Зеркало для России

Причем одновременно мы должны были втянуть определенное количество других детей в нашу жизнь, ходить по дворам, по школам и убеждать их, приводить и встраивать в ряды нашей организации.

«Гринабель» на марше (я – первый слева, во главе колонны)

На лето мы уезжали в лагеря, к красивейшим озерам природного парка Баянаул, жили там в палатках. Поэтому в армию я пришел абсолютно подготовленным. Автомат и пистолет разбирал с закрытыми глазами. В «Гринабеле» в числе прочих состязаний мы не раз проводили соревнования, кто быстрее с завязанными глазами разберет и соберет автомат Калашникова. И строевая подготовка крепкая у нас была. Даже маршировали на городских парадах. И, как это ни удивительно, девчонок в нашем обществе было хоть отбавляй.

С отцом, Иваном Афанасьевичем Хотиненко

У нас имелись свои знаки отличия, похожие на те, что были в Красной армии до 1943 года, до возвращения погон, когда были в ходу петлички с ромбиками и звездами. В нашей иерархии я дослужился до комиссара – у меня было три звездочки. В «Гринабеле» это была вторая по значению должность после президента. Представляете, в самые махровые застойные времена Виталий Еремин официально назывался президентом! Он для нас был царь и бог. А я был его комиссаром. Этот президент сумел убедить власти выделить ему какое-никакое финансирование, помещение и вообще оказывать всемерную поддержку!

В подвальных помещениях нами были расписаны стены. Всюду алели паруса. Там же мы готовили спектакли. Младший брат Виталия, Вовка Еремин, закончил театральное училище, и мы с ним ставили всевозможные отрывки из пьес или повестей. Я как-то сыграл Гейку в «Тимуре и его команде».

«Гринабель» стал для меня своего рода гвардией. С жесткой дисциплиной, множеством полезных навыков, с незыблемым кодексом чести.

Вообще во всем этом для нас заключался большой жизненный смысл. То есть, когда заканчивалась учеба в школе, в тебе сразу возникал этот смысл. Заканчиваются уроки – и ты ныряешь в «Гринабель». А уж там всегда есть дело: ты либо репетируешь, либо оружием занимаешься, либо расписываешь стены, либо тебя отправляют в какой-то неблагополучный район, там «трудные подростки» (хулиганы в просторечии) – надо с ними побеседовать…

Имя педагога и писателя Антона Макаренко тогда было очень популярно, и Виталию льстило, когда его с ним сравнивали. Причем сравнивали, конечно же, по праву. Да и в методах их было много общего.

Счастливый комиссар «Гринабеля» – с тремя заветными звездами на петлице и автоматом в руках

Возможно, у кого-то наш «Гринабель» вызовет ироничную насмешку – мол, «солдафонство», совок. Кто-то скажет, что подобная милитаризация отнимает у детей детство, а у человека творческого – саму возможность творчества. Я так не думаю. Ведь мы живем в России, в стране, где воинский дух, военное дело изначально близки сначала мальчику, а потом и мужчине. В этой традиции огромный смысл. Без сильного войска нет ни земли, ни культуры нашей. Недаром большинство наших великих писателей либо служили в гвардии, либо прошли через армию. Державин, Баратынский, Лермонтов, Лев Толстой, Фет, Гаршин, Куприн… Пушкин, хоть и не служил, прекрасно разбирался в оружии, имел коллекцию дуэльных пистолетов, часто дрался на дуэлях. А уж в XX веке с его двумя великими войнами кто только не гордился годами своей воинской службы – Гумилев, Блок, Булгаков, Тарковский, Бабель, Зощенко, Шолохов, Гайдар, Симонов, Окуджава, Довлатов… А знаменитая «лейтенантская проза»? А разве интеллигентнейшие люди науки не делали свои величайшие открытия, работая для армии? Хирург Пирогов, ракетчик Королев, ядерщик Курчатов. Воевали знаменитые режиссеры и актеры Чухрай, Тодоровский, Басов, Смоктуновский, Никулин, Этуш, Гердт. Служил во флоте Никита Михалков.

Я без плана никогда не жил. Планы рушились, менялись, ссорились один с другим, но я все-таки старался придерживаться некой стратегии.

«Гринабель» стал для меня своего рода гвардией. С жесткой дисциплиной, множеством полезных навыков, с незыблемым кодексом чести. Потом я со спокойным сердцем пошел в армию. Но речь об этом впереди. «Патологическому отличнику» после школы следовало сначала поступить в институт. А чтобы сделать это, нужно было как минимум этот институт выбрать.

После «Олимпийских игр» в Славгороде секция легкой атлетики в Павлодаре, с настоящим стадионом, стала для меня новым радостным этапом, будто новая взятая высота на прыжковой площадке. Не только прыжки в высоту, но и тройной прыжок, и десятиборье – словом, многие виды легкой атлетики были мной неплохо освоены.

Я собирался достичь высот – не таких, может быть, как мой кумир Брумель, но довольно впечатляющих. Может быть, это было немножко наивно. Дело в том, что у меня и данные не совсем подходящие были для прыгуна, и мышцы совсем не те – не для высоты…

Но я неотвязно думал о большом спорте. Причем я уже не был любителем. На самом деле, спорт – один из лучших способов обучения жизни. Там ты всегда в определенном коллективе, где развиваются свои отношения, порой совсем непростые. И у тебя есть цель. В жизни она не всегда есть, не у каждого, а в спорте она есть всегда. Ты прикладываешь максимум усилий для того, чтобы ее достичь. И в результате честной и ответственной работы ты всегда чего-то достигаешь. Помню, когда у меня случился прорыв. Мы с моим другом Сашей Новичковым пахали как папы Карло. Тренировка заканчивалась, а мы шли в зал и пахали со штангой, приседали. Уж такую утвердили мы себе программу: качаться, приседания, потом прыжки, потом опять со штангой. Я очень хорошо помню этот свой «прорывной период»: полгода мы пахали, и на тебе – вот он результат! Я поднял планку на 10–15 см, то есть сразу вышел на приличный уровень. Для школьника.

Начал выступать за сборную Казахстана. Выиграл чемпионат Казахской ССР. Причем у меня был такой результат, с которым можно было в общем-то выиграть и союзные соревнования. Но тогда же наступило и прозрение.

Один из последних моих прыжков на школьном стадионе

Это случилось на спартакиаде (так назывались тогда чемпионаты среди школьников, все было очень серьезно, под это дело была выстроена целая система) в Киеве, там прыгали ребята из школы Ланского – знаменитая школа была. И вот я, чемпион Казахской ССР среди школьников, увидел, как они это делают.

Они выиграли у нас запросто – что называется, одной левой. Но меня это ничуть не смутило, а я просто понял вдруг, что это не мое. Просто увидел, что существуют люди, которые могут это делать значительно лучше меня. И я абсолютно осознанно сделал вывод, что мне уже не надо так много времени тратить на это. Я почувствовал свой предел. Потолок. Значит, надо заняться чем-то более перспективным. Тем более у меня тогда были уже другие мечты, манили иные ориентиры.

Мне почему-то тогда очень хотелось учиться в МГИМО. Но я догадывался, что так с ходу туда не поступишь, и поехал сначала в Свердловск поступать на юридический. Думалось, закончу юридический, а потом уже «с языком» пойду в МГИМО. У меня была выстроена длинная программа. Я без плана в общем-то никогда не жил. Планы рушились, менялись, ссорились один с другим, но я все-таки старался придерживаться некой стратегии. Причем мои планы порой были взаимосвязаны чисто интуитивно: вот хотел я быть то ли следователем, то ли адвокатом и странным образом считал, что это как-то совместится потом с дипломатической деятельностью. Видимо, еще наивность детская присутствовала во всем этом…