Страница 53 из 69
- Что ты, Зина. Еще поправишься! - успокоила ее Наташа.
Зина строго покачала головой.
- Я ведь знаю, зачем обманывать, ты только узнай сколько?
Ей казалось, что два дня с отцом - и никто им не мешает - такое счастье, что с лихвой оплатит страдания.
Но... или он устал, или неотложные дела его призывали, не знаю, но он не разделял этого восторга примирения. И наблюдательная Зина скоро поняла это.
Наташа принесла больной холодный клюквенный напиток (Зину мучила жажда), поправила постель, подушки. Рябинин, стараясь сделать это незаметно, скосил глаза на свои часы... И Зина увидела. Ее охватило отчаяние. Она начала метаться, плакать, гнать отца к его Геленкам. Наташа позвала врача. Пришел профессор Гусев. Зину стали успокаивать,- хотели сделать укол, она отшвырнула шприц.
Сконфуженный Рябинин разводил руками. Зину кое-как успокоили. Дядя уже хотел выйти, когда Зина подозвала его. Голос ее прерывался.
- Профессор... Пусть он уйдет. Пусть уходит... Пожалуйста, позовите Владю. А его не пускайте ко мне. Он мне не отец.
Зина горько плакала. Рябинина попросили удалиться, чтобы не волновать больную. Зина все звала меня. Тогда послали за мной. Разрешили остаться до конца... потому что теперь :конец был неизбежен. Зина! Неужели это Зина Рябинина? Огромные лихорадочные глаза. Черты лица заострены. Кожа пепельно-серого цвета. Рот распух и воспалился от жара. Под легкой рубашкой бинты. Всюду бинты.
- Зина! Зиночка!
Слезы хлынули у меня ручьем, хоть Наташа строго предупреждала меня "не показывать вида". Я села на табуретку у кровати, склонилась над ее левой рукой - единственное, что у нее было не изрезано, и плакала, плакала, как никогда в жизни.
Я знала ее маленькую в детском садике, потом в школе - и это была одна Зина. Знала в тяжелые ее дни, когда она, чтобы досадить отцу, губила себя, это была другая Зина. И только она стала третьей - серьезной, хорошей, доброй, но еще незнакомой, неузнанной, как ее убили...
Прошлое не выпускало ее из своих рук - вот почему я плавала. Пока я возилась с трусливым, податливым, ничтожным Зомби, отпаивала его после снотворного кофе и везла на Петровку, Зина Рябинина одиноко и мужественно выходила навстречу своей судьбе. Лучше бы я была возле нее.
Я вдруг поняла, что как это ни странно, но хулиганку Зинку я все-таки любила больше чистой, как горный лед, воспитанной и одаренной Геленки. Грудь моя разрывалась от рыданий.
- Перестань, - прошептала Зина, - Владя!
Я подняла на нее залитое слезами лицо. Она удовлетворенно улыбалась.
- Я знала, что ты обо мне поплачешь, - сказала она.
У нее уже изменился голос: стал глухим и низким. Я продолжала плакать, но уже тише, слезы попадали в рот соленые, как морская вода.
Немного погодя Зина сказала:
- Спасибо, Владя. Мне уж так надо было, чтобы кто-нибудь обо мне поплакал...
Зина в изнеможении закрыла глаза.
Потянулись долгие мучительные часы - очень долгие и очень мучительные. У Зины было крепкое, здоровое сердце, не задетое ножом преступника, и оно не хотело переставать биться. У нее был здоровый юный мозг, и он не хотел давать команду о прекращении борьбы... Он давал команду бороться, хотя тело умирало.
Врачи делали все, чтобы спасти Зину. Дядя Александр съездил домой и опять вернулся в клинику. Новокаиновая блокада, переливание крови, вливание противошокового раствора, капельные вливания растворов и крови. Когда Зина начинала задыхаться - кислород, глюкозу, инсулин, какие-то еще лекарства и уколы. Измучили они ее, но я понимала: надо было бороться до конца.
Зина лежала словно без сознания, закрыв глаза, стиснув зубы - дыхание вырывалось со свистом, серое лицо искажено страданием, но время от времени она открывала гласа, чтоб взглянуть, здесь ли я.
- Владя... ты здесь ?
- Я никуда не уйду, Зина, я буду за тобой ухаживать.
- Не уходи... карауль меня... Я боюсь.
Вечером для меня Принесли раскладушку, постелили постель, и Вина успокоилась. Как будто я могла бросить ее в такой час.
Заглянула Наташа: меня вызывали к телефону. Зина была в забытьи, и я посадила на свое место Наташу, чтоб Зина не испугалась, когда придет в себя.
Звонил Ермак. Из угрозыска. И опять я не узнала его голос.
- Как Зина? - спросил он. Я рассказала.
- Это хорошо, что ты при ней, - сказал он. И как-то странно поперхнулся. - Слышишь, Владя, всю жизнь меня будет тяготить сознание вины. Если бы мы только раньше поймали этого лупоглазого зверя! Дождались, когда он сделал свое гнусное дело и сам поспешил прийти. Вот он - я! Всего лишь покушение на кражу. Пусть я получу взыскание, но я ему...
О чем он говорит? У меня в голове мутилось. Я не понимала.
- Слушай, Ермак, вы еще не поймали убийцу?
- Он у нас. Только не признается. Ничего, негодяй, расколется... С ума можно сойти.
- Ермак. Надеюсь, ты говоришь не о Валерии Шутове?
- Да. О нем.
- Шутов не убивал.
- Он убийца, Владя. В кустах нашли его записную книжку... Потерял, когда удирал.
- У него есть алиби совершенно точное.
- У него нет алиби. Прятался где-то на чердаках. Никто не видел.
(Какой идиотизм! Валерий Шутов показывает "благородство"... Даже не сослался на меня. Вот балда!)
- Слушай, Ермак... Ты меня хорошо слышишь?
- Отлично.
- Так вот, доложи своему начальству, что Валерий Шутов ночевал у нас, в папиной комнате. Пришел вчера в одиннадцать вечера, а утром я сама отвезла его на такси к вам, в угрозыск. Понятно? Не теряйте времени, ищите убийцу. Я пошла к Зине. Пока!
Я опустила трубку.
Теперь Ермак с ума сходит, но что поделаешь!..
Глава девятнадцатая
БЕЛЫЕ ЖУРАВЛИ
Я шла по коридорам клиники. Больные уже спали. В палатах потушили свет. Сквозь полуоткрытые двери доносились то спокойное дыхание, то стоны. Коридоры были длинные, и на каком-то расстоянии друг от друга стояли столики медсестер с лампами под плотным абажуром. Сестры читали или заполняли какие-то карточки.
Я никогда еще не была в больнице ночью - маму навещала часов в пять-шесть вечера. Чем-то мне больница напоминала корабль. И вдруг я вспомнила письмо Дана. Как он шел ночью пустынными коридорами корабля и машины стучали, как сердце здорового человека, и все было как будто спокойно, но рядом притаилась смерть. А потом Ян Юрис простился со всеми на корабле и ушел навечно.