Кровь фюрера

— А что?

— Они не придут за тобой? Они не станут думать, что ты можешь все рассказать полиции?

Эрнандес улыбнулся. Он видел, что она боится, и пытался казаться невозмутимым, пытался подбодрить ее.

— Это невозможно. В первую очередь потому, что люди, убившие Родригеса, не знают меня, никогда меня не видели и не подозревают о моем существовании. Я в этом уверен.

— Но что будет, когда эту статью напечатают?

Эрнандес отпил кофе. Тот был слишком горьким. Скривившись, он отодвинул чашку.

— Если статью напечатают. Я могу сказать в газете, чтобы мое имя не называли. Это не проблема. И у меня есть пара друзей в полиции, они защитят меня в случае необходимости.

Девушка смотрела, как, сунув руку в карман, он вытащил связку ключей и начал вертеть ее в руках.

Руди Эрнандес был красивым мужчиной. Он всегда так спокойно улыбался, словно жизнь была лишь шуткой, игрой. Каштановые волосы и прическа с мальчишеской челкой делали его моложе. Даже хорошо заметный шрам, пересекавший правую щеку, не портил его внешность, наоборот, придавал ему некую экстравагантность. Эрика смотрела, как он играет с ключами, крутя их в пальцах.

Он увидел, что она смотрит на ключи, и улыбнулся ей.

— Я уже говорил тебе вчера вечером: все, что у меня есть на этих людей, — в безопасном месте, туда никто не сунется, так что не беспокойся, Эрика, я буду осторожен.

В ее глазах мелькнула озабоченность. Девушка улыбнулась. Она прикоснулась к его пальцам.

Свободной рукой он положил ключи обратно в карман. Он чувствовал себя так близко к ней, так близко…

— Эрика…

— Да?

Он снова собрался рассказать ей о своих чувствах, как вдруг металлический женский голос зазвучал из динамиков, объявляя начало посадки на ее самолет. Она нежно отпустила его руку и начала собираться.

— Что, Руди?

Он покачал головой, и их глаза встретились. Он встал.

— Ничего. Пойдем, тебе пора на посадку.

Он проводил ее до поста контроля, помог донести сумку. Когда они остановились у таможенного поста, он поставил на ленту транспортера ее багаж и сказал:

— Передавай всем привет.

При этом он заглянул в ее глубокие голубые глаза.

— Передам.

Она собиралась поцеловать его в щеку, но он повернул ее голову и нежно поцеловал в губы. Ее губы были такими нежными, теплыми, он вновь почувствовал запах ее духов, ее тела и хотел удержать ее, но она отстранилась.

— Auf Wiedersehen, Руди.

— Auf Wiedersehen, Эрика. Приятного полета.

Он провожал ее взглядом, пока она шла к выходу. У ворот она остановилась и помахала рукой. Он махал ей в ответ, пока не потерял ее из виду, пока ее не поглотила толпа пассажиров.

Эрнандес сокрушенно покачал головой и вздохнул. Нужно было сказать ей то, что хотел. Нужно было сказать ей, что он любит ее, ведь он действительно любил эту женщину.

Громкоговоритель ожил опять, и снова резкий металлический женский голос заполнил собой терминал.

— Сеньор Руди Эрнандес, подойдите, пожалуйста, к диспетчерской. Сеньор Руди Эрнандес, подойдите, пожалуйста, к диспетчерской.

Девушка из диспетчерской вручила ему записку. Мендоса, телефон редактора, записанный на листке бумаги. Руди нашел телефонную будку и позвонил. Трубку взял сам Мендоса.

— Si?

— Это Руди. Я в аэропорту.

— Buenas tardes, amigo[2]. Хорошо некоторым. А мне вот приходится потеть в жарком офисе, чтобы заработать на хлеб насущный.

Руди ухмыльнулся.

— Мне передали сообщение. Что случилось? — Он порылся в карманах и, найдя сигареты, прикурил.

— Ну что, ты уже закончил с той сексуальной красоткой гринго? — спросил Мендоса.

— Эй, прояви-ка уважение и помни, о ком говоришь, — сказал Руди, улыбнувшись. — Ладно, что там у тебя? Что-то горяченькое?

— Ограбление с применением насилия на Калле-Энрико и пожилой мужчина, покончивший жизнь самоубийством. Что выберешь? Виктор Эстрел займется одним из этих дел, так что мне все равно. Но, учитывая то, что мы друзья, я позволю тебе выбрать.

— Спасибо, — сказал Руди. — Вот только почему ты никогда не предоставляешь мне право выбора, когда нужно выбирать между конкурсом красоты и избирательной кампанией?

Он представил себе, как Мендоса улыбается на другом конце телефонной линии.

— Положение обязывает, амиго. Кроме того, красивые девушки только отвлекают тебя от работы, ты же сам это знаешь. Ладно, что выберешь?

— А что там насчет ограбления с применением насилия?

— Какой-то парнишка ударил туриста-гринго ножом и украл у него кошелек. Парнишку сцапали копы, а гринго в городской больнице. Он ранен в руку.

— А самоубийство?

Последовала пауза.

— Двадцать минут назад мне позвонил наш друг из полицейского участка, Касадо. Неподалеку от округа Тринидад какой-то старик прострелил себе голову.

Руди Эрнандес вытащил сигарету изо рта и потянулся за записной книжкой и ручкой, пытаясь решить, какой сюжет выбрать. После десяти лет работы в газете от его выбора мало что зависело. Он уже сталкивался со всевозможными преступлениями. Сумасшедшие индейцы и метисы в пригородах, всаживающие друг в друга ножи, перепив текилы; коррумпированные политики; дети улиц, крадущие кошельки у туристов на Калле-Пальма. Ему зачастую приходилось лишь переписывать одни и те же фразы. Именно поэтому статья, над которой он работал, была столь важной для него.

— Ты еще там? — В голосе Мендосы послышалось раздражение. — Руди, у меня нет времени.

— Этот старик, что ты о нем знаешь?

— Только имя и адрес… Подожди, у меня где-то тут записано…

Эрнандес затянулся дымом. Какое же дело выбрать? Ограбление с применением насилия или самоубийство? Да какая к черту разница… Надо выбрать то, что случилось ближе к аэропорту.

— Этого старика зовут… Господи Иисусе, ну и имечко… Царкин… Николас Царкин. Дом на Калле-Игуасо. Номер 23.

Эрнандес помолчал. Он чувствовал, как дрожь прошла по его телу.

— Николас Царкин… Ты уверен?

— Конечно я уверен. Так тут написано. Сколько Николасов Царкиных, по-твоему, живет в Асунсьоне?

От всплеска адреналина у Эрнандеса кровь стучала в висках. Он вспоминал это имя, это лицо. Может быть, Мендоса ошибся?

— Так какой, ты говоришь, адрес?

— Калле-Игуасо, 23. А что такое? Ты что-нибудь слышал об этом парне?

— Нет, — солгал Эрнандес. — А как насчет полиции?

Он почувствовал, как пот выступает у него на шее, на ладонях. Вне терминала было 80 градусов[3], а внутри — должно быть, 50. Было достаточно прохладно, но он потел вовсю.

— А что полиция? — спросил Мендоса.

— Они уже там?

— Думаю, да. Но не уверен. — Последовала еще одна пауза. — Итак… Какую историю выбираешь?

Эрнандес помолчал. Это был тот самый адрес. Он был там. Он как-то припарковался на этой улице и следил за домом, потому что Родригес велел ему следить. Он вспомнил день, когда сделал фотографии. Большой дом с белыми стенами, где жил старик. За ним и велел следить Родригес.

А теперь старик был мертв. Старик и Родригес.

В голосе Мендосы звучало еще большее раздражение.

— Господи, Руди, да что с тобой, черт побери, такое? Что ты выбираешь? У меня нет времени.

— Я займусь Царкиным, — сказал Эрнандес. — Потом поговорим.

Глава 3

СТРАСБУРГ, ФРАНЦИЯ. 23 НОЯБРЯ

Для Салли Торнтон это была последняя ночь в Страсбурге, и она знала, что хочет переспать с этим мужчиной.

Когда они вышли из ресторана возле Оперы, шел сильный дождь, и когда Джо Фолькманн поймал такси, чтобы ехать домой, она знала, что останется у него на ночь. Мужчины не приглашают девушку на свидание, чтобы потом отправить ее домой на такси в дождливую ночь. По крайней мере, так не поступали мужчины, которых она знала.

Изумрудно-зеленая блузка облегала ее стройную фигуру и подчеркивала цвет глаз, черные тонкие чулки обрисовывали стройные ноги. Салли знала, что за такую фигуру, как у нее, женщины много готовы отдать. Большие крепкие груди и узкие бедра. Но ее нелегко было затащить в постель, и она не раздаривала ласки направо и налево. К тому же она не искала длительных взаимоотношений, и в сексе для нее главным была привлекательность партнера.