Страница 30 из 53
Слабый ветерок сверху донёс до него странный запах чего-то тухлого. Не дай Бог, медвежий запасец припахивает. Летом медведи, завалив оленя или лося, сразу его не едят, а приходят на это место через несколько дней. Между тем бродят вблизи места с заваленной животиной. Тимоха проверил карабин, дослал патрон в ствол и положил оружие рядом. Ветерок усиливался, вместе с ним усиливалась и вонь. Сглотнув полкружки чая, Тимоха подбросил в костерок сушняка, взял карабин и побежал вверх по ручью. Смрад усиливался. Пробежав куртину тальника, он увидел на пойме свежие отвалы 2-х шурфов. Напротив справа и слева в долинку впадали два лога, и шурфы были пройдены на выносах из логов.
«Толково», — подумал Тимоха, подходя к правому шурфу. Заглянув в него, увидел внизу на глубине приблизительно двух саженей чёрную воду. С другой стороны было глинистое пятно с редкой галькой — выкладка из пласта. «Породу унесли и промыли. Интересно, был здесь металл или нет?» Однако это знали те, кто прошёл шурф и промыл галечник. Неожиданно он заметил, что тяжёлый дух куда-то исчез. Воздух был свеж, пахло хвоей.
Подойдя к ручейку, он увидел место, где промывалась порода. Поверх речников на дне тянулась свежая полоска песку с галькой. Перепрыгнув ручей, он направился ко второму шурфу, что был слева. Десять шагов вперёд — и в нос ударила такая вонь, что хоть не дыши. Добежав почти до устья лога, где был этот шурф, он увидел, что выкладки промыты не до конца. Забрана на промывку только её верхняя часть.
Заглянув в шурф, он понял, что его глубина не менее восьми саженей и именно из него идут мерзкие запахи. На тёмном дне видно ничего не было. Он сорвал пучок сухой травы, скрутил её в жгут и поджёг конец. Когда пламя усилилось, он бросил горящий пук травы в чёрное устье шурфа. Пролетев полторы сажени и осветив дно, но не догорев, трава погасла. Он успел заметить на дне отнюдь не воду. Шурф был сухим. Ему показалось, что на дне что-то, похожее на чёрный мешок. Наверное, зверь какой-то попал в шурф и не смог выбраться, да так там и гниёт, подумал поисковик. Однако почему выкладка породы промыта не вся? То ли в первой пробе золота не было, то ли...
А вдруг «бешеное золото», и шурфовщики бросились подавать заявку на участок с богатой россыпью? Ветер сменился, теперь он дул снизу, вонь от гниющего мяса понесло вверх по ручью. Надо промыть остатки выкладки, порода из глинистого галечника очень походила на ту породу, которая отрабатывалась и на прииске «Ветряном», и на «Гремячем», и на «Шиверном». Тимоха побежал к месту, где бросил котомку и котелок. Также остался лоток и кайлушка.
Быстро сбросив нехитрые пожитки, вернулся к шурфу. Нагрёб породы и с лотком направился к ручью, вошёл в воду и стал буторить. Когда сошла глина, он увидел белую, розовую и зелёную гальку, сбросил её верхний слой и, слив воду, резко выпрямился. На мелкой гальке и гравии, лежавших под сброшенной крупной, блестели три самородка. Каждый размером около дюйма. Он вышел на берег, положил лоток на траву и, едва дыша, вынул их, положил в шапку и вернулся к ручью. Снова забуторил породу, сбросил мелкую гальку и гравий. Смыл воду, поднял лоток поближе к глазам и от неожиданности сел прямо в воду. Золота было столько, что чёрный шлих был только по краям плоскости лотка. Ух, подфартило. Он быстро довёл концентрат. Полфунта точно, подсказал ему опыт. О таком он никогда не слышал.
Слив концентрат в котелок, он завёл костерок и стал его сушить. Когда песок высох, подцепил котелок палкой, бегом бросился к реке. Быстро охладил горячее железо. Лоток вытер сухой портянкой, проветрил на ветерке до сухости, горкой высыпал на край шлих, искрящийся металлом, и стал дуть ртом, отдувая лёгкие частички. Он дул осторожно. К перегибу лотка откатывали белые, зелёные и красные зёрнышки лёгких частиц. Золотины, благодаря большему весу, оставались на месте. Когда с краю остался один металл, а все лёгкие частицы были отдуты, он достал из котомки кисет и аккуратно стряхнул золото в него. Взял его в руку и почувствовал вес не менее четверти фунта. Вот это да!! Слухи о «бешеном» золоте, ходившие среди золотничников, и в которые мало кто верил, оказались всамделишными.
Дотемна он промыл всю оставшуюся породу выкладки, добавляя в лоток по мере пробуторки. Оставив в лотке концентрат до утра, он улёгся у костра, но спать не мог. С рассветом, попив чаю, довёл шлих до металла, и ещё солнце было низко, у него в кассете было фунта полтора золотого песка, а в шапке десяток самородков, общий вес которых, как он прикинул, составлял около шести фунтов, при этом каждый из самородков весил более полфунта.
Собирая снаряжение, он подумал, что ведь кто-то выкопал (прошёл) эти шурфы, а где следы их стоянки? Такой глубины шурф без воротка и бадейки (ведра) в одиночку пройти невозможно. Он собрался, надел котомку с притороченным сверху лотком, завёрнутым в холстину, и стал осматривать место вокруг шурфа. Шагах в тридцати в тальнике он нашёл разобранный вороток — две треугольные подставки, обрезок бревна в полтора аршина с вбитой в него железной изогнутой из толстого прута ручкой, верёвку, бадейку, две кайлухи и лопату с короткими ручками. Невдалеке кострище и навес из лапника да две лежанки под ним. Судя по кострищу, люди здесь были недели три или чуть больше назад. Кто они? Почему перестали работать? До холодов ещё почти месяц. Ответы на эти вопросы он не находил. Что в шурфе — зверь или... страшно подумать о том, что здесь могло случиться.
Не думая, для чего он это делает, Тимоха взял опоры от воротка, отнёс их в тайгу и спрятал там. То же самое сделал с бадейкой, уложив туда верёвку, и валом из тёсаного полена с ручкой. Это припрятал совсем в другом месте. Люди, пробившие два шурфа, других следов не оставили.
Тревожил его смрад из «золотого» места. Что лежит на дне, он не разглядел, но что-то там было такое, что, вероятно, могло бы всё объяснить. Ветер с низовьев ручья по долине усилился. Может, шурф проветрит, — подумалось. Он отправился к этому месту. Ветер уже свистел не только внизу вдоль ручья, но и шумел в кронах деревьев на коренных берегах.
Он снова набрал сухой травы, вставил в неё пяток тончайших ломких веточек хвои, скрутил жгут и, спрятавшись от ветра за отвал и расстегнув кожух, под его полами разжёг импровизированный фитиль и бросил его в чёрную пасть выработки. Шурф осветился, и на этот раз он достиг почти самого низа, продолжая там гореть не очень ярко, но всё же освещая всё его нижнее сечение. Старатель отчётливо увидел две ноги, торчащие вверх, руку со скрюченными пальцами и половину головы. Другая затекла глиной со стенки. От пламени фитиля что-то вспыхнуло внизу, и огонь быстро, как по сухой траве, побежал в сторону. От этой вспышки внизу стало чуть светлее, и Тимоха понял — горит шкура. Запах горелой шерсти добрался до него. В одной яме, сделанной людьми, лежали двое — человек и небольшой медведьпестун. Вот те раз! Оба уже гнили. Однако они там не менее трёх недель, как стало тепло. А случайно ли?
Разобранный припас для проходки шурфов заставлял решить, что это не случайно. Кто-то сделал всё для сокрытия этого места. Тимоха утвердился во мнении, что один человек, кроме него самого, точно знает секрет шурфа, а медведь туда попал позже, придя на запах гниющего мяса. Из тайги после каждого сезона многие не возвращались, сгинув в болотах, при таёжных пожарах, утонув на переправах через бурные речки, заболев, сломав ноги, простившись с жизнью от лихих людей. Что произошло здесь, он сообразить не мог. Однако и ночевать вблизи этого места уже не хотелось. Он отправился вверх по ручью. За водоразделом была большая долина с речкой, сплавившись по которой и у каменных быков[46] перевалив небольшой хребет, можно было выбраться к старой тропе до посёлка.
Почти дотемна он брёл по долине, которая становилась всё уже и глубже. К закату он оказался в месте, похожем на щель. Долина стала каменистой, шириной в десять-двенадцать сажен, а берега превратились в обрывы сажен по сорок-пятьдесят.
46
Каменные быки — крутые каменные обрывы берегов перед порогами на реке.