Страница 35 из 65
Когда кто-то предложил сыграть на льду в футбол, предложение было принято «на ура». Погоняли мы мяч между торосами, разогрелись.
Но нужно было возвращаться на лодку. Посмотрел я и еще раз поразился, с какой ювелирной точностью мы всплыли — корпус атомохода еле-еле «вписывался» в полынью, затянутую льдом.
И вообще, будь я художником, я бы обязательно написал такое. Это удивительное зрелище, когда раскалываются льды и всплывает черный гигант. Сколько в этой картине мощи, силы, символического воплощения могущества человека. И еще что трогает — нежное, бережное отношение наших людей к жизни в Арктике. Проявляется оно порой, казалось бы, в незначительных мелочах.
Игнатов помолчал.
— Всплыли мы как-то среди льдин. Матрос увидел живую креветку на льду. Взял в руки и бережно опустил в полынью. Я вопросительно посмотрел на него.
— Живое существо! В Арктике встречаешь его не так уж часто. Нехай плавает…
Они перешли мост лейтенанта Шмидта. Мимо Медного всадника, Исаакия, «Астории», прошли на Невский. Поужинали в «Кавказском» ресторане и расстались где-то около двадцати трех часов.
Прощаясь, Николай вдруг погрустнел и неожиданно спросил Анатолия:
— Ты умеешь хранить тайны?
— Кажется, да… А что?
— Я никому еще не говорил об этом… Но знаешь, кажется, я, вообще-то, отплавался…
— Как так?
— Врачи нашли что-то в легких. Я и на курорт ездил, и лечился… Улучшений нет. Возвращаюсь на лодку, а на душе кошки скребут… Я никогда ничего не боялся… А вот предстоящей медицинской комиссии боюсь до чертиков. Ужас! — Он поежился. Анатолий хотел что-то сказать, но Николай жестом остановил его: — Не надо, Толя… Не говори ничего. Я знаю, как ты ко мне относишься. И у меня — не минутная слабость. Пойми — это дело всей моей жизни. Ее смысл. И утешать меня не надо. Я достаточно сильный человек, чтобы встретить любую беду. Прощай, друже!.. До встречи.
Когда Анатолий отошел на несколько шагов, Николай окликнул его:
— Ты особенно-то не переживай… И пусть тебе ничего не мерещится… Я так просто не сдамся… Я еще драться буду… Зубами и ногтями… Насмерть!..
Через два месяца медицинская комиссия решила: самым категорическим образом служба на подводных лодках контр-адмиралу Н. Игнатову воспрещается… Решение было окончательное и обжалованию не подлежало.
В таких случаях человеку всегда бывает немного не по себе, но, увидев вокруг доброжелательно-любопытные улыбки, Валерий несколько успокоился.
— Расскажи о себе, — секретарь было сел, но, подумав, добавил: — Это не потому только, что положено по уставу. У нас так принято… Подводная лодка есть подводная лодка… Так что хочется знать, с кем спишь рядом, с кем в поход идешь… Потому такой разговор — не праздное любопытство. И стесняться здесь нечего.
Валерий встал.
— А что рассказывать? — он развел руками. — Биографии, собственно, никакой еще нет. Биография только начинается.
— Вот об этом и расскажи.
— Родился в 1944 году в Астраханской области. Окончил в Астрахани школу имени Ленинского комсомола…
Ребята зашумели, замполит заулыбался:
— Выходит, у тебя название «Ленинский комсомол» фамильное. Школу окончил имени Ленинского комсомола. Служить пришел на лодку «Ленинский комсомол». Неплохо…
— Я тоже думаю, что неплохо…
— Продолжай.
— Да я, собственно, уже все и рассказал. Окончил в Астрахани техникум.
— По какой специальности?
— Техника-строителя… Вскоре был призван во флот. Потом — учебный отряд.
— Ясно. — Теперь встал секретарь. — Какие к товарищу Розанову будут вопросы?
— Общественной работой занимался?
Валерка усмехнулся: совсем как в техникуме. И ребята примерно того же возраста. И вопросы, как на собрании строителей.
— В школе был членом комитета комсомола. В техникуме секретарем комсомольской организации группы.
— Хватит вопросов, — крикнул, кто-то с заднего ряда коек. — Все ясно.
— Садитесь, — разрешил секретарь.
Не думал Валерий, что через месяц сам станет секретарем комсомольской организации атомной подводной лодки «Ленинский комсомол».
Старшина команды торпедистов Александр Николаевич Крикуненко, прямой и въедливый «шеф» Розанова, по этому поводу высказался весьма двусмысленно:
— Боюсь, Валерка, что быть тебе при таких взятых темпах через год премьер-министром.
Валерий уже знал: обижаться на шутки нельзя. Иначе — пропал. И потому промолчал.
Глава VII
ТРЕВОЖНЫЕ МИЛИ
С Валеркой Анатолий познакомился в Москве.
Море знамен плыло над Красной площадью. Торжественным голосом репродукторы известили:
— Сейчас мимо Мавзолея проносят флаг советской атомной подводной лодки обошедшей под водой вокруг света.
Словно выдохнула тогда Красная площадь:
— Ур-ра-а-а! Да здравствуют советские подводники!..
Гордо реяло на ветру белое полотнище с синей каймой, звездой, серпом и молотом.
А потом они встретились в ЦК комсомола. Ребята фотографировали нашего прославленного снайпера Людмилу Павличенко у Военно-морского флага…
— Ты интересовался комсоргом с «Ленинского комсомола». Пойдем познакомлю. — Секретарь ЦК взял Анатолия под руку и подвел к стоящей у окна группе моряков. — Валерий, можно тебя на минутку!
Из группы вышел стройный худощавый парень со старшинскими нашивками на погончиках.
— Познакомьтесь. Валерий Розанов.
— Анатолий Сергеев. «Комсомольская правда».
— Газету вашу на лодке любят.
— Спасибо на добром слове. Как бы нам поговорить?
— Давайте в следующий перерыв.
— Отлично. — Анатолий улыбнулся. — Встретимся на этом же месте.
Прямо из ЦК они поехали в редакцию «Комсомольской правды».
— Когда еще увидимся! — Анатолий что-то подсчитывал в уме.
— Думаю, не раньше чем через месяца три. А ты к тому же можешь оказаться в походе. Я, правда, сегодня дежурю по отделу. Поговорим. Ну, а если текучка засосет, после дежурства поедем прямо ко мне.
— Добро.
— А по площади ты шел молодцом.
— Волновался очень.
— Почему?
— Не каждый день по Красной площади тебе доверяют пронести знамя.
— Это верно.
— Так что это даже хорошо. Пока ты дежуришь, я немного отойду.
— Не думаю.
— Почему?
— У нас несколько шумно. Народ разный…
— Это и интересно. Потом ребятам расскажу…
Пока они не уехали из редакции, поговорить так и не пришлось.
Всегда полусонный, Юрка оживлялся только в мгновения, когда перед ним оказывалась тарелка с ароматным флотским борщом или приличным куском бифштекса.
— Эх, забодай меня комар, — потирал он руки, — одно у нас, подводников, отлично — это харчи. В ином ресторане так не пошамаешь.
— Слушай, — беззлобно парировал боцман, — если у тебя есть фонтан, заткни его. Надоело. Тоже мне подводник. Каким тебя ветром к нам занесло, уму непостижимо. Позор!..
Боцман в чем-то преувеличивал: служил Загоруйко неплохо. Специальность знал. Но его раздражающий беспросветный практицизм действовал на всех, как красная тряпка на быка.
Вот и сейчас Загоруйко философствовал, сопровождая неподражаемым комментарием только что переданную по трансляции беседу замполита. Юрка обладал неувядаемым талантом выворачивать удивительным образом наизнанку смысл вещей и событий.
— Эка загнул! — Рыхлое, с глубоко посаженными глазами под безбровными веками лицо его заколыхалось. — Вот загнул, забодай его комар! Это Северный-то путь — дорога жизни? Сплошное кладбище! Куда не ткни перстом в карту, одни кресты да могилы. На Новой Земле — Седов. Неподалеку — Прончищевы. На Диксоне — Тессем. Еще восточнее — Русанов, Лонг. Правда, могилы Русанова нет. Как говорят, труп «пропал без вести». И всех сих мертвецов достаточно венчает Беринг. Ареопаг! Мавзолей! Всемирная усыпальница. Любить ее — нет, благодарю покорно.