

— Да, конечно. Следуйте за мной.

Фредерик проводил его через сад к дому с телефоном.

На стуле напротив Гонсалеса сидел высокий седой мужчина в дорогом, великолепно сшитом костюме. У него было загорелое и по-мужски привлекательное лицо.

Они сидели вдвоем в кабинете Гонсалеса. За окном переливались огни большого города.

В левой руке Гонсалес зажал визитную карточку, которую ему дал этот человек несколько минут назад, когда они были в подвале. Гонсалес снова внимательно ее изучил. Тисненые позолоченные буквы на блестящей гладкой бумаге. Гонсалес провел по ним пальцем.