Зеркало для России

Пауза

В первый раз я попал в Свердловск, когда там шла кубриковская «Одиссея». Проходил какой-то фестиваль в кинотеатре «Космос». Это словно был еще один кинематографический «звоночек» для меня. Свердловск – большой город, причем не только по сравнению с Павлодаром, но и по общероссийским меркам. В РСФСР только в Свердловске, после Москвы и Ленинграда, имелась своя киностудия. Но тогда я и не подумал об этом.

Зато я быстро понял, что профессия следователя и вообще юридическая карьера в моем случае – иллюзия. Даром что Свердловский юридический институт был тогда одним из лучших.

Образовалась пауза, которую я решил заполнить работой на Павлодарском тракторном заводе. Там и родители мои работали, и я туда пошел – в бюро эстетики. Дело в том, что я неплохо рисовал. Вот и чертил там всякое на ватмане, закрепленном на планшетах. Цвета подбирал для покраски цехов и станков. В общем, это была симуляция деятельности. Пользы заводу от меня было немного, зато мне от него – с лихвой: новый опыт, взрослые люди, заводской коллектив… Про это вообще можно отдельную книгу написать. Там я стал заводским парнем в общем-то. Надо сказать, что этот большущий завод, Павлодарский тракторный, гремел тогда на всю страну. И в меня это впиталось все-таки. Я полюбил ходить по цехам – надо было по работе то одно мне, то другое посмотреть, обмерить какие-то трубы, станки, помещения. Я там бродил, вдыхал запахи и ощущал какое-то родство со всем этим. Я же сызмальства жил «при заводе». И детский сад был при заводе, и родители на нем работали. И этот пафос, эта заводская романтика сидели где-то внутри.

На распутье, в моем павлодарском дворе…

Я проработал там около полугода. Легкой атлетикой я еще занимался тогда, но уже больше для здоровья, а не для спортивных рекордов. Чтобы быть в тонусе, в форме. Вообще я считаю, что человека хорошо занимают занятия спортом. Хуже, когда он плюет в потолок.

Помню, шли мы с тренировки с Сашей Новичковым – друг закадычный у меня был, ну и есть, просто редко видимся, он в Свердловске живет. Саша и говорит: «Слушай, а давай в архитектурный?» А он был на год младше меня и соответственно годом позже заканчивал школу. То есть он заканчивал школу, а я уже работал на тракторном. И он предложил мне поступать в Свердловский архитектурный институт. Ты, мол, уже был в Свердловске, знаешь, что там да как. А мы оба рисовали в общем-то прилично. Я говорю: «Ну давай!» Это был какой-то минутный порыв. Вообще-то я никогда не планировал поступать в архитектурный.

Мы очень смешно готовились к поступлению. Там ведь абитуриентам нужно было представлять много работ. А где взять, к примеру, в Павлодаре гипс? И мы с Сашей вырезали скульптуру сначала из пенопласта. Скажем, голову античную. Затем красили ее белой краской, чтобы было похоже на гипс, а потом уж это изваяние рисовали с натуры. Ведь на гипсе – определенная светотень. А у экзаменационной комиссии были ко всем поступающим единые требования – рисунки с гипсовой натуры подай им, хоть тресни. Оказалось, что для архитекторов гипс – это святое, везде и всегда. Конечно, то, что мы мастерили, не было гипсом в прямом смысле слова. Все-таки поверхность была сформирована краской. Но мы хоть потренировались.

Тогда мне вообще казалось, что рисовал я здорово. Но потом, как увидел, как ребята там, в архитектурном, рисуют… В общем, самомнения убавилось.

Но как бы там ни было, мы с Сашей, подготовившись, поехали в Свердловск и поступили. Если оценивать по 5-балльной системе, я все-таки тогда рисовал на четверочку.

Архитектурный институт

Именно тогда, когда мы с Сашей поступили, Свердловский архитектурный существовал первый год в новом здании. Однако новым его можно было назвать условно: само здание было старым, оно все было наполнено коммунальными комнатушками. И нам под институт отдали один или два этажа, откуда были выселены жители. Всего в том здании было шесть этажей. Старый подковообразный дом, внизу – ресторан, кафе, не имевшие к нам никакого отношения.

Вестибюль мы сами делали, уже на первом курсе. То есть мы учились и одновременно строили себе учебное здание. С верхних этажей пахло борщом – там люди жили, стряпали на общей кухне. Ходили с кастрюлями и сковородками по коридорам и лестницам из своих комнат на кухню и обратно. Мы же, позанимавшись в одном крыле здания (там была часть аудиторий), потом шли в другое крыло, а в промежутке между этими крыльями еще находились коммунальные квартиры, их еще не отселили. И вот этот чудесный запах борща… Женщины в бигудях и в халатах с кастрюлями. Работяги в трениках, курящие у окон в коридоре, посреди студенческой «движухи». Сюрреалистическое зрелище!

Но было жутко интересно. На первом курсе я даже допускал проколы в учебе. Так интересно стало жить, что я, вечный отличник, просто перестал быть таковым. Даже получил по истории КПСС тройку, которая спустя три года помешала мне получить ленинскую стипендию. А ведь я мог бы стать первым в истории Свердловского архитектурного института человеком, получившим «ленинскую». И деньги другие, и почет все-таки. Но обнаружилось, что я на первом курсе по истории партии получил «трояк». И уже не пересдать ничего.

С друзьями-студентами в колхозных полях

А колхоз? Просто песня! Те, кто застал, никогда не забудут, что это такое было – первый раз поехать в колхоз после поступления. Кто на картошку, кто на лук, мы на морковку. У каждого свои колхозные воспоминания… У тебя – еще ни малейших проблем, ты ничего еще не смыслишь в будущей профессии. Интересует просто сама жизнь. И я с наслаждением погружался в эту замечательную новую среду – вокруг были талантливые, умеющие рисовать люди. Именно тогда я достаточно определенно увидел разницу между провинциальным миром и большим культурным центром.

На первых же курсах мы, все волосатые, джинсовые, организовали рок-группу и назвали ее… «Машина времени»! Любопытно, что в это же самое время в Московском архитектурном институте Макаревич создал свою «Машину времени»…

Я как-то был приглашен на кулинарную программу к Андрею и рассказал ему эту историю. Он, естественно, о ней не знал. Смеялся жутко. Удивительное совпадение!

На конкурсе авторской песни

Группа наша просуществовала всего года два. Причем мы сразу стали полуподпольной, запрещенной командой. Получили нагоняй за первый же концерт, на котором попытались играть свои сочинения. Совершенно определенно могу сейчас сказать, что у нас это было просто легким увлечением. Причем до появления Бутусова с «Наутилусом» в Свердловском архитектурном было всего две группы: наша «Машина времени» и еще «Синкопа» – ансамбль, который существовал еще до нас. На этой платформе музицирования студентов-архитекторов и возник «Наутилус». Вот у этих ребят уже все было серьезно. Для нас же это было хобби.

С Вячеславом Бутусовым (случайная встреча в поезде)

Я в группе играл на бас-гитаре, в акустических концертах, естественно, на шестиструнке. Тогда частенько проводились конкурсы патриотической песни. И вот один из самых больших моих позоров связан с этим конкурсом. Я сам писал тогда тексты и музыку к песням и специально к конкурсу приготовил песню про войну. Вышел к микрофону… Заранее скажу – я получил Гран-при на этом конкурсе. Но меня это никак не утешило. Потому что, начиная со второго куплета, а публика-то в зале – сплошь студенты, все ядовито-остроумные, и вот где-то со второго куплета мне начали подсказывать слова. То есть рифмы, да и сами образы были настолько банальными и примитивными, что в зале начали угадывать чуть ли не каждую следующую реплику. Ужас! Значит, у меня строка: «Вот и остались только гранаты. / Но надо…» Из зала: «…держаться, ребята». Пою дальше: «И первым поднялся парень…» Из зала: «С голубыми глазами…»