Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 35 из 54

Ей снилась лунная дорожка на водной глади. Волны тихо плескались возле уха, откатывались, прибегали обратно. В мерном качании ощущалась затаенная сила и неотвратимость. Было покойно и сладко чувствовать себя щепкой, покорной могучей воле прилива.

Голубой очаровательный заяц с пушистой шерсткой обмакнул лапку в воду, по-человечески сморщил мордочку и принялся брезгливо трясти голубой лапкой. Саша смотрела на невиданное зрелище во все глаза. Невзирая на фантастическую расцветку, заяц казался невероятно милым. Хотелось прикоснуться к этому чуду, потрогать шелковистую шкурку, почесать за ушком. Саша пошарила рукой в поисках приманки для голубого шалуна. Вода мягко утекала сквозь пальцы и была совершенно не мокрой, не холодной и совершенно не походила на воду. Нежная, почти бесплотная, она стекала с ладони вниз, каплями сочилась по рукам, но не ощущалась.

Чувство тревоги прокралось в чудесный сон вместе с облаком, закрывшим строгий лик луны. Погасла лунная дорожка, заяц заскулил, заверещал голосом брошенного ребенка. Саша водила руками перед лицом, словно силясь разогнать мглу. Ветер, злобный резкий ветер разметал тучи, и снова выглянула луна, на этот раз больше похожая на плоский кружок, вырезанный из плотной серебряной бумаги.

Искусственный диск не давал света, скучно висел на черном бархатном листе неба. Невдалеке кто-то задвигался. Раздался костяной звук, словно щелкнули кастаньеты. За ним еще один. Затем еще. Звук повторялся в рваном ритме. Саша как можно шире раскрыла глаза… Белый, как привидение, заяц приближался кособокими скачками. Серебряный суррогат луны, заполнивший собой пустоту, оказался не в состоянии подсвечивать анемичную шкурку чудесным голубым цветом. Жалкий белый комок нерешительно скакнул к Саше и опасливо покосился одним глазом. В распахнутом выпуклом глазу косого отразился серебряный кружок. На этот раз он выглядел как монетка. Крошечная серебряная монетка с рифлеными краями. Саша протянула к зайцу руки, тот радостно вскочил на задние лапы, оголив живот. Отвратительный голый розовый живот, по которому ползали белые черви. Саша отпрянула и… проснулась.

Сон длился не более минуты. На кухне по-прежнему позвякивала посуда, и тоненький голос Иванова выводил: «Я люблю… тебя, жизнь!»

Саша обхватила руками мокрую после душа голову и задумалась. Какому это, интересно, облезлому зайцу она, обманувшись, протягивала руки?

Глава 24

Евгения Мартыновна сидела за кухонным столом, держа в руках карандаш. Близился день Сашенькиной женитьбы, и будущая свекровь испытывала почти отчаяние. Единственный ненаглядный сыночек, мальчик, которому самоотверженная мать посвятила всю себя, был влюблен как, как… кошак. Женщина вытерла крохотную слезинку, продравшуюся сквозь богатые от природы ресницы.

Ей не следовало так говорить! Мальчик влюблен с неистовостью поэта, впечатлительной тонкой натуры. Все эти годы мать поддерживала в нем этот хрупкий огонь, жаркую чувствительность. Александр сумел пронести трепетную душу сквозь засасывающую рутину во многом благодаря тому, что мать угадывала малейшие желания, оберегая сына от бытовых проблем. Евгения Мартыновна вздохнула: справится ли эта девушка с нелегкой долей избранницы поэта? Сумеет ли она заслонить его ранимую душу от суровых буден?



Женщина встала, подошла к плите, на которой остывала кастрюля компота, попробовала. Жидкость получилась не самая здоровая. Слишком много сахара. Евгения Мартыновна отмерила двести пятьдесят миллилитров воды и долила в компот, туда же отправилась лимонная кислота на кончике ножа. Женщина перемешала содержимое, снова сняла пробу, прислушалась к послевкусию и удовлетворенно кивнула. Идеально! Питье должно утолять жажду, а не ублажать вкус.

Евгения Мартыновна вернулась к подсчетам. Свадьба, даже самая скромная, требовала вложений. По старой бухгалтерской привычке женщина расчертила лист на две большие колонки, словно сводя дебет с кредитом. Никаких излишков, только самое необходимое. После долгих расчетов остались две расходные статьи, которые не поддавались урезанию. Свадебные кольца и продукты для стола.

Ах, да — еще свадебный подарок. На лице Евгении Мартыновны появилась холодная усмешка. Как трезвая женщина, она отдавала себе отчет, что мало какая невеста показалась бы подходящей для единственного сына, но Саша… Что-то в этой девушке вызывало беспокойство. Слишком сильная, чересчур независимая. Это же надо, заявиться в дом без приглашения! Конечно, Сашенька влюблен в нее, он без конца писал письма, некоторые его стихи периода долгого ухаживания мать сохранила в отдельном альбоме. Недаром же говорят, что любовь питает поэзию! Но одно дело быть музой, и совсем другое — женой. Редкие натуры способны совмещать эти разные по духу функции.

В душе Евгения Мартыновна лелеяла надежду увидеть в женах сына скромную, пусть и самую невзрачную девушку, ту, которая будет смиренно нести свой крест рядом с талантливым мужем. Станет его тенью, тылом, опорой. Кроме того, матери хотелось, чтобы невестка укрепила и материальное положение семьи. Саша пришла к ним с одним чемоданом и незаконченным образованием. Если она все же завершит учебу, ее можно будет неплохо пристроить. Как-никак выпускница Петербургского университета. Следует отдать должное ее целеустремленности.

При помощи окольных расспросов удалось выяснить, что будущая невестка неплохо училась, по крайней мере, стипендия у нее была повышенная. «Ах, как тяжко удерживать бразды правления в одних-единственных руках! — Евгения Мартыновна приложила пальцы к вискам. — Решено. Молодые будут жить у меня, и, по-моему, это неплохой свадебный подарок!»

Подготовка к свадьбе пронеслась так стремительно, что Саша не успела понять, нужны ли длинное белое платье, фата, цветы, красивый зал, машина с кольцами, радостные гости и настоящий бал в честь важного события? Саше так и не удалось об этом узнать. Принаряженный в свой рабочий костюм Александр и Саша в платье с выпускного вечера и стареньких босоножках зарегистрировались «без шума и пыли». В качестве гостей присутствовали мать жениха и пара гостей — обширная начальственная тетя Тоня и ее сонный муж, служащий железнодорожного вокзала. Они преподнесли молодым самовар и льняные салфетки.

Сашины родители не приехали. Саша послала им телеграмму с точной датой регистрации, но ответа не последовало. Огорчиться Саша не успела или… забыла. Подружек с фабрики было решено не звать, с чем Саша тоже смирилась довольно легко. Она представляла расстроенные лица соседок: восторженной Светки и красавицы Ани. Не так… ох, не так должна выглядеть настоящая свадьба, на которую можно было бы созвать гостей.

После свадьбы события поволоклись хромой клячей. Саша была озабочена лишь одним — скорее зажить своей семьей, наладить жизнь, которой ей так долго хотелось. Александр всюду ходил за ней как привязанный, светло и польщенно улыбался, отмечая восторженные взгляды посторонних. Саша похорошела, ее сдержанная северная красота расцвела. Прямые льняные волосы, подвитые на концах, красиво ложились на плечи. Под бледной прежде кожей заиграла кровь, упрямые губы все чаще складывались в улыбку. Так могла бы улыбаться немецкая фрау в крахмальном фартучке, занесшая ногу над аккуратной, вымощенной брусчаткой дорожкой, ведущей к трем безупречным «к». Кухне, кирхе и киндерам.

Но то, что для немца смерть и крушение идеалов, для русского — обычная жизнь. Собственной кухни не предвиделось с тех пор, как Евгения Мартыновна осчастливила молодых известием о «свадебном подарке». Вытеснять свекровь с ее отлаженной кухни было делом бесперспективным. Кирха, как средоточие духа, с успехом заменилась отдаленными планами на возвращение в университет. Оставался третий пункт добропорядочного счастья по немецкому образцу. Дети. Ночами Саша прижималась к молодому мужу в надежде на супружеские ласки. Но влюбленный поэт медлил, доводя ее до исступления. Он тыкался сжатыми губами в плечо молодой жены, тискал грудь, прерывисто дышал в ухо, но затем… ничего не происходило.