Пришпоренный

Матросы, как обезьяны, возбужденно болтали и приплясывали на палубе от волнения. Хорнблауэр взялся за рупор.

— Молчать!

Воцарилась тишина. Все глаза устремились на него. Как ни странно, это его не смутило. Он зашагал по палубе, прикидывая расстояние до Уэссана, видневшегося теперь на правой раковине, и до «Луары», идущей по ветру. Он подождал, почти решился и еще подождал, прежде чем отдать приказ.

— Руль на ветер! Мистер Провс, будьте любезны, обстените грот-марсель.

Они были в самом начале Ла-Манша. «Луара» на ветре, а под ветром — ничем не ограниченный путь к спасению. Если «Луара» бросится за ним в погоню, он заманит ее в пролив. Погоня в кильватер, да еще в сгущающейся темноте почти не сулила Хорнблауэру опасности, «Луара» же рисковала наскочить на мощное подразделение британского флота. Поэтому Хорнблауэр выжидал, положив «Отчаянный» в дрейф, на случай если француз не сможет побороть искушение. Потом он увидел, как реи «Луары» повернулись. Она легла на правый галс. Она возвращается к Бресту. Французский капитан поступил разумно. Но для всего мира, для всей команды «Отчаянного» — да и для всех на «Луаре», кстати — это означает, что «Отчаянный» вызвал ее на бой, а она поспешила поджав хвост, укрыться в безопасности. При виде этого команда шлюпа недисциплинированно закричала «ура». Хорнблауэр снова взялся за рупор.

От усталости и напряжения голос его хрипел. В момент победы наступила реакция. Хорнблауэр вынужден был остановиться и подумать, заставляя себя сосредоточиться, прежде чем отдать следующий приказ. Он повесил рупор на стропку, повернулся к Бушу — два незапланированных движения выглядели крайне драматично в глазах команды, во все глаза смотревшей на капитана и ожидавшей, что же он скажет.

— Мистер Буш! Вы можете отпустить подвахтенных, будьте так любезны.

Последние слова дались значительным усилием воли.

— Есть, сэр.

— Закрепите пушки и отпустите людей с постов.

— Есть, сэр.

— Мистер Провс! — Взглянув на Уэссан, Хорнблауэр прикинул, насколько их снесло ветром. — Положите судно в бейдевинд на левый галс.

— В бейдевинд на левый галс. Есть, сэр.

Строго говоря, это был последний приказ, который Хорнблауэру оставалось отдать. В эту самую секунду он может отдаться своей усталости. Но желательно, а точнее необходимо, добавить еще несколько слов.

— Нам придется лавировать обратно. Позовите меня, когда будет меняться вахта. — Произнося эти слова, Хорнблауэр мысленно представлял себе, что они для него означают. Он может упасть на койку, вытянуть усталые ноги, дать напряжению постепенно схлынуть, отдаться усталости, осознать, что в течение часа или двух ему не придется принимать никаких решений. И тут он с изумлением пришел в себя. Он понял, что все еще стоит на шканцах, и все глаза устремлены на него. Он знал, что должен сказать несколько впечатляющих слов. Он знал, что это необходимо — он должен удалиться достойно, как какой-нибудь несчастный актер удаляется за занавес. Для этих простых матросов его слова будут наградой за усталость. Они смогут вспоминать и пересказывать эти слова месяцы спустя. Эти слова — и уже поэтому стоит их сказать — помогут матросам сносить тяготы блокадной жизни. Хорнблауэр двинул усталые ноги в сторону каюты и остановился там, где больше всего матросов могли услышать его слова, чтоб повторить их потом.

— Мы возвращаемся, чтоб следить за Брестом. — Мелодраматическая пауза. — «Луара» или не «Луара».

7

Хорнблауэр обедал в тесной штурманской рубке. Солонина видимо, была из новой бочки — у нее был особый привкус не скажешь, что неприятный. Наверно, ее солили на другом провиантском складе, с другим количеством соли. Хорнблауэр обмакнул кончик ножа в горчицу. Горчицу он одолжил — выпросил — в кают-компании, и чувствовал себя виноватым. К этому времени кают-компанейские запасы наверняка истощились — с другой стороны, сам он вышел в море вообще без горчицы, из-за того, что женился и готовился к плаванью одновременно.

— Войдите! — крикнул Хорнблауэр в ответ на стук. Вошел Каммингс, один из «молодых джентльменов», волонтеров первого класса, «королевских учеников», которых Хорнблауэру в спешке всучили вместо опытных мичманов.

— Меня послал мистер Пул, сэр. Новый корабль присоединился к Прибрежной эскадре.

— Очень хорошо. Иду.

Был солнечный летний день. Несколько кучевых облаков оживляли однообразную голубизну неба. Лежа в дрейфе под обстененным крюйселем, «Отчаянный» почти не кренился — так далеко от берега слабый восточный ветер почти не поднимал волн. Хорнблауэр, выйдя на шканцы, сначала обвел подзорной трубой побережье. Шлюп находился в самом устье Гуля, и внутренний рейд был отсюда отчетливо виден. С одной стороны виднелись Капуцины, с другой — Пти Мину, «Отчаянный» же был между ними. Как и в дни мира, но теперь уже по необходимости, он держался на расстоянии чуть больше пушечного выстрела от батарей, расположенных в этих двух точках. Посреди Гуля торчали рифы — самый крайний из них — Поллукс, за ним Девочки, а на внутреннем рейде стоял французский флот, вынужденный сносить беспрестанный дозор «Отчаянного», зная превосходящую мощь Ла-Маншского флота, лежавшего прямо за горизонтом.

В его-то сторону Хорнблауэр и посмотрел, закончив осматривать побережье. Основная часть Ла-Маншского флота, чтобы скрыть свою силу, оставалась вне пределов видимости — даже Хорнблауэр не знал точно его численность. Но прямо на виду, всего в трех милях мористее, лежала в дрейфе Прибрежная эскадра, мощные двухпалубные корабли, готовые в любой момент прийти на помощь «Отчаянному» и двум фрегатам, «Наяде» и «Дориде», если французы вздумают напасть на этих докучливых соглядатаев. Раньше этих линейных кораблей было три, а сейчас Хорнблауэр видел, как к ним, идя в крутой бейдевинд, приближается четвертый. Хорнблауэр машинально взглянул на Пти Мину. Как он и ожидал, крылья расположенного на мысе семафора двигались: вертикали к горизонтали, потом опять к вертикали. Наблюдатели сигналили французскому флоту, что к Прибрежной эскадре присоединилось четвертое судно — они замечали любое, даже незначительное перемещение кораблей и тут же докладывали о нем, так что в ясную погоду французский адмирал получал известие уже через несколько минут. Это страшно мешало британцам и помогало каботажным судам постоянно проникать в Брест через пролив Ра. Что-то надо предпринять против этой семафорной станции.

Буш выговаривал Форману, которого терпеливо — вернее, нетерпеливо — обучал обязанностям сигнального офицера.

— Вы что, все еще не можете прочесть позывные? — спрашивал Буш.

Форман направил подзорную трубу на линейный корабль — он все еще не научился держать другой глаз открытым, но не смотреть им. В любом случае, не так уж просто читать флажки, особенно когда ветер дует прямо от одного корабля к другому.

— Семьдесят девять, сэр, — сказал, наконец, Форман.

— Хоть раз вы прочли правильно, — удивился Буш. — Посмотрим, что вы будете делать дальше.

Форман щелкнул пальцами, вспоминая, что нужно делать, и заспешил к сигнальной книге на нактоузе. Как только он начал листать страницы, подзорная труба выскользнула у него из-под мышки и со стуком упала на палубу. Кое-как он исхитрился ее поднять и найти нужное место. Он повернулся к Бушу, но тот большим пальцем показал на Хорнблауэра.

— «Тоннан»[4], сэр, — сказал Форман.

— Ну, мистер Форман, вы знаете, как надо докладывать. Доложите по форме и как можно полнее.

— «Тоннан», сэр. Восемьдесят четыре пушки. Капитан Пелью. — Каменное лицо Хорнблауэра и его суровое молчание подстегнуло Формана, и он вспомнил, что еще должен был сказать: — Присоединился к Прибрежной эскадре.

— Спасибо, мистер Форман, — крайне официально произнес Хорнблауэр, но Буш снова заорал на Формана, да так громко, словно тот стоял на баке, а не в трех ярдах от него.

[4]

To