Подростки

И тут Митя похолодел. Он почувствовал, как пальцы ног и рук стали чужими — онемели, по спине мороз побежал, сердце точно оборвалось и упало. Он едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Он вспомнил: когда переписывали прокламации, на одной посадил кляксу и не выбросил, не порвал, хотя Данила велел. Решил: «пригодится», сунул в карман штанов и забыл. От страха показалось, что листовка в кармане шевелится.

«А что если обыскивать всех начнут? Несдобровать Даниле. Что делать? Что делать?

Он рванулся вперед, схватил шапку и шубу.

— Стой! Куда ты? — крикнул пристав.

— Я… я… я, дяденька, — сообразив, что надо делать, заскулил он, скорчившись и прижав руки к животу. — Мне на минутку…

— Свириденко, проводи мальчишку! — приказал пристав. — А то чего доброго… — и он захохотал.

Митя был доволен. Пусть провожают хоть два Свириденки, не уследят.

В избу Митя вошел радостный и сияющий.

— Полегчало? — спросил пристав и опять засмеялся.

— Так точно, ваше благородие, — весело ответил мальчик.

— Оно и видно!

Обыск, конечно, не дал никаких результатов. Городовые заглянули и в плиту. Пепел от бумаг Данила успел перемешать с золой. Ее городовые осматривали тщательно — не найдется ли хоть клочок бумаги, но напрасно.

Ничего не обнаружили и при личном обыске. У Мити в карманах, которые он спокойно предоставил в распоряжение полицейского, оказались только огрызок карандаша да крошки хлеба.

— Собирайтесь! — сказал пристав Даниле.

Данила стал одеваться, и опять мальчик заметил, как чуть-чуть вздрагивали пальцы брата, когда он застегивал свой дубленый полушубок.

Мать молчала. И только когда сын шагнул через порог и за ним вышел, согнувшись и приподняв шашку, городовой, она сорвалась с места, бросилась к двери и, припав к косяку, зарыдала громко, с причитаниями. У Мити катились слезы из глаз. Он не вытирал их, стоя посреди комнаты и растерянно теребя подол рубашки.

В семье Губановых начались тяжелые дни. Никаких сбережений, конечно, не было. Единственная, выращенная буквально на руках телка пошла за бесценок уже на второй неделе после ареста Данилы.

В школу Митя ходить перестал. Хотел поступить куда-нибудь, да не мог. Мать толкнулась было на завод, но там уже знали, что Данила арестован, и, конечно, отказали.

Целые дни теперь мальчик был один. Мать уходила в город с рассветом и возвращалась поздно ночью. Ей удалось через Елену найти работу — стирать белье в нескольких семьях небогатых чиновников… Кое-как на пропитание хватало.

Примерно через неделю после ареста Данилы к Губановым прибежал Валя.

— Передачу Даниле нести можно в субботу, — крикнул мальчик еще с порога. — Он в тюрьму переведен.

— Откуда знаешь? — Даже эта невеселая весть обрадовала Дмитрия. Больше всего пугала неизвестность.

— Степан сказал. Организация дозналась. Его посадили за это… за — как его? — за… а…

— Ну, чего заакал! Говори толком.

— Забыл! Слово какое-то шибко не русское.

— Ох и пустоголовый ты, Валька! — рассердился приятель. Ему хотелось узнать, за что арестовали брата.

— Завтра спрошу Степана и запишу, — сказал сконфуженно Валя и, чтобы прекратить неприятный разговор, добавил: — готовьте передачу.

— А что передавать?

— Степан говорил, всякую пищу можно, нельзя только бумагу, ножик и вилку.

— А ножик почему нельзя?

— Почем я знаю! Нельзя, значит, нельзя.

— А ты бы спросил.

— Да ну тебя, отвяжись! Спросил, спросил! Было мне время расспрашивать. И так с работы удрал. Мастер сейчас опять зверюгой стал — у нас теперь в депо целых два ирода ходят. Ладно, некогда мне! Бегу. Мастер хватится — выгонят. — Валя приосанился и заговорил тоном взрослого хозяйственного человека, каким раньше разговаривал отец. — Выгонят, кто семью кормить будет? Не вдруг теперь где работу найдешь, по себе, чай, знаешь! А в субботу удеру — вместе передачу понесем. — И он выскочил из дверей и вприпрыжку побежал в депо.

На следующий день Степан предупредил, чтобы продукты для передачи прежде принесли к нему.

Много интересного узнали приятели у Степана, когда тот на их глазах готовил передачу.

Фамильный чай перепаковывали в новые этикетки, которые доставали через рабочих чаеразвески Кузнецова. На этикетках этих Степан писал что-то молоком и раствором соли. Затем снизу в пробке, которой закупоривалось молоко, он вырезал отверстие и, вложив туда мелко исписанную папиросную бумажку, снова аккуратно заделал отверстие.

— Теперь сливками замажем, — сказал он, — и ни одна душа не догадается. — Раньше, — продолжал Степан, сахар головами посылали, высверливали и снова заделывали. В такие отверстия небольшие стальные пилки колечком свернутые вкладывали, пронюхали про это жандармы, запретили головами сахар передавать. Но всего им не раскрыть. Мы тоже кое-что придумывать умеем.

— Степан, — спросил, немного помявшись, Валентин, когда передача была подготовлена. — Я слово забыл.

— Какое?

— За что Данилу посадили.

— За пропаганду революционных идей. Кто-то донес…

…Ребята скоро освоились с несложной техникой передач. Они ходили регулярно в среду и в субботу. К мальчикам вскоре привыкли надзиратели и даже сам унтер.

Механик сразу подметил его слабую струнку. Унтер любил похвастать своей хитростью и сообразительностью.

— Знаю я вас, шельмецов! — говорил он, ухмыляясь в усы. — Вы с передачей хотите… того. Не выйдет! Сахар я колю. Ежели бумажка какая — над огонь ее. Хлеб прощупываю. Нет, пока Семен Полушкин тут, политикам не сбежать.

Ребята ахали, удивлялись, расспрашивали, — одним словом, всячески старались завоевать расположение унтера. Однажды они принесли запеченную в калаче записку и очень волновались. Но сейчас же завели с унтером длинный разговор. Полушкин по привычке прикинул калач на руке и, продолжая толковать с ребятами, передал его надзирателю.

Глава XI

СВЯЗНЫЕ, ЧАСОВЫЕ, ДОЗОРНЫЕ

В начале марта приятели получили задание — обойти несколько квартир в поселке и в городе и передать хозяевам квартир, что Семен Алексеевич и Марья Игнатьевна приглашают их девятого марта пожаловать в гости, к 12 часам.

Ребята понимали, что приглашение — условный знак, пароль (они уже знали это слово). И что приглашают, конечно, не в гости, а на сходку. Приятели просили разрешения прийти, но ни Степан, ни Елена, с которой ребята нередко теперь беседовали, как прежде с Данилой, не соглашались взять их на это первое общее собрание городской, заводской и железнодорожной организаций.

— Успеете, ребятки, — говорил Степан. — А сейчас делайте то, что поручено, это очень важно.

В этой работе впервые участвовали и девочки.

Гимназисток тщательно готовила Елена. Она заставляла их раз по десять повторять, что нужно говорить, кого спрашивать и кого опасаться. Все следовало держать в памяти: фамилии приглашаемых, их приметы, адреса. Никаких записок иметь при себе было нельзя.

И вот дети отправились в качестве связных. Все шло благополучно, только Вера попала в такое положение, которого не могли предвидеть ни Елена, ни Степан, никто другой. Ей надо было сходить в три дома. В двух уж она побывала. А вот и третий. Девочка позвонила. Дверь открыла симпатичная, немолодая женщина с каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой.

— Мне нужно видеть хозяина квартиры, — сказала девочка, — я должна передать ему приглашение.

— Проходите! — Женщина улыбнулась. — Алеша сейчас выйдет, вам придется немного подождать.

Вера присела в мягкое кресло. В комнате было уютно. На стенах висели картины, в простенке стоял большой шкаф, через стеклянные дверцы которого были видны корешки книг.

— Вы меня ждете? — вдруг прозвучал удивительно знакомый голос. Вера оглянулась и остолбенела: перед ней стоял Алексей Михайлович — учитель истории. Он был тоже немало удивлен.