Страница 57 из 123
Гитлин возвратился в США, исполненный далеко не одних положительных впечатлений, но и увиденное им оказалось достаточным для организации поездок членов Эс-ди-эс на Кубу.
Влияние Эс-ди-эс быстро росло в кампусах колледжей, и в 1968 году ее численность составляла приблизительно сто тысяч человек.
Марк Радд был в первой группе, чью поездку на Кубу организовали Гитлин и Эс-ди-эс. Эту группу разместили в «Ривьере», невысоком здании над пешеходным мостиком возле бухты. Но Радд и его спутники были против такой роскоши и захотели, чтобы их поселили в пустующих студенческих общежитиях, находившихся в многоквартирных домах по соседству. Куда бы они ни направлялись в тот год героического герильеро, они везде видели портрет Че — на стенах, в магазинах, в домах. Проезжая по сельской местности на автобусах, они посмотрели на долину и увидели портрет Че размером в несколько акров, сделанный из белого камня и красной земли. Радд знал правило Че: «Долг каждого революционера — делать революцию». Он страстно желал стать революционером, быть «как Че». Вскоре ему предстояло вернуться в кампус «Лиги плюща». Он рвался назад.
Глава 11
АПРЕЛЬСКИЕ УБЛЮДКИ
Никогда не объясняйте, что вы делаете. Это отнимает кучу времени и редко срабатывает. Покажите им это с помощью ваших действий, а если они не поймут, вставьте им хорошенько — может, в следующий раз до них дойдет.
«Я ощутил, что Марк — фанатик в душе, поэтому в его присутствии чувствовал себя немного не в своей тарелке». Так писал Том Хейден о своей встрече с Марком Раддом; в тот момент ему было двадцать девять лет, а Радду — двадцать, и он был студентом Колумбийского университета.
В 1968 году существовало выражение: «Не доверяйте тем, кому за тридцать». Эту формулировку иронически предлагал Чарльтон Хестон, давая советы молодым воинственным шимпанзе в голливудском фильме 1968 года «Планета обезьян». В другой картине, «Дикость на улицах», выпущенной в том же году, речь идет о диктатуре молодежи; на всех, кто старше тридцати пяти лет, ведется облава, их отправляют в концентрационные лагеря, где доводят до беспомощного состояния, заставляя принимать большие дозы ЛСД. Создателям этого фильма было за тридцать, как и тем, кто утверждал, что молодежь не доверяет никому из перешагнувших тридцатилетний рубеж. Двадцатилетние никогда не высказывали столь нелепых суждений. В1968 году Эбби Хоффману исполнилось двадцать два, как и «черной пантере» Бобби Силу. Товарищу Хоффмана Джерри Рубину стукнуло тридцать, а Элдриджу Кливеру — тридцать три.
Но студенты колледжей конца 60-х отличались от студентов начала десятилетия. Бунтарство было им присуще даже в большей степени, чем их старшим товарищам, а выражать подобные настроения они умели хуже. Том Хейден описывал Радда как «хорошего, с несколько нечеткой дикцией и сумбурной речью паренька из пригорода Нью-Джерси, с голубыми глазами, песочного цвета волосами и беззаботной манерой держать себя. Трудно было определить, в чем проявлялась его беззаботность: по-видимому, в том, что у него не было времени для смены одежды или участия в бесплодных спорах».
Стиль и манера поведения Радда, несомненно, отличались от манеры поведения Тома Хейдена или Марио Савио. Они были консервативны в одежде; их превосходное произношение обращало на себя внимание; наконец, они часами участвовали в спорах с участниками движения, к которому принадлежали. Хейден, выражавшийся с блистательной ясностью, мог обратить внимание на «нечеткость» речи Радда, но подлинное отличие заключалось в том, что Радд, будучи упорным и вдумчивым читателем, тем не менее не придавал словам такого значения, как Хейден. Подрастающее поколение бунтовщиков не стремилось вести себя цивилизованно. В то время как Савио — возможно, лучший оратор из среды студентов поколения 60-х — был известен тем, что снял обувь, дабы не запачкать полицейский автомобиль, Радд был известен тем, что, сидя в апартаментах вице-президента Колумбийского университета, стаскивал с себя ботинки.
Быть студентом в конце 60-х означало нечто иное, нежели в начале десятилетия. Одно из важных отличий было связано с призывом. Ни Эбби Хоффман, ни Том Хейден, ни Марио Савио не подлежали призыву, бывшему угрозой для студентов: их могли отправить на войну, на которой американцев убивали, где они погибали тысячами. Вероятно, еще важнее было то, что войну с ее жестокостью и бессмысленным насилием каждый вечер показывали по телевизору. Как бы студенты ни поносили войну, они не в силах были ее остановить. Они даже не имели права голосовать, если им не исполнился двадцать один год, хотя призыву подлежали с восемнадцати лет.
Но несмотря на все эти различия, одно, к несчастью, оставалось неизменным — университет как таковой. Если в последние годы американские университеты оказались своего рода заповедником взглядов левого направления и активности, то это надо оценивать как наследие выпускников конца шестидесятых. В 1968 году университеты все еще оставались очень консервативными учреждениями. Научное сообщество с энтузиазмом поддерживало правительство во Второй мировой войне, дружно выступало в поддержку «холодной войны» и, хотя уже и начало проявлять колебания, склонно было поддерживать и войну во Вьетнаме. По этой причине руководство университетов воображало, что их кампусы — весьма подходящее и даже желательное место для вербовки тех, кто будет воевать с помощью оружия, разработанного в «Доу кемикал», не говоря уже о наборе офицеров в вооруженные силы. И хотя университеты были знамениты работавшими в них интеллектуалами, такими как Герберт Маркузе или С. Райт Миллз, более типичным их «продуктом» были деятели вроде Генри Киссинджера, выпускника Гарварда. В особенности оплотом консервативной элиты выступало объединение университетов «Лига плюща» на северо-востоке страны. Почетным членом совета директоров Колумбийского университета был Дуайт Эйзенхауэр. Среди действительных членов присутствовали: основатель Си-би-эс Уильям С. Пэйли; Артур X. Шульцбергер, семидесятилетний издатель «Нью-Йорк тайме»; его сын Артур О. Шульцбергер, который годом позже после смерти отца принял эту должность; прокурор округа Манхэттен Фрэнк С. Хоуган; Уильям А. М. Верден, директор «Локхид», главный поставщик оружия для вьетнамской кампании; Уолтер Тейер из «Уитни корпорейшн», фандрайзер, работавший на Никсона в 1968 году; и, наконец, Лоуренс А. Уэйн, кинопродюсер, советник Линдона Джонсона и член правления «Консолидейтед Эдисон». Годом позже студенты опубликовали документ, в котором утверждалось существование связи между членами правления Колумбийского университета и Си-ай-эй. Колумбийский и другие университеты, входившие в «Лигу плюща», выпускали специалистов, призванных занять руководящие посты в промышленности, издательском и финансовом деле, готовили людей, стоявших за спинами политиков и военных, тех самых, кого С. Райт Миллз определил в своей книге как политическую элиту.
В Колумбийском университете декан предложил проводить «часы хереса», во время которых студенты, одетые в блузы и серые шерстяные штаны, потягивали слабый херес из граненых бокалов, обсуждая проблемы, возникавшие в жизни кампуса. То был исчезающий мир, за сохранение которого администрация боролась в 1968 году.
Причины недовольства нового «урожая» студентов не слишком отличались от прежних. Том Хейден, учившийся в Мичиганском университете, был недоволен, обнаружив, что оказался союзником корпоративного мира. Новые студенты могли ощутить то же самое еще острее. Марк Радд говорил о Колумбийском университете: «Вступая в университет, я многого ожидал от Башни Плюща на Холме: я думал, что это место, где преданные своему делу профессора будут учить правде, которую нужно будет нести в мир, ожидающий этого с надеждой. Вместо этого я увидел огромную корпорацию, извлекавшую деньги из недвижимости и государственных контрактов на исследования, а также богатевшую за счет платы за обучение, вносимой студентами; я увидел преподавателей, которые заботились только о том, чтобы мы продвигались в изучении преподаваемых ими узкоспециальных предметов (каждый — своего). Хуже всего было то, что университет оказался организацией, бессильно взиравшей на расизм и милитаризм, царившие в обществе». Престижнейшие учебные заведения — те, что стремились использовать свой статус, дабы «снимать сливки» с молодого поколения — привлекать самые светлые умы, самых многообещающих, — на самом деле были худшими.