Страница 40 из 61
— Ну вот и ладно… — Старик закрыл плотную штору, отгородившись от непринятого им и потому чуждого мира. Он сел в старинное, протертое до блеска деревянное кресло и укрылся вязаной пуховой шалью. Эта шаль его умершей еще до войны жены согревала старика и навевала воспоминания из того еще дореволюционного времени — времени его молодости и любви, времени служения Отечеству…
Вангол быстро шел, увлекая за собой Гюнтера. Они прошли дворами на Невский, пересекли его и вошли во дворы по улице Маяковского. Там в подворотне остановились — Гюнтер просто задыхался.
«Кто это мог быть?» — стучало в мозгу Вангола. Они два дня как в городе, договорились о съеме квартиры в Поварском переулке, вчера Вангол даже оставил залог, а их там так встретили. Кто это был? Не милиция, это точно. Вангол знал, что они в розыске, своими глазами изучил ориентировку на самого себя на стенде на Финляндском вокзале. Совсем он там на себя сегодняшнего не похож. Если бы это была милиция, их бы брали не так. Кто мешал применить оружие по оказывающим сопротивление бандитам? Никто. Тогда кто на них напал? Неужели даже сейчас, когда война, когда город в блокаде, бандиты? Неужели опять подвело это пещерное золото? Там милиция, здесь бандиты, нет, до добра эти монеты не доведут, но ничего другого, чем можно было здесь заплатить за еду и квартиру, у Вангола не было. Только золотые монеты, прихваченные им из любопытства с каменного пола пещеры. Он в темноте наступил на их россыпь и поскользнулся, схватив горсть, положил в карман и пошел дальше. В том поединке между ним и Остапом ничего другого не существовало.
Хотя это было не так, существовало еще нечто необъяснимое. Некие силы, влияние которых удавалось преодолеть даже ему. Духи тайги охраняют эту пещеру, говорил ему старый Такдыган. Духи тайги. Загадочные и неведомые боги. Старик говорил, они управляют всем, что есть вокруг нас. Они создали все и установили законы. Все живое в таежном мире строго следует этим законам. Они просты и понятны, встало солнце — просыпайся, живи, действуй. Зашло, наступила темнота — укройся, ложись и отдыхай. Они защищают, оберегают вас — опасно ночью, можно причинить себе увечье или просто боль, а можно попасть в лапы хищников и потерять жизнь. Соблюдай законы, живи, пей чистую воду, дыши ароматами свежих трав, вкушай плоды природы. Все так живет, все, только не человек. Ему единственному в этом мире Духи предоставили свободу выбора. Может быть, зря?
Вангол стал внимательно вспоминать события этих двух дней. Несколько минут раздумий.
— Да, как говорят блатные, срисовали нас на рынке, — прошептал Вангол.
Они купили много продуктов, Вангол расплатился царской монетой. Старался сделать это незаметно, но, наверное, там все под контролем. Этакий только на вид бардак барахолочный, а с глазами и ушами. Точно, вчера их проследили. Он вспомнил: за ними как будто кто-то шел. Эти четверо их ждали сегодня явно по наводке. Они стояли, курили, изображая разговор, и напали внезапно, когда Вангол поравнялся и чуть отступил с протоптанной в снегу дорожки, обходя их. Для любого другого это нападение закончилось бы плачевно, но Вангол успел все…
— Что будем делать? — отдышавшись, спросил Гюнтер.
— Можно возвращаться.
Увидев округлившиеся глаза немца, добавил:
— Их там уже нет. Идем.
Гюнтер вжался в кирпичную кладку стены.
— Это нельзя, нас убьют…
— Идем, все будет хорошо, — ободряюще улыбнулся ему Вангол.
— Это невозможно, — прошептал Гюнтер, но, с трудом передвигая ноги, пошел за Ванголом.
Через полчаса они уже были в квартире на пятом этаже дома номер девять Поварского переулка. Женщина, встретившая их у двери, высокая, очень исхудавшая, с красиво уложенными волосами и большими серыми глазами, как оказалось, была учительницей и вечером этого дня уезжала в эвакуацию. Небольшая двухкомнатная квартирка с окнами во двор имела, однако, два выхода. Высоченные потолки, украшенные лепниной, большие вполстены окна делали квартиру просторной и уютной. На стенах картины, репродукции Айвазовского, старинной работы часы с кукушкой, портрет какого-то пожилого мужчины и небольшое фото красивой девушки.
— Это мой дед, он был профессором. А это моя дочка, Ольга, — пояснила Ванголу хозяйка квартиры. — Дедушка давно умер, а дочь…
Женщина замолчала, прижав руки к горлу, успокаивая себя.
— Дочь пропала без вести в начале войны, ушла санитаркой на фронт, прямо из института.
— Она не погибла, — ответил женщине Вангол.
— Да-да, я уверена, она живая, она найдется…
Потом он долго не мог понять, почему вдруг так уверенно сказал об этом. Все произошло спонтанно. Оказалось, все просто: фотография излучала живое тепло, и он его почувствовал.
Гюнтер долго сидел, молча широко открытым ртом глотая воздух, — очень крутой и длинной показалась ему лестница. Когда внизу в колодце двора они услышали автомобильный сигнал, Вангол помог спуститься хозяйке квартиры с вещами.
— Я надеюсь вернуться месяца через два, если что, положите ключи в условленное место, как договорились.
— Конечно, все будет в порядке, — заверил ее Вангол.
— Вангол, как я останусь здесь один? — спросил Гюнтер уже который раз, когда тот вернулся в квартиру.
Вангол, улыбнувшись, дружески встряхнул его за плечи.
— Гюнтер, вам нужно пробыть здесь до моего возвращения, это две недели, возможно, три. У вас есть все: продукты, вода, будете топить буржуйку — вот как сейчас, если будет холодно. На это время дров хватит. Никуда не выходите. Я вернусь, Гюнтер, и сделаю возможным выполнение вами вашей миссии. Я поговорил с соседкой, она медсестра, она сможет помочь вам, если вдруг станет плохо. Она будет приходить к вам каждый день по вечерам после работы. Она работает рядом, в Мариинской больнице. Так что все будет хорошо, Гюнтер. Самое тяжелое для вас закончилось. И не забудьте, для соседки вы Геннадий Риушев. Вот ваши документы, вы бывший работник Ленинградского института, физик, инвалид по болезни. Все, это мы уже обсуждали, мне пора. До встречи, Гюнтер, то есть Геннадий.
В ноябре 1941 года гауптман Фридрих Кранке получил очередное звание. В небольшом старинном прусском городке Тильзит, знаменитом задолго до Наполеона с его Тильзитским миром, своим пивом, сыром и величественными кирхами, он со своим адъютантом Рунге заехал в отель у моста Королевы Луизы, где в уютном баре с видом на реку решил отметить это событие. У него было пять дней отпуска. Кранке решил их провести достойно и весело. Ему уже опротивели нескончаемые колонны на пыльных, а теперь еще и грязных дорогах, переклички пленных, лагеря, мертвые лица в нескончаемых шеренгах, жуткий, непереносимый запах смерти в этих лагерях… Он хотел отмыться. Он хотел расслабиться. Он хотел отвлечься и забыться на несколько дней, обстановка в этом тихом городке располагала.
Пока адъютант занялся бытовыми делами, Кранке пошел по городу. Устроил себе экскурсию. И не зря. Архитектура старинных зданий потрясала его своей неповторимостью и строгой красотой. Кто-то сравнивал этот город с Парижем, вернее, называл его «маленький Париж». Да, в этом что-то есть, в мыслях соглашался Кранке. Он долго гулял по большому, тщательно ухоженному парку и берегу озера. Стая лебедей кормилась из рук какой-то пожилой женщины. Кранке приблизился, опустил к воде руку. Лебеди доверчиво потянулись к нему, один даже ущипнул за перчатку. Пройдя через центр, вышел к памятнику знаменитому немецкому поэту Шенкендорфу, бронзовая фигура которого взывала к небесам, пересек площадь и углубился в дубовый парк, окружавший театр. Старые дубы не спешили сбрасывать уже пожелтевшие листья, шумели ими от легких порывов ветра. В местном драматическом театре вечером давали спектакль, и в многочисленных аллеях около него было людно. Люди оживленно что-то обсуждали, звучали женский смех и звонкое цоканье каблучков по отполированным камням брусчатки мостовых и тротуаров, сиял мягкий свет газовых фонарей. Все это было так далеко от войны, от всей той грязи и мерзости… Неужели кто-то еще дарит женщинам цветы…