Страница 40 из 44
Первый урок в тот день должна была вести жена муллы. Она не пришла. Не пришел в школу и Саиджан. Не пришли и другие мальчишки, которые особенно близко дружили с Саиджаном. Это встревожило ребят. Они перешептывались, собирались кучками, делились новостями.
Тагире и самой было неспокойно. Тревожилась она и о Муллахмете, и обо всех тех, кому скоро придется идти навстречу смерти.
«Вот-вот начнется бой», — стараясь не выдавать своего волнения, думала она.
И вдруг, нарушив утреннюю тишину, на улице грянул выстрел. Другой… Послышалась пулеметная очередь.
Встревоженные лица ребят повернулись к учительнице. Молчание воцарилось в классе.
— Не тревожьтесь, ребята, спокойно сидите на местах, — сказала Тагира.
Обычно ее сдержанный голос мгновенно останавливал шум и шалости в классе. Сегодня было не так. Ребята прислушивались к выстрелам, оглядывались на окна, переговаривались…
Особенно беспокоился Гапсаттар. Он с самого утра думал о Махали. Ему казалось, что Матали там, в самой гуще событий с винтовкой в руках сражается с дружинниками, стоящими у Голубой мечети. Вот они падают один за другим, вот побежали к озеру Кабан защищать свой последний арсенал в сарае у бая Хакимзяна. Теперь с той стороны слышится стрельба, и, конечно, винтовка Матали бьет громче всех…
Ох и жарко там сейчас! А Матали счастливчик: он не только видит все своими глазами, он сам бьет буржуев!
…А Матали в это время сидел на ящике и мыл крупу. Он в это утро и наплакаться успел, и с отцом поссориться, и теперь, сидя на кухне в казарме, завидовал Гапсаттару и думал, что кто-кто, а Гапсаттар сейчас вместе с красноармейцами сражается в Забулачье.
«Был бы я там, — думал он, — уж я бы не растерялся: побежал бы туда, где идет самый жаркий бой, подобрал бы чью-нибудь винтовку, перебил бы всех офицеров, а потом отыскал бы Саиджана…»
Он и вчера думал о том же, и третьего дня. По ночам ему снился бой, и он только ждал часа, когда солдаты вскинут винтовки на плечи и строем пойдут в Забулачье.
«Наверное, — думал он, — и мне дадут винтовку. А не дадут — не беда. В бою добуду оружие…»
А получилось все совсем по-другому.
В то утро казарма еще затемно поднялась по тревоге. Матали тоже проснулся и начал было торопливо одеваться. Но отец сказал ему ласково:
— А ты куда? Спи, сынок, спи, еще рано.
— Я с вами, папа, — сказал Матали.
— И не думай даже. Пока поспи, а потом дядя Галиулла тебя разбудит и пойдете с ним обед для нас готовить. Мы голодные придем.
— Не хочу я обед готовить, — обиделся, Матали. — Если с собой не возьмете, я все равно следом побегу.
— Да кто же тебя пустит, сынок, пропуска-то нет у тебя.
— А ты мне дай пропуск, папа.
— Пропуска командиры дают. Мне не положено.
— Ну попроси у командира.
— А командиры уже все в строю. И мне пора! Спи! — сказал Саляхетдин и, вскинув винтовку на плечо, быстро пошел к выходу.
Как только дверь за отцом закрылась, Матали натянул штаны, кинулся под нары за ботинками, а ботинок нет. Туда, сюда, всю казарму облазал — нет ботинок. А тем временем солдаты успели построиться, и когда Матали босой подбежал к окну, он увидел, как хвост длинной колонны скрылся за воротами.
С горя Матали бросился на койку и разрыдался, как маленький. Потом он заснул и снова видел во сне бой. А когда проснулся, над ним стоял дядя Галиулла с ботинками в руке и говорил негромко:
— Вставай, вставай, сынок, пора кашу варить. Наши с боя голодные придут, нужно их хорошенько покормить. На-ка твои ботинки.
Вот так и получилось: Матали думал, что ему винтовку дадут, а у него и последние ботинки отобрали…
Гапсаттар, конечно, не знал всего этого. Он жадно прислушивался к стрельбе, представлял себе бой и всюду в первых рядах бойцов видел своего друга.
Тем временем стрельба приблизилась. Звуки выстрелов стали громче. Стреляли уже где-то возле самой школы.
Ребята бросились к окнам, но Тагира сказала очень громко и очень строго:
— Сядьте все на места. И к окнам больше не подходите.
На этот раз ребята послушались: сели за парты и, перешептываясь, с опаской посматривали на окна.
А Гапсаттар мечтал. Вот ему представилось, что дверь открывается и в класс входит Матали.
— Что вы тут сидите как мокрые курицы! — кричит он. — Пошли на улицу!
Он даже, не смотрит на тетю Тагиру, а она глядит на Матали удивленными глазами и ничего не может возразить. А как возразишь, когда на Матали шапка со звездой и в руке у него винтовка. И ребята все с восхищением смотрят на Матали, на его винтовку… Смотрят, не говоря ни слова, и не решаются подняться. И такая тишина вдруг наступает в классе. И в этой тишине громко раздается голос Матали:
— Гапсаттар!
Так явственно прозвучал этот голос, что Гапсаттар невольно обернулся, глянул на дверь, посмотрел на ребят. Те перешептывались по-прежнему, поглядывали на окна…
И вдруг Гапсаттар понял, что там за окнами наступила тишина. Ни криков, ни выстрелов. Тихо-тихо!
И от этой внезапно наступившей тишины еще тревожнее стало в классе. Ребята с надеждой смотрели на учительницу, а та стояла бледная, растерянная и молчала.
Вдруг с шумом распахнулась дверь. Все лица разом обернулись туда. А еще мгновение спустя в класс ворвался свежий весенний ветер и следом за ним, с деревянной кобурой на ремне, в шапке с красной лентой, вошел Муллахмет.
— Все, ребята! Нет больше Забулакской республики. Можете учиться спокойно, — сказал он весело и, громко стуча сапогами, бросился к Тагире.
Тагира улыбнулась и сделала шаг навстречу.
— Ура! — крикнул Гапсаттар.
Этот крик подхватили все ребята, и, окружив Тагиру и Муллахмета, все вместе, смеясь, толкаясь и крича, высыпали на улицу.
Улица была заполнена военными. Солдаты с винтовками и без винтовок шли куда-то. Звонко цокая копытами по камням мостовой, проскакали конники. Дружно печатая шаг, прошли матросы в черных бушлатах.
Вдруг со стороны озера Кабан показалась странная процессия: несколько солдат вели подводы, тяжело груженные длинными ящиками. Рядом, на горячих лошадях медленно ехали всадники с карабинами за плечами и с шашками наголо.
— Золото, что ли, везете? — крикнул рабочий, стоявший на тротуаре.
— Нет, браток, тут подороже золота товар! — весело откликнулся матрос, стоявший рядом. — Тут винтовки, патроны, гранаты. Их у нас баи ночью украли, а мы у них в бою отбили среди бела дня.
У Гапсаттара, услышавшего эти слова, часто забилось сердце, а утро и без того светлое показалось еще светлее.
Чтобы получше разглядеть ящики с оружием, Гапсаттар выбрался из толпы и даже несколько шагов прошел вслед за подводами и тут услышал крики, раздавшиеся у него за спиной:
— Баев, баев ведут!
Гапсаттар обернулся. Посредине мостовой, низко опустив головы, шла небольшая группа людей, окруженных вооруженными матросами. Впереди, семеня ногами, обутыми в мягкие ичиги с галошами, понуро шел Хакимзян. За ним, в шинели без пояса, без оружия и без погон, шагал Юсуф с непокрытой головой. Рядом шел низенький мулла в своей длинной шубе. Был тут и бай Гильметдин. Он шел с узелком в руке, в пальто и меховой шапке. Озираясь по сторонам, он узнавал лица людей. От одних прятал глаза, на других бросал злобные взгляды, третьим улыбался жалкой улыбкой.
Вдруг он заметил в толпе Хусаина, глянул на него и, опустив глаза, злобно плюнул под ноги.
Увидел бая и Хусаин, стоявший в толпе. Рука старика почтительно потянулась было к баю. Но вдруг он отдернул руку, улыбнулся в усы и плюнул вслед человеку, которому отдал лучшие годы своей нелегкой жизни. И, припадая на больную ногу, Хусаин зашагал по направлению к дому.
— Баи… — бормотал он на ходу. — Вот тебе и баи! Все кувырком пошло. Выходит, дочка моя умнее байского сына? Саляхетдин, выходит, умнее муллы? Народ, выходит, умнее министров? Один я как был дураком, так дураком и остался? Нет, Хусаин, пора и тебе за ум браться. Пора разобраться, за какую вожжу тянуть.