Страница 4 из 7
Он не успел явиться, как Султан зaкричал: ай Манзури! скорей беги к портному; он вместо одежды дервиша унес голову Янычар Аги; не теряй времени, беги; не то быть беде!» Тут он объяснил ему несчастное приключение. Манзури в свою очередь потерял решимость: ибо умел найти только лавочку Бабадула, но вовсе не знал его жилища. Однако, боясь и еще более прогневить повелителя, он пустился отыскивать портного и пошел прямо к лавочке, надеясь о жилище проведать от соседей. Безестан еще не был открыт; только одна кофейная была отворена для ранних посетителей; он прибегнул туда, но не получил никакого сведения. К счастью он вспомнил, что Бабадул называл себя Муэдзином небольшой мечети на балык-базаре — и поспешил туда. В то время Эзан или призвание к утренней мольбе, раздавался со всех минаретов, и Манзури надеялся застать хищника головы в тот самый миг, когда он будет призывать правоверных к молитве.
Приближаясь к мечети, он услышал дрожащий, прерывистый голос, который всем напором легких рассекал тишину утреннюю, и показался ему сходным с Бабадуловым; он не обманулся и, остановясь y подошвы минарета, увидел старика, ходящего вокруг по галерее и с руками в ушах ([9]), с открытым ртом исправляющего службу свою кричащего изо всего горла. Портной едва увидел телодвижения, которыми манил его Манзури, как исповедание веры засело в его горле; и в испуге, колеблясь между мыслию о мертвой голове и о словах духовных, он, говорят, напел такую чепуху, что причинил соблазн многим набожным соседям, внимавшим его пению. Он сбежал без памяти, и защёлкнув за собою дверь, ведущую на лестницу, встретил на улице Манзури. He дождавшись допроса об участи бедной головы, он напал на невольника за его мнимый обман и хитрость.
«He стыдно-ль» сказал он «поступить с бедным Эмиром ([10]), как ты поступил со мной? Разве мой дом — бойня? Уж не пришел ли ты обвинять меня в убийстве?» «He говори, приятель» отвечал Манзури: разве не видишь, что это ошибка?»
«Хороша ошибка» закричал портной ты ее придумал для того, чтоб напугать бедного человека. Один меня как дурака уверил, что закажет y меня платье, другой унес образец, a третий на место его дал мне мёртвую голову. Алла! Алла! попался я в гнездо разбойников, в шайку злодеев.»
Манзури зажал рукою рот портного: «Молчи» сказал он «сделай милость; ты все больше себя путаешь. Если-б ты знал, кого бранишь!»
«И знать не хочу» отвечал Бабадул и «только и знаю, что кто вместо платья дает отрубленную голову, должен быть пес неверный.»
«Ты неверным псом называешь наместника Божия на земле? ты глупец полу-портной,полу-молельщик!» воскликнул раздраженный Манзури. «Твои подлые губы смеют порочить имя того, кто есть Алем-ленали, прибежище мира? — говори скорей: где голова мертвого — не то вместо её отрублю твою долой.»
Услышав это, портной стоял с открытым ртом, как будто в только в ту минуту отворились двери его разума. «Аман, Аман!» закричал он евнуху. «Ага! я не знал цены словам моим: кто б это подумал? Я не догадался: я осел, дурак, дубина. Бистилли ([11])! во имя Пророка, приди ко мне в дом: стопы твои принесут счастие, и чело раба твоего поднимется до неба.»
«Нельзя — спешу» сказал Манзури: да «где голова? подай мне голову Янычар-Аги.»
Когда портной услышал, чья голова была y него, и вспомнил, каким образом он от неё избавился — колена его подкосились от страха, и пот выступил по его телу.
«Где она, вправду?» сказал он. «Ах, что со мной сделалось! какой злой кизмет (судьба) напал на нас.»
«Где же она?» повторил несколько раз невольник «где она? говори скорей!»
Бедной портной был в совершенном недоумении, и перебиваясь от одного ответа к другому, наконец вовсе запутался, как в неводе.
«Сжег ты ее?»
— «Нет.»
«Забросил? »
— «Нет.»
«Так во имя Пророка, чтож ты с нею сделал? съел ее?» .
— «Нет.»
«Она лежит y тебя в доме?»
— «Нет.»
«Ты ее спрятал в чужом доме?»
— «Нет.»
Вышел из терпения, невольник Манзури схватил Бабадула за бороду, и грозно тряхнув ему голову, вскричал: «шут! скажешь ли, что с нею сделалось.»
«Ее пекут;» отвечал поперхаясь портной «я уж говорил тебе…»
«Пекут!» воскликнул раб в великие изумления: «для чего ж ты пек ее? Для Еды что-ли?»
«Пекут, да и только;» отвечал Бабадул «я говорю правду: чего ж тебе больше? Тут он ему признался, что сделали он и жена его в недоумении.
«Веди меня к булочнику;» сказал Манзури «мы ее получим хоть полу-изжаренную если нельзя иначе. Кто бы подумал, что станут печь голову Янычар — Аги? Алла-иль-Алла.»
Они отправились к булочнику Гассану, в то время вынимавшему хлебы свои из печи; сказали, чего ищут, — и он без околичностей объяснил все обстоятельства переноса головы из горшка на стол цирюльника, почитая за счастие, что имеет случай отговориться от ответственности в деле столь опасном.
Все трое (Манзури, портной и булочник) пошли потом к цирюльнику, и спросили: что он сделал с головою первого своего посетителя?
Киор-Али, помявшись, начал божиться, что почел сей ужасный предмет непосредственным даром самого Эвлиса, по праву долженствовавшим перейти к Яур-Ямаки, который без сомнения поднес уже его своей неверной братии в виде кебабов. Полные изумления, на каждом шагу призывая Пророка, и не зная, чем кончится такой неслыханный ряд приключений, они присоединили брадобрея к своей шайке и пошли в гостиницу Янаки. .
Грек, изумлённый прибытием столь многих правоверных, имел уже предчувствие что они пришли за мясом, не столько вкусным как баранина. Когда его спросили о мёртвой голове, он стал упорно утверждать, что никогда её не видывал, и ничего о ней не знает.
Цирюльник показал место, где оставил голову, и поклялся в том именем Корана.
Манзури не успел приняться за исследование спорного дела, как они приметили чрезвычайное волнение, возникшее в городе за открытием двухголового Еврея, и за другим открытием, которое имело столь сильное действие на весь корпус Янычаров.
Манзури, в сопровождении портного, булочника и брадобрея, пошел к месту, где лежал распростертый труп Еврея, и каждый в изумлении узнал своего утреннего гостя— искомую голову,
Между тем Грек Янаки, зная, какой жребии его ожидал, не теряя времени собрал все деньги, бывшие y него под рукою — и бежал из города.
«Где Грек?» спросил Манзури, смотря кругом и думая, что он шел также за ними: «мы все пойдем к Султану.»
«Он бежал, поверьте мне» ответствовал цирюльник: «я хоть и слеп, но вижу, что он подарил Жиду лишнюю голову.»
Манзури хотелось бы взять голову назад; но его окружила толпа вооруженных и бешеных воинов, обещавших отмстить тому, кто y них отнял военачальника: потому он почел благоразумным удалиться, и в сопровождении трех свидетелей явился к своему повелителю.
Читателю легче вообразить, нежели мне описать, чувствования Султана, когда Манзури донес ему все, что случилось: где он нашёл голову Янычар-Аги, как она зашла туда и какое причинила смятение. Обнародовать подробно весь ход приключений — подвергло 6ы посмеянию и унизило б царское достоинство; но оставить дело в настоящем виде — также не было возможности: ибо смятение могло возвыситься до такой степени, что нельзя было бы унять его: оно могло бы и кончиться низвержением и смертию Монарха.
Султан несколько времени оставался в нерешимости, крутя кончики усов своих, и тихо твердя: Алла! Алла! — наконец велел призвать к себе Великого Визиря и Муфтия.
Испуганные внезапностью зова, сии два великие сановника прибыли к Императорским воротам не в завидном расположении духа;
но как скоро Султан уведомил их о смятении, возникшем в столице, они снова успокоились.
По некотором соображении решено, чтобы портной, булочник, цирюльник и кебабчи предстали пред судилище Муфтия, который, выслушав против них обвинение в заговоре на Янычар Агу и в покраже головы его для испечения, обрития, изжарения, осудил их заплатить пеню крови; но поелику кебабчи нанес голове огромную и неслыханную обиду, причинил тем бунт и сверх того был Грек и неверный: решили, чтобы Муфтий издал против него фетву, в силу которой каждый мог срубить ему голову и положить ее на том позорном месте, где он положил голову Янычар-Аги.