Страница 6 из 46
Тогда Анешка совсем не была хорошенькой — большеротая бледненькая худышка с выпирающими маслачками. И пела тоненьким жалобным голосом. Никто не мог бы подумать, что через пятнадцать лет в Анес влюбится король.
— Король? Какие же короли в Австрии? Или девочка уехала на дикие острова? — засомневалась Ди.
— Не перебивай. Все по порядку.
Итак, Агнешка пела и танцевала — вначале по дворам, потом в маленьком ресторанчике в Гринциге. Одноногий старик здорово играл на скрипке, толстяк в баварских коротких штанах и в шляпе с перышком ходил по зальчику с аккордеоном. В общем-то — это была пивная, изображающая старый погребок, где вместо столиков стояли большие бочки. Агнешка выглядела очень трогательно в тяжелых деревянных сабо и ситцевом платьице с меленькими цветочками. Когда она принималась плясать, из-под юбки сверкали кружевца и шелковые белые чулки с подвязками — роскошь для тех лет. В то время у неё уже был поклонник — Питер — длинновязый паренек, работающий в пивной. Он разносил заказы, мыл посуду, чуть ли не до утра драил столы и пол. Воротничок белой рубашки украшен пестрым шнурком, а над ним — худющее длинное лицо, обсыпанное веснушками, как перепелиное яйцо. Естественно, Агнес не была от парня без ума, хотя Питер так млел от нее, что однажды уронил тяжелый поднос с кружками прямо на спину подвыпившему господину. Полагаю, он это сделал нарочно — уж очень масляными глазками смотрел красномордый работяга на юбчонки Агнес. Агнес и сама могла за себя постоять — робостью она не отличалась. Но Питер был верным рыцарем и кто знает, какие бы горькие истории могли случиться с маленькой певицей, если бы ни его попечительство. Хотя о своих подвигах он не распространялся и вообще предпочитал отмалчиваться, за что и получил прозвище Тихоня.
Однажды майским вечерком, когда Агнес с особым пылом исполнила балладу: «Приди о май и снова фиалки расцветут», её поманил к столику пожилой господин, но денег не дал.
— Ты почему поешь так тоненько? — спросил он.
— Чтобы было звонче и жалостней, — Агнес спрятала обветренные, с красными «цыпками» руки под кружевной передник. В чепце трепетали розовые ленточки, бойкие черные глаза без особой пугливости разглядывали собеседника.
— Погрубее петь можешь?
— Еще бы! Я даже дядюшку Юргена изображаю, — улыбнулась большим ртом девочка. — Хотите покажу?
— Нет, дорогая, не здесь. Приходи ко мне завтра утром, можешь с братом или с мамой. — Господин протянул ей бумажку с адресом. — Мне почему-то кажется, что тебе не худо бы подучиться. Твои родители ведь не хотят, чтобы ты всю жизнь пела здесь?
— У меня нет родителей. Но учиться я и сама люблю, — быстро заверила Агнес. Она знала, что ученые люди всегда богаты. Во всяком случае, самыми состоятельными людьми из тех, кого знала девочка, был адвокат и какой-то «профессор», ходивший даже летом в пальто с меховым воротником.
К господину Фитцнеру — так звали пожилого господина, Агнес отправилась с Питером. Пареньку исполнилось всего четырнадцать, но он был на целую голову выше пятнадцатилетней Агнес и в праздничном костюме, доставшемся от деда, выглядел весьма солидно. Жил господин в богатом районе и дверь его квартиры с золотой табличкой «Профессор Карл Людвиг Пфицнер» отварила горничная.
— Ого! — обомлела Агнес на пороге большой сумрачной комнаты, заставленной шикарнейшими вещами. Тут можно было целый день ходить и все рассматривать! Шелковая ширма, расшитая сказочными цветами и домиками, бархатная скатерть на столе, множество рамочек с какими-то портретами и картинками на стенах, тяжелые, наверно парчовые шторы на огромном окне, а на камине — о, что за прелесть! Виноградная лоза из тяжелого золотистого металла и целая каменная гроздь — совсем как настоящие. Агнес приосанилась и подтолкнула вперед Питера. — Это мой брат. Он будет присматривать за мной.
— Отлично, — кивнул старик, одетый в шикарнейший бархатный пиджак с атласными стеганными лацканами. — Молодой человек присядет на диван, а юная леди встанет вот сюда.
Он сел за рояль, который Агнес заметила только сейчас и указал ей место рядом.
Фитцнер начал ударять по клавишам, Агнес старалась тянуть ноту, потом спела «серьезную песенку», оказавшуюся обработанной в шарманочном духе серенадой Шуберта. В восторг от вокальных данных девочки старик, очевидно, не пришел, но давать уроки взялся.
— Денег я с тебя пока брать не буду, посмотрим, что получится, решил Фитцнер, рассудив, что стараний быстроглазой ученицы надолго не хватит.
— Нет уж. Давайте все по правилам, — выступил вперед Питер. — Скажите вашу цену за взрослого человека, и я стану платить половину. Ведь это честно?
— Вполне, — согласился Фитцнет и назвал незначительную сумму.
Он не стал рассказывать, на каких знаменитых сценах мира пели его ученики и сколь многие вокалисты, желая набить цену, объявляли себя «учениками Карла Фитцнера».
— Можно мне получше рассмотреть вон то? — Агнес указала пальцем на виноградную гроздь.
— Разумеется. У тебя хороший вкус, милая. — Профессор нажал кнопку и свет спрятанной лампочки пронизал грозди теплыми лучами — виноград словно созрел и налился соком. — Это работа известного итальянского мастера. А подарил мне лампу сам Энрико Карузо.
— Богач? — Агнес потрогала каменную виноградину.
— Можно сказать и так. Этот человек владел настоящим сокровищем редчайшим, удивительным голосом.
— Угу, — любезно согласилась Агнес.
На улице Питер остановил ее: — Ты уже взрослая, Агнес, прекрати припрыгивать, как девчонка. Девушки, берущие платные уроки, так не ходят.
— Могли бы и не платить. Ведь у меня голос! А голос — это богатство! Агнес показала кончик языка.
— Посмотрим, — рассудил Питер. — Но имей в виду, лодырничество и всяких… всяких «сю-сю-му-сю» я не потерплю: учиться, значит — учиться!
Через два года Фитцнер сказал: — Полагаю, милая, мы оба хорошо постарались и выжали из твоего горлышка все, что возможно. — Он развел руками. — Увы, об опере мечтать не приходится. Но если не будешь делать глупостей, года через три-четыре станешь петь уверенней и гибче.
— Где петь?
Сдвинув очки на кончик носа Фитцнер окинул Агнес печальным взглядом. Девочка научилась управлять своим голосом, многое узнала о вокале и музыке, но леди она не стала. — Полагаю, советовать тебе пойти в церковный хор не имеет смысла?
— Абсолютно. Там не танцуют. — Закинув голову в завитых кудряшках, Агнес закружилась по комнате. — У меня совсем другая цель, милый, милый профессор!.
— Кабаре? Ты хочешь выступать в кабаре?! — Смех Фитцнера перешел в свистящий кашель. — Не так уж плохо звучит: «Последняя ученица Карла Фитцнера стала звездой кабаре». Довольно смешно. Но для надписи на памятнике длинновато.
— Я обязательно стану знаменитой. — Она обняла худые плечи и чмокнула старика в горячую сухую щеку. — Обещаю.
Вскоре Фитцнера похоронили. Аннес Палоши стала выступать в шоу ресторана «Веселая индейка». Поклонников у восемнадцатилетней плясуньи кордебалета было полно и все оставались ни с чем. Агнес читалась девушкой строгих правил, не допускающей вольностей. Товарки подсмеивались над её монашеским нравом и целеустремленностью. То, что Агнес рвалась в примадонны, было видно сразу. Уж очень серьезно относилась она ко всему, что делала на сцене. Вместо того, чтобы тратить деньги на хорошенькие шляпки и побрякушки, брала уроки танца у пожилой мексиканки, торгующей на рынке пряностями. Пятипудовая синьора некогда была примой варьете в Сан-Диско, а потом родила шестерых детей, выйдя замуж за немецкого офицера.
— Дети и муж — что гробовая крышка на сценической карьере. Уж лучше не мечтать о славе, если собираешься обзавестись семьей. И не проливать здесь семь потов, — ворчала она, наблюдая за упорной ученицей. Дерзко подбоченясь, Агнес отщелкивала каблучками зажигательную румбу.
— Может с виду я и похожа на дурочку, но в жизни разбираюсь отлично. Заверила её восемнадцатилетняя девица.
Агнес приготовила собственный номер и с ним явилась к директору труппы господину Фляку.