Страница 27 из 46
— А в центре — очаг под огромным закопченным колпаком. Цыганский костер, вокруг которого сидели все мы с бокалами вина. Тебе, Анна, естественно, досталась качалка — ведь ты капризничала — весь день провалялась на солнце, и слегка обгорела.
— Я пила красное вино, любуясь сквозь него на огонь. Родриго присел рядом, что-то поправлял кочергой в огне. Потом встал, долго, как-то странно смотрел на меня и коснулся тыльной стороной ладони моего плеча, где розовела кожа.
— «Это от солнца или от огня?» — спросил он. Акцент придавал его словам волнующую значительность. «Маленький ожог, пустяк, — сказала я. Удел всех белокожих дам… Прекрасное всегда опаляет…» — Я имела в виду солнце, костер, но он, кажется, решил, что я нарочно многозначительна. Я поняла это и смутилась. Ведь и в самом деле, глядя исподтишка на его смуглое, озаренное пламенем лицо, думала о том, что твой муж очень хорош… и наверное, талантлив. Вот и все, Ди. Не считая того, что я потом ещё очень долго вспоминала Родриго.
— Ну нет, не все! Родди вышел и вернулся из сада с красной розой. Вернее — с темно-бордовой, бархатной, которую считал знаком пылкой страсти. Он обрывал ей лепестки и, лизнув каждый, приклеивал к твоим плечам! Тебе не показалось, что этот жест слишком интимен?
— Да!.. По коже побежали мурашки, и я старалась скрыть, как смущена. Но Родриго не думал ни о чем таком. Он рассказывал, как в вашем поместье двести лет выращивают розы и как он, ещё в школьные годы, написал слащавую поэму «Имя — Роза». Ее он и пересказывал, чудесно картавя. «В пору раннего христианства роза считалась цветком порока и была запрещена. Если девушку или молодую женщину хотели оскорбить, её забрасывали розовыми цветами.» Он заглянул мне в глаза. «Надеюсь, ты поклонник иной философии», — глупо отшутилась я, посмотрев на свое облепленное лепестками плечо. «Я „клеопатриец“». В поучениях любви Клеопатра писала: «запах роз притупляет внимание, расслабляет, вызывает чувственные галлюцинации. Надо принести домой достаточно цветов и суметь завлечь мужчину в дом. Далее можно делать с ним делать все, что угодно тебе и страсти.» — Мне казалось, он слегка подшучивает надо мной, нашептывая многозначительные пустяки.
«— Вероятно, вы с Дианой часто пользуется этим приемом. Ведь розы в ваших краях круглый год,» — насмешливо откликнулась я. «О, мы имеем возможность наслаждаться розами наподобие древних римлян. Тщеславные правители увивали себя и все вокруг венками и гирляндами, набивали розовыми лепестками подушки, высыпали ворохи лепестков в комнатные фонтаны. Особенно безумствовал император Нерон. Все в его дворце был покрыто цветами. Чтобы они не мешали при ходьбе, сверху на пол накидывали шелковую сетку. И Нерон был наказан: по одной из версий император задохнулся на пиру, так и не выбравшись из объятий гетеры и облака лепестков, источавших пьянящий аромат».
— Понятно, Эн. Все это он проделывал и со мной — я спала на подушке из лепестков. В фонтане внутреннего дворика плавали цветы. И наше ложе… Ах, дорогая, до чего же противно быть старой…
— Твой муж умел любить красиво. За это приходится расплачиваться ревностью… У нас с Хандером все было проще.
— В ту ночь у очага мы сидели напротив вас. Я с замирающим сердцем поглядывала на воркующих «родственников», а Хантер рассказывал мне о причудах рыб в горных озерах и даже объяснял что-то насчет испанских водоемов. Он обладал впечатляющей внешностью — огромный лоб, светлые густые волосы, правильные, мужественные черты лица… Зачем он рассказывал мне о рыбах? Придумал бы нечто более поэтичное — я бы осталась сидеть с ним у огня. Ведь нам с тобой нравились одни и те же мужчины. Но я вышла в сад и побрела к озеру. Два силуэта на фоне серебрящейся под луной воды. Тишина и хрустальный звон сверчков. Запах ночных фиалок и влажной свежести… Вы целовались, Эн… Я решила: ты мстишь мне за Грега.
— Я ничего не соображала, Ди. Честное слово! Мы постояли у озера, следя за полетом летучих мышей. Родриго читал мне стихи по-испански. Очень красиво, словно пел.
«Это о такой вот ночи и женщине с прозрачными морскими глазами,» сказал он. И поцеловал меня… Он вообразил, что переживает заново свою влюбленность в жену. Я не знаю испанский — но стихи были о тебе, Ди.
— Да, у меня их целые альбомы. Как говорят, есть что вспомнить. Я счастливая старуха, Анна. И кажется, уже не такая дурочка, какой была в то лето.
— Тогда ты повела себя и в самом деле глупо… Вы уехали на следующее утро, сославшись на срочные дела. А потом я получила от тебя письмо. «Не хочу быть двойником. Не порть мою жизнь. — писала ты. — Я останусь для него единственной.»
— Наверное, это было жестоко и слишком по-бабьему. Но теперь-то мы знаем — нам нельзя было жить рядом. История с Грегом и Родриго непременно повторилась бы.
— Господи, нам уже было под сорок, — вздохнула Эн.
— А Гала Дали? Угомониться трудно. Есть такая порода — это заложено в генах или в судьбе, называй как хочешь. Потребность влюбляться и быть любимой не зависит от подагры и количества морщин. Увы….
— Похоже, мы как раз из такого теста. Ведь я не ошибаюсь — внимание Карлоса далеко небезразлично тебе, — Эн лукаво усмехнулась. — Завтра мы едем за ветчиной вместе. Посмотрим, что он станет делать, увидав парочку.
— И заглянем к адвокату Радживу, надо провести основательное исследование.
— Боюсь, с адвокатом ничего не выгорит даже если ты наденешь легинсы, а я — тиару из коллекции королевских драгоценностей. Этого господина вдохновляют другие кумиры.
— Зайда перебьется, тем более, что он, кажется, женат.
— Все значительно сложнее и загадочнее. Начнем с того, что Абур Раджив знаком с Зайдой уже двадцать пять лет.
— Не может быть! Почему я ничего об этом не знала? — Ди широко распахнула глаза. — Все думала, что у них совсем недавно завязалась нежнейшая дружба.
— Потому что Зайда упорно выстраивает свою версию. Тибет, буддисты, древнее искусство…
— А что было на самом деле?
— Неси чай. Ни слова не скажу без чашечки липового с медом. После воспоминаний о солнечном ожоге и пробуждающих чувственность лепестках розы — озноб так и бегает по спине. Эх, какой же удивительной магией соблазна обладал твой поэт, Ди!
2
Зайда-Тереса Починос родилась в хорошей семье. Ее отец — мексиканец по происхождению, заведовал отделением французского банка в Латинской Америке. Мать — француженка была, по мнению многих, чрезвычайно хороша собой. В молодости она снималась в кино, но без особого успеха. Семья Погинос занимала симпатичный домик в буржуазном районе и относилась к тем счастливцам, которые небрежно, зайдя в салон «Мерседес», выписывают чек на самую новую модель. Довольно часто дела в таких семьях не ладятся. Красотка Жанна родила дочку, как две капли похожую на толстяка мужа. Какое это было разочарование! Мадам Погинос смирилась бы с неказистостью сына и могла бы растить будущую кинозвезду, не менее прелестную чем Келли Грейс, или по крайней мере она сама. Но отдавать молодость крикливому, беспокойному ребенку, по ошибке родившемуся некрасивой девочкой, было вовсе неинтересно. Препоручив дочку нянькам, Жанна продолжала кинокарьеру, ограничившуюся крошечными эпизодическими ролями. Зато она могла много путешествовать, заводить бесчисленные романы и не отказывать себе в спиртном. Богема вне законов скучных обывателей.
Зайда не страдала от дефицита материнской заботы — своих родителей она, кажется, недолюбливала с пеленок. С возрастом её холодность переросла в осознанный протест. Психоаналитик, консультировавший девочку, сообщил мадам Погинос, что её дочь обладает комплексами неполноценности, остро переживая недостатки внешности и отсутствие каких-либо выдающихся способностей. Врожденное тщеславие плохо уживалось с сознанием собственной заурядности. Зайда росла злючкой, постоянно конфликтующей с окружающими.
В школе Зайда имела массу проблем, попадая в истории с компанией самых отчаянных подростков. В те времена благополучным детишкам все ещё не давали покоя идеалы «хиппи», отвергавших скучный прагматизм буржуазного общества. Однажды, поссорившись с матерью, к которой никогда не испытывала особой привязанности, Зайда села на мотоцикл позади своего патлатого дружка Бобби и умчалась навстречу новой жизни. На побережье проживала целая колония «детей цветов», поклонявшихся трем идолом: сексу, свободе и наркотикам. Больше всего Зайду здесь устраивало то, что она больше не думала о своем соответствии требованиям родителей и недостатках внешности. Менявшихся сексуальных партнеров вовсе не волновало отсутствие в фигуры девушки голливудских стандартов, а её сальные черные волосы, перехваченные ремешком, выглядели ни чем не хуже, чем у других обитателей коммуны. Вскоре её стала обременять свобода, с которой решительно нечего было делать. Заводить и растить коммунальных детей Зайда не собиралась, ощущать себя частицей балдеющих от наркоты грязноватых существ ей попросту надоело. И когда однажды в колонии появился индийский гуру, проповедовавший тантризм, Зайда оказалась в первых рядах его учеников. Гуру Шахтирван увлеченно изложил философскую концепцию, лежащую в основе этого направления буддизма, зная наверняка, что у него найдется немало усердных учеников. Еще бы! Речь шла не о воздержании и умерщвлении плоти. Каждый человек представляет, по убеждению тантристов, обособленный микрокосмос. Взаимодействие отдельных сущностей происходит на уровне слияний половин энергетических начал мужчины и женщины. Причем слияния ритуального. С целью раскрепощения и активизации чувственной энергии тантристы используют методы йоги и целой системы эзотерических школ.