Кровь фюрера

Девушка немного помолчала, а потом тихо заметила:

— Мне одно не понятно.

— Что именно?

— Ты сказал, что твой отец ненавидел людей в форме. А сам решил, что будешь носить форму. Почему?

Он пожал плечами.

— Наверное, я подсознательно всегда хотел защитить его.

— От чего?

Помедлив, Фолькманн отвернулся. Он слушал, как затихает мелодия Шуберта, звуки скрипки становились все неуловимее.

— От всех, кто мог бы снова его обидеть.

Он повернул голову и увидел, что девушка пристально смотрит на него. Что же светилось в ее глазах — сострадание, понимание или что-то другое?

Помолчав, Фолькманн опять отвернулся.

— Боже, почему мы говорим об этом?

— Прости, Джо. Мне не нужно было мучить тебя вопросами.

Фолькманн медленно встал.

— Я думаю, мне следует выпить кофе.

Он стоял у мойки и споласкивал чашку, когда она тихо подошла к нему.

— Джо…

Он обернулся. Девушка смотрела ему в глаза. Она нежно сказала:

— Когда ты впервые пришел ко мне домой, я подумала, что ты холодный человек. А может быть, даже грубый. И наглый. И что я тебе не понравилась. Возможно, это чувство даже было взаимным. Но в Асунсьоне, когда я заплакала, я почувствовала, что я тебе не безразлична. Я почувствовала, что ты знаешь, что такое боль. — Она не отрывала от него глаз. — Что-то ужасное когда-то произошло с твоим папой, правда, Джо?

Не отвечая, он молча смотрел на нее.

— Можно, я тебя поцелую, Джо?

Она стояла так близко к нему. Ее пальцы нежно коснулись его губ, и она прижалась к нему всем телом. Фолькманн почувствовал тепло ее очень женственной фигуры, почувствовал прикосновение большой груди. Ее губы нежно коснулись его губ, а потом она впилась в них поцелуем и еще сильнее прижалась к нему.

Когда она, наконец, отстранилась от него, то подняла голову и сказала:

— По-моему, мне хотелось сделать это все время после того, как мы вернулись из Асунсьона.

Мясистое лицо Фельдера было покрыто капельками пота. Он буквально пропитался страхом. Они находились в Грюневальде. В прохладном утреннем воздухе витали весенние запахи, яркий солнечный свет просачивался сквозь ветви деревьев над головой, и Фолькманну подумалось, насколько это абсурдно: деревья пробуждаются к жизни, а Фельдер скоро умрет.

Руки рослого осси [23] были связаны за спиной. Он дрожал, нервно переводя взгляд с Ивана Мольке на Фолькманна. Они оба держали Фельдера на прицеле — у обоих были «беретты» с глушителями — и он начал дрожать, как только они вышли из машины.

Когда они дошли до полянки, Фельдер начал умолять их пощадить его, а Мольке тихо сказал:

— Отвернись и не смотри на нас, Фельдер. Так будет легче.

Внезапно Фельдер встрепенулся, и на его лице проступил гнев.

— Все, что я делал, я делал по приказу, клянусь.

Иван Мольке покачал головой.

— Знаешь что, Фельдер? Твои люди в Карлсхорсте сочтут, что мы оказали им неплохую услугу.

Со лба Фельдера стекал пот.

— Да, я убил двоих ваших. Но я сделал это по приказу, клянусь.

— А вот твои люди с тобой не согласны. Они говорят, что ты превысил свои полномочия.

— Это гребаная ложь.

Внезапно за спиной послышался шум, Мольке и Фолькманн обернулись. С ветки слетел голубь, громко хлопая крыльями в тишине леса.

Фолькманн услышал треск веток и частое дыхание и, обернувшись, увидел, что Фельдер бросился бежать.

Подняв «беретту», Фолькманн выстрелил.

Первая пуля попала Фельдеру в затылок, и его тело дернулось вперед. Вторая пуля ударила ему в плечо, и он упал. Толстяк, застонав, перевернулся на спину, его глаза расширились от боли. Подбежав к нему, Мольке всадил еще одну пулю в грудь Фельдеру. Тот лежал на земле, кровь стекала из его ран, а из открытого рта доносился хрип.

Взглянув на Фолькманна, Мольке сипло сказал:

— Принеси лопаты из машины.

Фолькманн медлил, глядя на умирающего, и Мольке повторил:

— Принеси лопаты из машины, Джо. Времени у нас не до фига.

Фолькманн молчал, замерев с «береттой» в руке, наблюдая, как из Фельдера вытекает жизнь, и запах пороха смешивался со свежим лесным запахом. Ему доводилось убивать и видеть, как убивают другие, но еще никогда он не находился к жертве настолько близко, чтобы услышать последний вздох умирающего. Подняв голову, он ощутил, что на лбу у него проступил холодный пот, а в желудке зашевелилась тошнота. Развернувшись, он пошел к машине.

Вытащив лопаты из багажника, он услышал приглушенный звук выстрела «беретты» Мольке.

Когда он вернулся, Мольке спросил:

— С тобой все в порядке?

— Да, конечно.

Фолькманн взглянул на тело. На правом виске Фельдера проступила кровь — Мольке пожаловал ему coup de grâce[24].

Фолькманн подавил приступ рвоты и, глядя на Мольке, спросил:

— То, что он сказал, правда?

Взяв одну из лопат, Мольке начал рыть могилу в двух метрах от тела Фельдера.

— Нет, Джо. Когда он не хотел говорить, мы давали ему скополамин, наркотик правды. Фельдер был жестокой сволочью. Ему нравилось пытать. Тогда он терял контроль над собой. Когда наши люди ворвались в его квартиру на Фридрихштрассе, они обнаружили то, чем обычно увлекаются подобные люди.

— Что?

— Порнографическую литературу и видеозаписи. Все с элементами насилия. Настоящее собрание ужасов. Насилие над детьми. Женщины, которых разрезают на кусочки. Фельдер был говнюком. Один из наших шпионов в Карлсхорсте сказал, что даже ребята из Штази и КГБ были шокированы тем, что он сделал с двумя нашими людьми.

Фолькманн начал копать яму. Почва была мягкой и влажной, запах свежей лесной земли щекотал ноздри. Чтобы похоронить Фельдера, надо было выкопать могилу глубиной хотя бы в метр.

— Но они же поймут, что с ним случилось, когда он не выйдет на связь?

— Конечно. Но они сумеют сложить два и два, так что будут благодарить нас. Они же знают, что это своего рода quid pro quo[25]. Мы могли ждать от них того же, если бы наши действовали, как Фельдер. Существуют неписаные правила, Джо, и Фельдер их нарушил.

Послышался резкий хруст, и лопата наткнулась на что-то твердое. Иван Мольке внезапно перестал копать и с ужасом уставился на землю.

— О Господи!

И тут Фолькманн увидел верхнюю часть черепа, показавшуюся из свежей земли, и когда Мольке поддел его лопатой, они увидели под этим черепом другой.

Побледнев, Мольке нагнулся и, надев перчатку, вытащил череп и поставил на землю рядом с ямой. А потом вытащил и второй. Он стал раскапывать землю рукой в перчатке — в земле лежали кости, останки двух тел, и Фолькманну показалось, что они пролежали там уже довольно долго. На затылке в обоих черепах зияли маленькие аккуратные отверстия. Мольке отвернулся. Его вырвало.

— Зарой это.

— Но…

Мольке отер рот тыльной стороной кисти.

— Выполняй. Прикрой это, мы похороним Фельдера в другом месте.

На лице Мольке выступил пот, и Фолькманн тогда подумал, насколько парадоксально то, что Мольке оставался спокойным, глядя на окровавленный труп Фельдера, а вид скелетов его потряс.

Когда они возвращались в город час спустя, Мольке всю дорогу молчал.

Пошел дождь, и в десяти минутах от Курфюрстендамм Иван Мольке остановился на автобане у заправки с кафе и выключил мотор.

— Давай выпьем.

Руки у Мольке тряслись. Фолькманн пошел за ним внутрь, и им удалось найти столик в тихом месте, вдалеке от групп шумных водителей грузовиков. Фолькманн заказал кофе, а Мольке — двойную порцию шнапса. Отвернувшись, он стал молча смотреть в окно на вялое утреннее движение по автобану. Когда официант ушел, Фолькманн посмотрел на своего коллегу. Старик уже одним глотком выпил половину своего шнапса. Мольке обернулся. Он явно думал о чем-то своем, слегка массируя шею.