Берущий ветром

Вообще же стволовые и так постепенно сходили на нет, вымирали как доисторические крокодилы и это сулило сабельным хорошую перспективу, да еще и кинжальных это обстоятельство продвигало вверх на целую ступеньку, а то и сразу на две, и это было хорошо. Но вот были еще в этом мире и разного рода темные, хоть и родовитые с виду стволовые виконты да беи, которых до сих пор можно было повстречать в ночном дилижансе, и от этого факта иногда становилось тревожно разного рода простоватым, ясным и понятным сабельным баронам.

В столицах уже открыто поговаривали, что обедневшие стволовые вовсю промышляют сейчас самым простым и подлым наемничеством у разных окрестных султанов да ханов, и что прошлогодняя высадка морского десанта янычариев прямо на столичные тороканские пляжи - это их рук дело. Да вот и этот темный виконт, что ехал сейчас в затерявшемся среди бесконечных просторов дилижансе, держал между ногами слишком длинную, точно не уставную, всю изукрашенную золотом и каменьями, саблю, сильно загнутые кверху носки его сапогов были закатаны в заостренные на концах стальные облатки, а из-за бархатного черного кушака выглядывала рукоятка многозарядной ручной пищали револьверного типа.

А ведь никакой войны сейчас и нету, а разбойников, что так много развелось на дорогах после прошлой амнистии ко дню светлого ангела государя, уж давно всех переловили и перевешали специальные конные отряды, хвала и слава Провиденсу, лет пять уж как на дорогах все покойно. Так зачем тебе, родовитый боярин, ручная пищаль за поясом, спрашивается? На какую войну ты сейчас собрался? Наемник, чистый наемник. И не наниматься ли он сейчас едет, скрываясь и таясь в этом вот простом дилижансе?

Барон даже взопрел от всех этих прозрений, стараясь впрочем, всем видом демонстрировать своему собеседнику, что у него это - от ужасной ночной духоты.

Еще поговаривали, что будто многие из родовитых, но обедневших знаются, прости Провиденс, с нечистою силой и потому, мол, у них без счету водится золотишко, но все то золото будто бы темное, проклятое, а потому и цвет у него как бы зеленоватый. И это в наш-то просвещенный, вдоль и поперек изученный различными хитрющими инглезисами век? Нет, все это было - полный вздор. И практичный Прохор Патроклович вдруг подумал, что конкретно вот этот боярин Ночь, которого Провиденс сейчас назначил ему в подорожники, окучивает, наверное, в ближайшей провинции какую-нибудь богатую и глупую, падкую на все стволовое, барыню, а может и не одну, а потом прожигает добытые таким образом средства в столицах, и вот откуда у него весь этот бархат (в Пошехонах такого бархату не соткут, не те руки), и все эти каменья на сабельной рукоятке, и выглядывающий из отворотов кафтана белоснежный шелк кружевного стоячего ворота уж больно сложно сшитой (и точно не в Пошехонах) рубахи. И пищаль тогда вроде бы показалась ему на своем месте, и сабля, а уж окованные железом носки сапогов - так точно.

Ведь подвернись такому человеку в решительный ночной час законный муж той богатой и знатной барыни, в какой-нибудь шкаф или под кровать такой видный мужчина точно не полезет. Под балдахином или за портьерой он тоже прятаться не станет и с прыгать с балкона он тоже не бросится. Скорее уж он схватится крепкой рукою за такую вот саблю или взведет пищальные курки, или резким движением вставит свою ногу в сапог с окованным и загнутым кверху носком.

От этой внезапной догадки Ошуба испытал облегчение и даже как-то посветлел лицом. Ему вдруг подумалось, что богатая столичная барыня пришла ему на ум очень кстати, и вот - хорошо, и никаких тебе мокрых и злых янычариев на далеком тороканском пляже и никакой тебе нечистой силы с ее проклятым зеленым золотом.

Современный практический человек из высших слоев всегда найдет - об чем ему подумать в подобных случаях. А звать его можно хоть "темным человеком" или просто "темным", чтоб не путаться с этими ночными виконтами да беями. Про себя, конечно, главное вслух ничего ему случайно не высказать. А то ведь кто его знает - с виду этот темный вроде спокойный, а ну как он окажется на самом деле вспыльчивый?

- Но каким образом такое возможно?- Ошуба отер пальцами толстые носогубные складки на щеках и уставился на князя немигающими желтыми глазами.

До чего же у него были толстые складки по всему лицу, особенно вокруг рта, кажется, что и двенадцать басурманских стрел не пробьют такие вот складки, если вопьются в них сразу во многих местах, а иные так и до складок не доберутся, запутаются в волосьях густой окладистой бороды.

- Да очень просто,- темный приподнял свою саблю и легонько пристукнул ею об пол салона, попав точно рядом с окованным носком правого сапога.- Рабы ведь отлично сознают свою подлую природу и от того люто ненавидят своих господ, а значит они постоянно стремятся навредить им любыми доступными способами. И это при том, что ведь не их господами все так обустроено вокруг, но на белый свет они почему-то не злобятся. Да видно так уж устроены человеки - постоянно негодовать и злобствовать лишь на ближнего своего.

- А вот взять их за это да и посечь как следует. По-тихому, конечно, не привлекая внимания столичных ромейских писак, знахарей без границ, трибуналов по рабским правам и прочей нечистой силы.

- Эк вы хватили, барон. Это в небольшом отдаленном имении можно легко устроить. А в целом Империале? Где-нибудь, что-нибудь обязательно выплывет, если всех подряд сечь. И потом - рабов ведь нужно еще поймать на ущербе господскому хозяйству. А все рабы на свете в делах вредительства способны проявлять изрядное хитроумие и проворство.

- Да разве ж их тяжело поймать, если подойти к делу поимки с хозяйским рассуждением и умеючи?

- Невероятно тяжело. Вот представьте - злонамеренный раб с утра пораньше пашет хозяйскую ниву.

- Представляю это отлично.

- И когда никого рядом нету, осмотревшись по сторонам как следует, он начинает стегать хозяйскую лошадь бичом, вкладывая в эти удары всю свою жгучую ненависть к Провиденсом данному ему господину, так сказать, и помимо всего прочего - своему ближнему, между прочим.

- Экий мерзавец...

- Да. Так ведь и лемех у хозяйского плуга при этом можно подвернуть не на тот градус или вообще поставить его поперек борозды, чтобы господская лошадка при вспашке постоянно выбивалась из сил под безжалостным рабским бичом. В результате и поле останется вспаханным от силы на четверть, и лошадь вечером того же дня издохнет, и дорогостоящий плуг будет попорчен. И так постоянно и по всему ромейскому империалу. Представляете себе такую картинку, барон? А представьте себе общий ущерб, если подсчитать его в целом по всем провинциям?

- Да где же хозяин этого проклятущего раба?!- с возмущением воскликнул Прохор Патроклович.- Куда он-то смотрит?!

- А благородный хозяин как раз воюет в какой-нибудь Ахти-Охии. И тяжело воюет, должен заметить.

- А старшие дети?

- И они с ним в Ахти-Охии воюют. В одном легионе. Плечом к плечу так сказать.

- А хозяйские надзиратели?

- Все как один из бывших рабов, и сами в душе рабы. А исконные ромейские надзиратели все как один воюют в Ахти-Охии, территории-то огромные и все нуждаются в постоянной защите. В ромейских имениях на постоянной основе находятся только ромейские женки да дочки, но какой с них спрос?

- Бабы, ясное дело,- Ошуба огладил бороду, и, поймав ее конец огромным кулаком, угрюмо задумался.

- Вот так коварные рабы и перехлопали сначала всех ромейских лошадей, а потом попортили все плуги в Империале. А ведь еще ромейскими философами было доказано, что дорогие плуги и лошадей рабам доверять нельзя, а на всевозможных работах нужно как можно шире использовать только их естественную мускульную силу. Знать-то они знали, и не только знали, но и применяли свои знания на практике, да - все равно. И потом - раба ведь напрямую в оглобли не впряжешь, он тоже имущество и весьма ценное, особенно если войны давно не было и приток на рынках рабской силы ограничен в силу различных факторов. Да и какую тягу он сможет развить при прямой запряжке в оглобли?