Страница 15 из 24
БиллиБой* родился у двух несовершеннолетних родителей. Его матери-католичке было всего четырнадцать, а отцу-иудею – пятнадцать. В обеих семьях его рождение сочли постыдным; в результате ребенка отдали в приют. «Туда сдавали незаконнорожденных детей из очень богатых, очень аристократических семей», – вспоминает он. В четыре года его усыновила семья русских аристократов, которая жила на Манхэттене. Позже он узнал, что его настоящие родители покончили с собой, когда им было 18 и 19 лет соответственно. «Я стал их единственным наследником; в завещании они пожелали, чтобы я носил их имена, их обоих… Приемные родители непонятно почему решили назвать меня БиллиБой* в честь одного английского графа… которого звали Бой, и Билли – от Вильгельма (то есть Вильяма). У меня есть и другие имена – Зеф Шмуэль Роберто Атлантида. Атлантида – потому что я с обеих сторон Рыбы. Ну а звездочку я добавил уже от себя».[187]
История БиллиБоя* заворожила Ли – сама мысль о брошенном ребенке, мрачная обстановка в сиротском приюте, куда богачи отдавали своих незаконнорожденных детей, двойное самоубийство биологических родителей, чрезмерно роскошный образ жизни сначала в Нью-Йорке, а потом в Париже, куда он переехал в конце 1970-х годов. В столице Франции он общался «со всеми и каждым, кто достоин упоминания в искусстве и моде», в том числе с Марлен Дитрих, Лин Вотрен, Диего Джакометти, Бернаром Бюффе, Юбером де Живанши, Марком Боаном из дома Dior, Андре Курреже, Ивом Сен-Лораном и Александром де Пари, который стриг его. Когда БиллиБой* вспоминал события своей жизни – которые позже он назвал «немного похожими на «Ромео и Джульетту» с элементами поп-арта», – Ли был поражен. Даже в молодом возрасте Маккуина привлекала идея обновления, способность некоторых воссоздавать себя заново. БиллиБой* рассказал ему, что образование сыграло главную роль в спасении его жизни. «Образование – лучшее, что я вынес из детства. То есть я ведь мог попасть в любую семью… Моим родителям хватило ума дать мне очень хорошее образование вместо того, чтобы превращать меня в одного из них… Я многим обязан приемным родителям – и, как ни странно, родным тоже, ведь они в буквальном смысле умерли, чтобы помочь мне… Я чувствую свою близость с ними… так что, между их душами, умами и деньгами и состоянием моих приемных родителей, которые дали мне необычное образование, я стал таким, какой я есть, точнее, мне легче было превратиться в самого себя».[188]
Их объединяла и любовь к моде. БиллиБой*, который стал художником, вспоминает, какие изящные костюмы создавал Ли, работая на Кодзи Тацуно. Он до сих пор носит пару роскошных вещей, сшитых Маккуином в то время: пиджак, расшитый павлиньими перьями, и еще один, созданный «по мотивам» костюма для верховой езды XVIII века, который, по его словам, является «шедевром дизайна, который я буду носить до конца жизни».[189]
Однажды, когда БиллиБой* пришел в студию Тацуно в Мейфэре, чтобы купить несколько вещей из коллекции, он заметил, что Ли с интересом наблюдал за тем, как он примеряет узкое «шелковое платье со смелым вырезом». «Тебе нужно это носить, только ты можешь это носить», – сказал ему Ли. «Тебе не кажется, что в нем я смахиваю на шлюху, на шлюху-транссексуала?» – спросил БиллиБой*. «Нет, сразу видно, что у тебя есть яйца», – ответил Ли. «Хочешь сказать – сила духа?» – «Ага, и это тоже», – смеясь, ответил Маккуин».[190]
Маккуин также с интересом следил за тем, как его новый друг меняет внешность: то БиллиБой* носил элегантный, традиционный костюм, сшитый в ателье Anderson & Sheppard, а на следующий день облачался в сюрреалистический авангардистский наряд, созданный для того, чтобы бросать окружающим вызов и вселять в них неуверенность. Ли «по-моему, вначале был впечатлен тем, что я – странный гибрид интеллектуала и примитива, и тем, что я могу носить традиционные костюмы и галстуки и одновременно первые вещи Джона Гальяно или странные постпанковские вещи BodyMap».[191]
Хотя БиллиБой* не считает Ли талантливым рисовальщиком – «обычно он набрасывал свои миниатюрные эскизы на углах бумажных тарелок и салфеток», – он обладал врожденным чувством кроя. «Он мастерски кроил, драпировал ткань и оборачивал ею манекены. Его способности просто поражали».[192]
Когда в 1989 году компания Кодзи Тацуно обанкротилась, Маккуин начал искать новое место работы. Он спросил одну сотрудницу компании, не знает ли та, кому нужны лекальщики; та познакомила его с Джоном Маккиттериком, главным модельером Red or Dead, дома «уличной моды», созданного Уэйном и Джерардин Хемингуэй. «Ли был весьма непритязателен; создавалось впечатление, что мода его вообще не волнует, – вспоминает Маккиттерик. – Он был не от мира сего, выглядел неопрятным, но, когда пришел работать в студию, которая тогда находилась в районе Уэмбли, стало очевидно, что он разбирается в том, что делает. Он очень хорошо умел шить и кроить, что было удивительно для такого молодого человека; кроме того, он отличался организованностью и всегда все делал вовремя. Мы с ним очень сблизились, хотя нас нельзя было назвать друзьями. Я не виделся с ним за пределами студии, а он не был завсегдатаем в тех местах, барах или на тех приемах, куда ходил я. Он мне нравился, он был очень славным, только не умел поддерживать разговор. Целыми днями трудился как пчелка, и работа у него спорилась. Но я не сознавал, насколько он интересен; это пришло позже».
В то время Ли совместно с Маккиттериком работал над рядом коллекций для Red or Dead, в том числе Charlie Spirograph (осень/зима 1989), Spacebaby (весна/лето 1990) и We Love Animals (осень/зима 1990). Чем больше Ли узнавал о сложностях дизайна, тем больше интересовался ими. Во время работы он забрасывал Джона специфическими вопросами о технических аспектах процесса создания моды. «Он понял, что больше всего на свете хочет трудиться в области моды, – говорит Маккиттерик. – Вряд ли он ставил себе задачу взлететь на самый верх. Из нашего тогдашнего разговора он вынес один замысел – я предложил ему съездить в Италию. Мне довелось работать в Италии; тогда, в конце восьмидесятых, там было замечательное место для тех, кто стремился сделать себе имя в моде. Там развивали множество новых направлений, например спортивную одежду, мужскую одежду, которую в то время нельзя было достать ни в Париже, ни в Штатах».
Ли, как всегда, порывистый и непосредственный, пожелал немедленно отправиться в Италию, но Джон посоветовал ему подождать – лучшее время для того, чтобы получить работу, наступало сразу после модных показов, когда дизайнеры стремились обновить свои студии. Кроме того, Джон воспользовался своими связями и составил для Ли список «нужных людей» – редакторов, агентов по найму, дизайнеров. Вооруженный этими сведениями, Ли попросил свою сестру Трейси, которая тогда работала в бюро путешествий, забронировать ему билет в один конец – в Милан. «Я решил, что он слегка двинулся, – вспоминает Джон Маккиттерик. – Он тогда ходил в мешковатых джинсах с дырой на колене, в широкой рубашке; у него была ужасная стрижка и так далее. Я еще подумал: «Что он делает?!»[193]
Маккуин, которому в то время не исполнилось и двадцати одного, приехал в модную столицу Италии в марте 1990 года. У него была мечта. Хотя он готов был работать у любого дизайнера, на вершине его списка предпочтений находилось одно имя: Ромео Джильи. «В Лондоне ничего не происходило, а величайшей фигурой того времени считался Ромео Джильи, он был повсюду», – говорил Ли.[194] В «Справочнике Макдауэлла по моде ХХ века» о Джильи написано так: «Его бесформенные одеяния, подчеркивающие удлиненный силуэт, вскоре выделили его из общего потока итальянской моды… показы Джильи стали культовыми событиями, а его костюмы охотно покупали молодые богатые женщины по всему миру. Его композиции – синтез лондонской постпанковской уличной моды и японского авангарда, помноженный на итальянскую изысканность и игру цвета. В результате возникают вещи крайне изящные и элегантные… Многие специалисты в мире моды считают его самым важным дизайнером восьмидесятых».[195] Маккуина в работах Джильи привлекали романтизм, намеки на византийские мозаики и средневековые рельефы, а также его способность устраивать показы, которые никого не оставляли равнодушными. После его парижского дебюта 1989 года редакторы модных журналов «вскакивали с мест, роняя свои тюрбаны и огромные темные очки».[196] Бьянка Джаггер в 1989 году назвала Джильи неотразимым; по ее мнению, он был «самым интересным дизайнером, каких я уже много лет не видела; он одевает женщин в мужские вещи, и они выглядят в них необычайно женственными».[197]
187
The Pandorian, август 2010.
188
Там же.
189
BillyBoy*, в беседе с автором, 8 августа 2013.
190
Lee McQueen, цит. по: My American Life: In One Era, Out the Other, An Autobiography, BillyBoy*, fierth.com
191
BillyBoy*, в переписке с автором по электронной почте, 3 марта 2014.
192
BillyBoy*, в беседе с автором, 8 августа 2013.
193
John McKitterick, в беседе с автором, 1 апреля 2014.
194
«The Real McQueen», Susa
195
McDowell’s Directory of Twentieth Century Fashion, с. 295.
196
«An Italian Takes Paris», Frank DeCaro, Newsday, 20 марта 1989.
197
«With Striking Fashions, Gigli Reaches New Heights», Bernadine Morris, New York Times, 17 сентября 1989.