Утро - Ветер - Дороги

- Ты его знаешь!

- Уже года два. Это он просил меня присмотреть на заводе за Олежкой, Зинкой, Шуркой Герасимовым - всей их компанией.

Я была поражена. Ищу его по всей Москве, всматриваюсь во всех встречных без надежды когда-нибудь встретить, а родной отец с ним знаком. Чудеса, да и только!

- Ты что же... влюбилась, что ли, в него?

- Не знаю. Но мне так хочется его найти.

- Гм. Найти. А Даниил?

- Что Даниил? И ты тоже. Это ведь просто дружба.

- Знаю, что дружба. Но почему-то думал...

- Нет. Я Дане настоящий верный друг на всю жизнь. А любовь - это другое.

- Ты знаешь, что такое любовь?

- Предчувствую.

Отец долго смотрел на меня. Он явно расстроился. Я налила ему чаю с лимоном, крепкого, как он любил.

- Вспомнил, как носил тебя на руках, - сказал он. - Ездил с тобой на рыбалку. Как ты всегда прибегала ко мне с каждым затруднением. А теперь выросла. Неужто правда, влюбилась? Или морочишь голову? Тебе ведь только восемнадцать.

- Папа, ну при чем тут возраст! Я же не собираюсь замуж. Даже и не думала об этом. Просто у этого Ермака такое хорошее лицо, как у Гагарина. И мне стало грустно, когда он покормил белку и ушел... Даже не взглянул на меня. И теперь вот не он придумывает всякие предлоги, а я...

- А что тебе надо от него, дочка?

- Видеть его, хоть изредка. И... чтоб он меня тоже видел. Не знаю, в общем. Все эти месяцы мне просто хотелось его найти.

Я пригорюнилась. Отец вдруг расхохотался.

- Ну и Владька, ведь надо же...

- Что тут смешного? - Я даже обиделась.- Знала бы, что будешь смеяться, и не рассказала бы тебе.

- Ну, прости. Уж очень неожиданно. Зайцев парень хороший. Он тебя не обидит. Девки-то за ним табуном бегают, а он ни-ни. Серьезный. Живо мозги вправит.

- Так уж и табуном? - усомнилась я, но была уязвлена до глубины души.

- Бегают за ним, смотреть тошно,- уже серьезно подтвердил отец,- ни девичьего стыда, ни чувства достоинства. Звонят, письма пишут, записки. Как же, не женат, зарплата приличная, однокомнатная квартира в центре Москвы. А женится - дадут побольше квартиру. Хорошо, что он скромный и волевой парень, все эти записки и телефонные звонки ему что шелуха от семечек - беспорядок и мусор, больше ничего.

Я буквально помертвела. Ох, зачем же я звонила ему! Попала в табун тех, кто без достоинства, да еще имя назвала свое. Какой срам! Теперь и я для него - шелуха от семечек. Что я наделала!

Мы долго оба молчали. Четко доносились сюда, на четвертый этаж, звонкие мальчишечьи голоса, погромыхивали троллейбусы, надрывно ревели машины, преодолевая подъем. Улица Булгакова идет по склону холма. Когда-то здесь шумел лес... Мне было очень грустно.

Отцу стало меня жалко.

- Ну, не расстраивайся так.

- Ты же еще не знаешь...

И я разревелась, как маленькая, вслух. Всхлипывая, рассказала папе про злополучный телефонный разговор. Отец даже крякнул и потянулся за папиросой.

- Успела! Что б тебе посоветоваться сначала.

- А я разве знала.

Сердце у меня разрывалось от горести, слезы текли так обильно, что попадали в рот - соленые и горькие.

- Хватит, Владька,- поморщился отец (он не выносил слез),- ладно, придумал я предлог... Придется только как следует поработать тебе.

- Но я уже звонила ему... имя он знает. Что делать теперь?

- Скажешь, что об этом деле и хотела поговорить, но чего-то застеснялась.

- Каком деле?

- Высморкайся хоть да умойся. Холодной водой! Беда быть взрослой дочери отцом.

Пока я умывалась и причесывалась (папа не любит лохматых), он уже убрал со стола и ушел к себе.

Когда я вошла, он читал томик Есенина. Когда папе хочется уйти от обыденности, он всегда читает стихи. Но разве моя любовь - это обыденность? Я нехорошо начала, уподобилась тем... кто гоняется за женихами. Но ведь мне не нужно ничего этого. Папа-то должен знать.

Эх, если бы Ермак Зайцев допустил в работе недопустимую ошибку и его бы сняли с работы, может, выселили бы из Москвы, и все эти нахальные девицы, что донимают его телефонными звонками, отвернулись бы от него, а я... Я бы поехала за ним хоть в тундру, хоть в забытый всеми город Мангазею. Ко он никогда, никогда не сделает ничего такого, чтоб все от него отвернулись. Он скромный, волевой и любит свою работу.

Надежды никакой. Я ведь ни красотой, ни особым умом не отличаюсь, к тому же веснушки. Даже кислое молоко не помогает и никакой крем.

- Слушай, Владя, как хорошо!

И отец прочел мне вслух. Он хорошо читал стихи. Просто, мужественно, с уважением к поэту.

Голубая кофта. Синие глаза.

Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила: "Крутит ли метель?

Затопить бы печку, постелить постель".

Я ответил милой: "Нынче с высоты

Кто-то осыпает белые цветы.

Затопи ты печку, постели постель.

У меня на сердце без тебя метель".

- Почитай еще,- попросила я.

Я уже не спрашивала, какой бы найти предлог. Я была подавлена и разбита. Отец стал листать страницы, выбирая, что прочесть.

- Завтра у вас общецеховое комсомольское собрание,- сказал он рассеянно.

- Знаю.

- Между прочим, будут переизбирать шефов над детской комнатой милиции. Все почему-то отказываются обычно от этой работы. Если ты не против...

Я смотрела на отца, вытаращив глаза.

- Зайцев поможет, если когда не справитесь. Он вас и проинструктирует. Он ведь прикреплен к нашему заводу... Так вот... могу подсказать, чтоб тебя выдвинули. Если ты меня не подведешь.

- Папка, да какой же ты у меня хороший!

Я бросилась Целовать отца. Потом он еще читал мне Есенина.

Пришла мама - элегантная, красивая, молодая,- ни за что не дашь больше тридцати. Правда, последнее время она несколько похудела, стала бледной. Наверное, очень устает. Она честолюбива и любит в работе выделяться.

Мама пришла в хорошем настроении, хотя и пожаловалась, что чувствует себя неважно.

- Напоите меня чаем, что-то так устала,- сказала она я пошла переодеваться.

Я быстро накрыла на стол. Мама с аппетитом поела, выпила две чашки чаю. Мы за компанию тоже.

Мама,в домашних брюках пестрой кофточке из нейлона, волосы, как всегда, уложены у лучшего парикмахера. За чаем она оживленно рассказывала про служебные дела, про свои успехи.