Страница 36 из 65
— Пошляк ты, Юрка!
— Почему пошляк? Вот я назвал только знаменитых. А другие? Тысячи. Тысячи тысяч могил. Вот довелось мне до службы быть в бухте Варнека. От нечего делать — стояли двое суток — зашел на кладбище. Ветрище! Снег! Бр-р! На всю жизнь запомнил. Читаю надписи: «Львов Алексей, матрос». А кто этого матроса, извините, знает и помнит? Ага, молчите! Или «Леднев Александр Иванович, старпом с парохода «Правда». Ну, сослуживцы еще туда-сюда, помянут добрым словом. А кто еще, как замполит только что говорил, в веках славить будет? А?
— Гнилая душа у тебя, Юрка. И слова липкие какие-то. К чему прикоснутся, словно прошелся в грязных калошах.
— Ну ты, полегче на поворотах.
— При чем тут «повороты». Вот рассуди сам, умная твоя голова. — Валерий начинал сердиться. — Георгий Ушаков кем был? Начальником экспедиции на острове Врангеля. Первый с Урванцевым нанес на карту Северную Землю. Это не каждому в жизни дано — стереть белое пятно с карты земли. Да еще какое пятно! Архипелаг. Далее, он был уполномоченным правительственной комиссии по спасению челюскинцев. Начальником первой высокоширотной экспедиции на ледокольном пароходе «Садко». И как говорилось, «и прочая, и прочая, и прочая». Такой человек памятник в Москве заслужил. А он завещал похоронить себя на Северной Земле.
— Блажь.
— Не блажь. Именем Ушакова названы остров на севере Карского моря, мыс на острове Врангеля, ледник на Северной Земле, поселок Ушаковский на берегу бухты Роджера, где в 1929 году высадились первые поселенцы острова Врангеля, горы в Антарктиде на Земле Эндерби…
Юрка слушал уже заинтересованно.
— А ты откуда все это знаешь?
— Это сейчас не важно. Суть в другом. Ушаков вернулся к себе домой. К земле, которой отдал всю жизнь, весь свой талант.
— А как это происходило?
— Что?
— Перенесение праха Ушакова на Северную?..
— Жена Ирина Александровна, дочь Маола, сын Борис и друг Ушакова старый полярник Борис Александрович Кремер доставили урну с прахом Георгия Александровича на Северную Землю. Здесь на острове Домашнем и поставили памятник… Вот ты, Юрка, все время брюзжишь. А на кого?
— На кого хочу, на того и брюзжу. Тебе что от этого — жарко или холодно? К тому же, что я должен восхищаться, если вижу что не так…
— Почему? Без трудностей, ошибок и неприятностей вообще нет жизни. Любой. Рай еще на земле не изобретен, и не ошибается, как известно, только тот, кто ничего не делает. А беспредметное брюзжание — какая ему цена?
Вечером в каюте замполита разговор, начавшийся за обедом, неожиданно продолжился.
— То, что ты мне, Валерий, рассказал, — размышлял замполит, — не так все просто. Дело не только в брюзжании.
— А в чем же еще?
— В складе души, характера.
— И в отношении к своей профессии. Быть подводником или полярником — не газированную воду продавать. В Арктике человек должен быть романтиком. Иначе грош ему цена.
— Дело здесь не в профессии. О какой романтике может идти речь, если у сотен и сотен вполне здоровых людей жизнь замкнута в неизменный круг: работа — курорт, курорт — работа. Причем часто и курорт-то выбирается один, полюбившийся. Что же, спрашивается, такой человек может увидеть? С какой романтикой, какими приключениями, с чем необычным встретиться? С какой опасностью помериться силами? Путь его — укатанная, остолбленная со всех сторон асфальтовая дорожка. Даже простудиться на ней невозможно — сразу к услугам огромный штат врачей. — Замполит задумался, потом с тоской бросил: — Люди эти потеряли, на мой взгляд, самое ценное в человеке — неуспокоенность, любопытство, стремление узнать, что там — за чертой горизонта, злость на себя за то, что ты не видел еще тысячи тысяч изумительнейших на свете вещей.
Поверь мне, люди эти обкрадывают сами себя, свою душу. Я знаю, не все разделят такую «философию», но, ей-богу, стоит, скопив денег, махнуть в тайгу или на Сахалин, чем на эту же сумму купить блистательный гарнитур. Гарнитур можно, кстати, купить и через несколько лет. А вот сможешь ли ты просто из-за состояния здоровья через десять — пятнадцать лет махнуть на Курилы — это еще неизвестно. И будут стоять, как называет их мой друг, «дрова», сверкая своей полировкой, а ты так и не испытаешь счастья от восхищения сиреневым сумраком над вечерней Сеной или от нежных отблесков просыпающегося утра на вершине Ключевской сопки.
А ведь, в сущности, что такое жизнь? Чем полнее, богаче, разностороннее она, — тем, значит, больше ты взял от отмеренного тебе судьбой срока.
Знаешь, почему я ненавижу пьяниц? — Неожиданный ход мысли удивил Валерия. Он казалось, никак не вязался со всем сказанным до этого. — Потому что человек, в сущности, живет очень немного. А планета, мир, бытие подарили ему такое великое множество прекрасного — встреч, впечатлений, книг, раздумий, симфоний, путешествий, битв, что даже люди, живущие полной жизнью, не успевают познать и тысячной доли этого богатства. И вот приходит в жизнь человек, который ради водки добровольно отказывается от всего этого. Добровольно — пойми, как это кошмарно! Так, спрашивается, стоило ли ему вообще появляться на свет? Этому нищему? Разве его жизнь — жизнь? Венец творения природы! Мыслящий тростник! И добровольно посадивший себя в грязную яму, в которой ему нравится.
— Это бывает, сложнее, Николай Васильевич. И хорошие люди свиваются.
— Это уже особая тема разговора. Согласен — здесь и воля нужна, и многое другое. Но одно тебе скажу: человек жадно ненасытный к жизни — этот не сопьется. У него не будет времени на такое.
— Это вы говорите уже о разных точках зрения на жизнь.
— Ты читал, вероятно, «Чайку» Николая Бирюкова.
— Конечно.
— Бирюков был разбит параличом. Не мог двигаться. Но заставил себя на носилках везти в Среднюю Азию. Не для лечения, нет. Ему позарез хотелось осмотреть один из заводов. Так на носилках и путешествовал по цехам. А мог бы ведь спокойно жить в своей расчудесной Ялте… Но не мог. Характер!..
Замполит, казалось, убеждал Валерия в чем-то.
— Но, Николай Васильевич, какой смысл убеждать ленивых и нелюбопытных в том, что они скверно живут? Разве их исправишь? К тому же человек сам волен избрать себе путь. Один хочет умереть в постели. Другому обязательно нужно свернуть себе голову где-нибудь на испытаниях или в ледниках…
Замполит пожал плечами.
— А убеждать людей нужно. Жизнь нелюбопытного человека — обкрадывание самого себя. Дело даже не в его общественной ценности. С точки зрения самой личности. Тусклое прозябание — большая ли это радость?.. Многие понимают это уже поздно — к концу. А жизнь, к сожалению, дважды не повторишь… У Загоруйко, мне кажется, больше шелухи, чем убежденности. По молодости парень рисуется… Но если сейчас ему кое-что не растолковать, это может со временем перерасти и во что-то серьезное. Так что подумай над этим, комсорг. Обязательно подумай…
Валерий вышел из каюты замполита с чувством злости на самого себя. Как-то просто у него все получалось раньше. Здесь белое, там — черное. А тона эти могут так причудливо переплетаться, что сам черт ногу сломит. Черт сломит. А он не должен. Наломать дров или осудить человека дело нехитрое. Но кому все это нужно? Разве ему, Валерию? Или замполиту?.. Но прежде чем учить людей, нужно для себя понять что-то очень важное. А пока, пожалуй, он искал на ощупь. Не станет же Юрка иным, если к нему относиться просто несерьезно, с насмешкой. Озлобится только. Уйдет в себя… Нет, здесь нужно что-то совсем другое. Но что?..
Может быть, ты, Арктика, действительно стылая, отторгнутая от людей страна крестов и могил, где отчаянным чудакам и фантазерам снились несбыточные сны и виделись призрачные миражи, согревающие надежду? И как торосы, громоздятся рухнувшие иллюзии, обманутые ожидания, леденящие душу трагедии. И право же, нет числа безвестным холмам и великим могилам, видимым опять же чаще на скрещении штурманских координат, чем на бескрайних, кажется, до белесых небес занесенных снегом равнинах и скалах.