Шальная мельница

И, наконец-то, к нам выходит Замещающий, в сие нелегкое время, Командора, риттербрюдер Фон-Кронберг. Вежливое приветствие кивком головы странников - и получить письмо от одного из них.

Поблагодарить, торопливо развернуть сверток - и приняться читать про себя.

- Это - он, - едва слышно, счастливо шепнула мне на ухо Нани, отчего я вмиг, в испуге, метнула на нее взгляд.

- Кто?

Смеется.

- Пиотр мой, тот, что слева.

Ошарашено перевожу взор на незнакомца.

Высокий, статный, гордо держет осанку, делая непринужденный вид, хотя временами, нет-нет, да начинает выискивать кого-то взором в толпе.

Внезапно закивал головой брат-рыцарь.

- Хорошо, добро пожаловать. И большая благодарность за вести.

- Прошу помощи у Вас. Ведь мы ... не с пустыми руками, - бросает один из всадников взгляд куда-то вдаль, на повозки у ворот.

Многозначительно ухмыльнулся Фон-Кронберг.

- Я вижу, вам непременно помогут. А пока... позвольте пригласить вас отобедать с нами, дорогие гости...

...

Не без подачи Фон-Менделя и его друга, нашего Командора (как мы догадывались, и как и подтвердил кое-кто потом сам), сии два фамилиара (Пиотр и его брат), а так же известный своей родословной и богатствами, димидиус[17] - Полубратья(лат."димидии", или "семифратрес") - некоторые союзники "кавалеров Святой Девы Марии" и "благодетели", или "донаторы" (а говоря современным языком - спонсоры ордена). Главные задачи подавляющего большинства полубратьев (приносивших при вступлении в Тевтонский орден обеты целомудрия, послушания и бедности и вносившие в качестве вклада всю свою движимость и недвижимость) лежали в сфере хозяйственной деятельности в орденских имениях. Димидиус был лично свободным человеком. Ниже полубратьев в орденской иерархии тевтонов стояли так называемые фамилиары. Они не принимали монашеского пострига, вели обычную мирскую жизнь за пределами орденских комменд (уже упоминавшихся нами выше замков-монастырей), не выходя из своего сословия, но должны были выполнять определенные обязанности по отношению к ордену Девы Марии. В знак своей принадлежности к ордену фамилиары, подобно вышеупомянутым "полубратьям", носили черный "половинчатый (половинный) крест" в форме буквы "Т", или "Тау" ("крест святого Антония"). (Ист. - "История Тевтонского ордена" В.В. Акунов).

Готфрид фон Альтенбург, будучи новыми членами Ордена, любезно прибыли к нам, дабы своими трудами и имуществом помочь и дальше процветать великой Бальге. Как потом выяснилось, более того, кроме уведомления, в том письме шло полное определение сиих особ на должности. Так, молодые люди, вопреки традициям, все же оставались в пределах крепости и приставлялись работать в конюшню, а Фон-Альтенбург, продолжая свое старое, славное дело, обрел место на мельнице.

Всё закрутилось, завертелось, внеся волнительные перемены в нашу жизнь. Отчего планы во многом рухнули, и пока всё внимание было уделено тому, чтобы хоть как-то происходящее привести в порядок. Буквально сразу Пиотр заявил о своем непоколебимом желании жениться на Нани, к чему, естественно, я не имела никаких претензий, и, более того, всячески стремилась помочь в реализации.

Но где мед, там и деготь. Ведь иначе, просто, будет "скучно" жить. Верно?

Вот и мне кажется, что верно.

Не прошло и больше двух недель с того момента, как прибыли наши гости, а уже вдогонку мчало новое письмо. Новые вести.

И снова нежданный, взволнованный цокот копыт по брусчатке около замка. И вновь торопливый, взволнованный шаг Фон-Кронберга.

Бегло провести взглядом по строчкам - и обмереть в ужасе.

- Значит, правда... - неуверенно шепнула Фреджа.

- Что такое? - в ужасе обернулась я к ней.

Немного замялась, прожевала страх та, но... решилась.

- Еще вчера в Цинтене пошла молва о том, что Мариенбург... больше не наш. Якобы, добровольно отдан за долги. А там, как бы, вовсе, Польскому королю не отошел. Теперь Великий Магистр переехал в Кенигсберг. Ой, - болезненно протянула женщина, шумный вздох, - нехорошая эта война. Нехорошая. Беда беду погоняет. Как бы вновь... города не перешли под вражеский гнёт. Нет средств - а значит, армия голая и голодная. И толковой подмоги всё никак нет. Страшно думать, куда это всё ведет, уже который год. Страшно... если уже даже столицы дарят по закладным...

Взгляд мне в лицо и вдруг насторожено нахмурилась, лихорадочно затараторив:

- Анна, что с тобой?

Живо обнимает меня за плечи - и подает немного назад. Подчиняюсь - присела на лаву.

Сама не могу понять. Дурно как-то, жутко, в голове туман, и странная пустота, боль... по всему телу.

- Анна, - и вновь пытается дозваться до меня Фреджа.

- Да у нее же кровь! - внезапно взвизгнула Нани...

***

Нет больше надежды. Ни надежды, ни веры, ни мечты...

Нет больше надобности идти к Беате. Даже чтоб убедиться, всё ли там после всего... в порядке. Нет ни сил, ни желания... кому-то в чем-то признаваться. Даже Нани не догадывалась, что могло сие означать. Обычные, слегка излишне обильные... регулы, ежемесячный приговор проклятой женской доли.

И вновь одиночество. И вновь черная полоса гадкими шрамами через всю мою жизнь. Не смогла даже достойно порадоваться за свою сестру. Буквально уже к концу следующего месяца отыграли скромную свадьбу, а еще через два - Беата подтвердила, что моя юная, любимая Девочка - беременна.

Пиотр оказался хорошим, добрым, трудолюбивым, местами даже излишне заботливым, мужем. Каждую свободную минуту эти (такие милые, с виду - еще дети) двое старались проводить рядом друг с другом. Это была нежная, душу трепещущая сказка, что хоть какой-то свет вносила в мое гнилое существование.

От Генриха - по-прежнему, никаких вестей. Даже от Командора перестали приходить указания да посылы. Пусто. Тихо... и жутко.

***

И вновь переполох, и вновь весь народ на ушах. Целая гурьба во дворе.

Бросить свои дела незавершенными - и мигом выскочить на улицу. Сжалось взволнованное сердце, будто чуя что-то.

Испуганный, ошалевший взгляд около, выискивая причины всему происходящему.

Но буквально миг - и по навесному мосту раздался цокот копыт. Счастливые, ликующие крики, возгласы масс - показался Командор...

Вынужденно расступилась толпа, давая дорогу славным воинам. Еще миг - и уловила я взглядом своего горячо любимого Генриха. Силой, волей сдержать дикий визг, задыхаясь от переполнения чувств.

А вот и замерли посреди двора. Живо соскочить с лошадей, приняться приветствовать товарищей, в том числе и (не менее довольного, чем мы) Фон-Кронберга.

Быстрый, украдкой взгляд по сторонам, а на устах не сходит сияющая улыбка. Фон-Мендель, казалось, совсем никого не замечал, никого... кроме меня.

Наконец-то глаза встретились. Обмерла, не отваживаюсь ступить и шаг. Но и без того Генрих был полон решительности. Торопливо приблизился ко мне. А взор, раненной птицей, заметался от очей к животу, и обратно.

Побледнела я от четкого осознания того, какие именно сейчас мысли, буйные надежды, верования, в его голове. Еще секунды - и, когда между нами оставалось всего несколько футов, кривясь, морщась от боли, я закачала отрицательно головой и тотчас виновато опустила голову.

Горькие рыдания позорно выдали обреченность нашу сполна.

- Анна, - живо ухватил меня за плечи, и, ничего не стыдясь, прямо на людях, вмиг притянул, притиснул к себе. Поддаюсь, прижимаясь в ответ.

Едва слышно шепчу:

- Прости меня...