Кровь фюрера

Зайдя в скрипучий лифт, он поднялся на восьмой этаж. На стенах пестрели граффити на языках, которых он не понимал; шумный, Переполненный людьми дом трещал по швам от иммигрантов. На каждом этаже, через который проезжал лифт, громко звучала этническая музыка, дети кричали непонятные слова. Владельцы дома называли его Вавилонской башней. Негры. Арабы. Вьетнамцы. Турки. Курды. Беженцы, мечтавшие о лучшей жизни, вскоре начинали понимать, что променяли честь на кошмар.

Хотя состояние здания было ужасным, из квартиры открывался панорамный вид на Стокгольм. Включив свет, Озалид снял плащ и налил себе минеральной воды. Сделав глоток, он подошел к окну. За густой пеленой снега мерцали огни города и гавани. Такой же снегопад, как и в голубых горах Измира зимой. Только тут метель была гуще, сильнее, и на мгновение он представил свой дом и Лайлу.

Он попытался отмахнуться от этой мысли и вытащил из кармана конверт. Вскрыв его, он внимательно изучил содержимое. Через полчаса он сложил все обратно в конверт и положил его в карман, а потом взял пачку турецких сигарет, лежавшую на поцарапанном сосновом столике, и закурил.

Эта встреча вызвала у него беспокойство, которое так и не покинуло его. Что-то было не так. Он чувствовал это с самого начала.

Все это ему не нравилось. Нет, не то, что он собирался сделать, а люди и сам план. Сомнение засело в его голове словно заноза, которая постоянно напоминала о себе.

Но он осознанно пошел на это. Он очень хотел убить человека, который принес в его жизнь горе. И раз уж его собственная жизнь проклята, то пусть так и будет. Он должен на это пойти.

Ради Лайлы.

Аллах был на его стороне. Он чувствовал это всей душой. Озалид посмотрел на широкие розовые шрамы, испещрявшие его руки. Он снова подумал о Лайле. О ее больших карих глазах, глядящих на него, белой как молоко коже, сладком чистом запахе ее волос и медовом вкусе ее дыхания на его губах. О том, как впервые увидел ее много лет назад в селе в горах, где жил его отец. Молодая невинная девушка с босыми ногами. Слишком красивая для него.

Он взглянул на ее фотографию над незажженным камином, и ему снова захотелось плакать, хотя эта боль была давней. Веселая Лайла. Прекрасная Лайла.

Допив воду, он поставил стакан на стол, пытаясь отогнать мысли, разъедавшие душу: огонь, пожирающий плоть, садистские ухмылки на лицах бритоголовых мужчин, их смех при виде мучений их жертвы. И Лайла, прекрасная Лайла, с телом, распухшим от их ласк, неспособная двинуться.

Его заставляла это делать ненависть. Ненависть заставляла его убивать.

Пепел от сигареты упал на его потрепанный костюм и отвлек от мрачных мыслей. Поспешно стряхнув его, он погасил сигарету, и из его глаз хлынули соленые слезы.

Через минуту он развернул ярко-синий шерстяной молельный коврик, разложил его и опустился на колени лицом к окну.

Помолившись, упомянув в молитвах имя любимой, он свернул коврик и поцеловал его так, словно целовал Лайлу, а потом положил его на полку возле камина.

Глава 23

МАЙНЦ

Фолькманн доехал по автобану А-66 до Визбадена, а потом направился через Рейн в Майнц. На месте он был в десять.

Оставив «форд» на круглосуточной подземной парковке возле собора, он направился на поиски Карен Гриз.

На центральной площади толпились покупатели — Рождество было уже скоро. Лабиринты аллеек, на которых шумела рождественская ярмарка, расходились от центральной улицы. Магазин Карен Гриз находился на втором этаже здания, над галереей современного искусства. Полчаса Фолькманн ходил туда-сюда по улицам, сверяя названия переулков и тупиковых улочек с туристической картой, которую он проштудировал в квартире Эрики.

Было холодно, небо затянули тучи. Фолькманн прохаживался недалеко от собора, пытаясь придумать план.

Напротив магазина Карен был бар под названием «Цум Дортмундер». В семидесяти метрах от него находился торговый центр. На втором этаже центра оказалась уютная кондитерская, откуда открывался вид на улицу, и, как предположил Фолькманн, оттуда можно было видеть вход в магазин Карен Гриз.

Купив газету «Франкфуртер цайтунг», он поднялся в кондитерскую и, сев у окна, заказал кофе. Закурив сигарету, он начал рассматривать улицу. Ничто не мешало обзору, и он отчетливо видел магазин Карен Гриз в пятидесяти метрах, на противоположной стороне улицы. Когда официантка принесла ему кофе, он спросил, до которого часа открыта кондитерская, и девушка сказала, что обслуживать клиентов они перестают за пятнадцать минут до закрытия центра, то есть без четверти восемь.

Фолькманн просидел там еще минут двадцать. Запомнив расположение домов на улице, он сложил газету и сунул ее в карман. Выйдя из торгового центра, он пересек улицу.

Недалеко от магазинчика Карен Гриз, в двадцати метрах одна от другой, от улицы отходили две аллейки. Одна огибала с тыльной стороны булочную, а потом вела к парковке. На противоположной стороне начинались три аллеи — он это уточнил, две из них не были обозначены на карте. В конце концов, сработает ли план, зависит от удачи и правильного распределения времени, даже если предположить, что Карен Гриз проглотит наживку.

Узкая лестница вела к площадке со стеклянной дверью. Ступеньки были покрыты красным ковром, а на матовом стекле двери было выведено: «Lederwaren bei Bruno & Karen Gries[29]».

Вдоль стен висела кожаная одежда в целлофановых упаковках, и когда Фолькманн зашел внутрь, от сладковатого запаха кожи у него закружилась голова. Он увидел лысеющего мужчину средних лет, который показывал женщине юбку, висящую на одной из стоек.

За спиной мужчины находился застекленный кабинет, где сидела молодая красивая женщина с собранными в хвост светлыми волосами, одетая в кожаный комбинезон. Она разговаривала с какой-то женщиной восточной внешности. Фолькманн подумал, что девушка с хвостом — это Карен Гриз, а мужчина средних лет — скорее всего, ее муж. Фолькманн начал осматриваться, и через несколько минут услышал за спиной женские голоса. Обернувшись, он увидел, что блондинка провожает вторую женщину, целует ее в щеку и протягивает ей пластиковый пакет. Когда восточная женщина ушла, блондинка подошла к Фолькманну.

— Я могу вам помочь?

Она улыбалась. Для ее пышной фигуры кожаный комбинезон был тесноват. Выглядела она очень сексуально, но, присмотревшись, Фолькманн понял, что она скорее привлекательна, чем красива, и что она слишком накрашена.

Губы и ногти были ярко-красного цвета, на запястьях — по несколько тяжелых золотых браслетов, а на шее — дорогая золотая цепь. Змейка кожаного комбинезона сверху была слегка расстегнута, выставляя напоказ пышную грудь, — фигура у девушки была великолепной. Кожаный наряд придавал ей очень сексуальный вид. Фолькманну подумалось, что она не похожа на женщину, которую может заинтересовать мужчина вроде Любша, разве что ее возбуждала опасность. Но, судя по тому, как она смерила его оценивающим взглядом, Фолькманн понял, что мужчин она любит.

— Карен Гриз?

— Да.

— Меня зовут Фолькманн, фрау Гриз. Я коллега Эрики Кранц.

Улыбка девушки сразу же потускнела, но в этот момент открылась дверь, и в магазин вошла молодая парочка. Они начали осматривать одежду, и, оглянувшись, Карен Гриз заставила себя улыбнуться, а они помахали ей рукой. Она посмотрела на Фолькманна, и улыбка снова сползла с ее лица.

— Какого черта вам надо?

— Я хочу поговорить с вами о Вольфганге Любше. Мы можем поговорить наедине, фрау Гриз?

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Фолькманн. Джозеф Фолькманн. — Фолькманн протянул ей журналистское удостоверение, и девушка внимательно его изучила.

— Почему вы пришли сюда?

— Ваш друг Любш встретился со мной и Эрикой вчера вечером. Вот только это не очень нам помогло. Мне нужно снова поговорить с Любшем.

Лицо Карен Гриз вспыхнуло от негодования.