Вчерашний шпион

Пригнувшись пониже, я стал осторожно двигаться в сторону бревенчатого домика, все время стараясь скрываться за плотной стеной кустарника. Когда я был уже совсем близко от него, дверь домика распахнулась, и на его пороге я увидел Пину. Вид у нее был более чем растрепанный. Из-под полы измазанного грязью пальто торчал обтрепанный кусок подкладки, на ногах виднелись ссадины. Чуть поодаль я заметил еще одно неподвижное тело. Тело того мужчины, в которого стреляла она сама. Это был смуглый юноша в черной кожаной куртке и небольшой шерстяной шапочке. Одна брючина его твидовых брюк так и застряла на жестких колючках кустов.

— Чарли! Это ты, Чарли? — с дрожью в голосе всхлипнула Пина, когда увидела меня. Она положила револьвер в карман и нервно вытерла о себя руки в каком-то странном ритуале омовения. — Они собирались меня убить! Они так говорили…

— С тобой все нормально? — спросил я, пытаясь ровным, почти безразличным тоном успокоить ее.

— Нам нужно скорее бежать отсюда! Как можно скорее выбираться из этой ямы! — не обращая внимания на мой вопрос, продолжила она, судорожно ловя ртом воздух.

В это время на сером небе вновь сверкнула молния, и буквально через несколько секунд до нас донеслись резкие громовые раскаты.

Чисто по-женски вскрикнув, Пина кинулась мне на грудь и принялась бормотать какую-то молитву. Я обнял ее и сильно прижал к себе. Пытаясь хоть как-то успокоить ее, я по-прежнему не мог найти успокоения для самого себя. Отсюда, с этого места, отлично просматривалась большая часть всего карьера с его причудливыми насыпями и многочисленными лужами. Для меня это призрачное пространство было неразрывно связано с целой массой воспоминаний, страхов и переживаний. Во время войны мне приходилось скрываться здесь от преследования. Вот и сейчас, как и тогда, в моих ушах стояли визгливый лай собак и пересвистывание солдат из полевой жандармерии, плотным строем прочесывающих эту местность. Тогда смертельная опасность воочию приближалась ко мне с каждой минутой…

Эти мысли, эти воспоминания тревожили меня еще больше.

— Но куда?.. Куда же нам бежать? — еле внятно пробубнила она, пытаясь заглянуть мне в глаза. Я не успел ответить на ее вопрос. Очередная вспышка молнии, вырвавшаяся из-под надвигающихся грозовых туч, брызнула из неподалеку расположенных зарослей папоротника странными сизыми бликами. Резким движением я бросил Пину на землю и в тот же момент сам распластался около нее на сыром песке. Стараясь одной рукой удержать слетевшие при этом очки, я трижды выстрелил в то самое место, откуда эти блики исходили.

Звуки выстрелов раскатились многократным эхом по всему карьеру.

— Тихо! Не поднимайся! — негромко скомандовал я Пине, которая хотела было переползти ко мне поближе.

— Эта трава… я вся промокла насквозь, — послышалось с ее стороны.

— Я видел блики от прицела снайперской винтовки. В нас кто-то целился, — не обращая внимания на ее слова, отозвался я. Затем слегка перевалился на бок так, чтобы можно было достать из кармана патроны. Перезарядив свой револьвер, я аккуратно собрал все пустые гильзы и завернул их в носовой платок. Впрочем, подумалось мне, если что, то все равно будет не отвертеться! Одних дырок на моем пальто будет больше чем достаточно.

— Они обязательно попытаются добраться до машины, — негромко проговорила Пина. — Если бы тебе удалось добраться до тех вот зарослей папоротника, то ты бы мог снять любого, кто сунется к ней.

— Ты ошиблась аттракционом, дорогая! Я, мадам, продаю билетики на «поезд любви!» — буркнул я в ответ.

— Ты что, хочешь отдать им машину?

— Да!! Только вот проверю уровень масла и протру им переднее стекло, — откликнулся я, бросив на нее сердитый взгляд. Уловив на лету смысл моих слов, Пина лишь присвистнула в той самой манере, которой пользуются француженки, когда хотят выругаться.

В этот момент я заметил, что негр-шофер вдруг выскочил из скрывавших его густых зарослей кустов и опрометью бросился вниз по склону карьера в сторону главной дороги. Если здесь помимо него, подумалось мне, есть еще кто-то, то сейчас самое время пощекотать им нервишки. Я вскочил на ноги и бросился что было сил туда, откуда исходили сизые блики. Пина, едва поспевая за мной, тоже побежала в ту сторону.

— Не поняла… — захлебываясь от прерывистого дыхания, проговорила она, когда мы добежали до места. Я ничего не ответил. Я тоже стоял в растерянности, ничего не понимая. Здесь, перед нами, не было никакой снайперской винтовки. Не было никакого оружия вообще! На земле лежала новенькая шестнадцатимиллиметровая кинокамера. Схватив ее обеими руками, я принялся открывать отделение, куда вкладывается кассета. Наконец мне это удалось, и я извлек катушку с туго намотанной серой пленкой. Большая ее часть оставалась все еще неиспользованной.

Отстегнув защелку, связывающую камеру с чехлом, я уже собирался повесить ее на плечо, когда вдруг в неистовом приступе ярости широко размахнулся и наотмашь ударил ею о край каменной глыбы так, что из нее разом высыпались все линзы и шестеренки.

Пина вытащила из кармана пальто солидных размеров никелированный револьвер и протянула мне.

— Это его был, — проговорила она, кивком головы указав на тело смуглого парня, лежавшего в стороне от нас.

Не теряя времени, вместе с Пиной направились обратно к домику. Заглянув в дверной проем, я увидел там пару кухонных стульчиков и небольшой столик, сплошь усеянный окурками, кусками недоеденного хлеба и яичной скорлупой. На полу валялся моток спутанной веревки. Тщательно обтерев револьвер Пины о полу своего пальто, я швырнул его вовнутрь.

— Они связали меня сначала, но мне удалось обмануть его, — неуверенно начала Пина, но я не дал ей договорить. Посмотрев на нее, я сказал:

— Иди к машине и жди меня там!

Послушно развернувшись и не проронив ни слова, она как лунатик побрела в ту сторону, где остался стоять «ситроен».

Быстро вернувшись на прежнее место, я склонился над телом убитого араба и вложил в его руку свой револьвер. Затем я энергично стянул свои перчатки и бросил их подле него — отсутствие пороховых следов на его пальцах должно иметь свое обоснование… хотя бы на первое время. Для себя же самого я не строил никаких иллюзий: в моем распоряжении было часа два, не больше. Именно столько потребуется самому захудалому эксперту-криминалисту, чтобы разобраться во всем, что здесь произошло.

Сев в машину, я запустил мотор. Еще одна долгая минута ушла на то, пока «ситроен», надрывно воя, прополз по раскисшей грязи до дороги. Почувствовав наконец под собой твердый грунт, я вдавил педаль газа в пол, и машина как борзая собака рванулась вперед, оставляя позади трупы и комья грязи, вылетающие в разные стороны из-под колес.

— Что все это значит? — спросила Пина, когда я вырулил на главную дорогу.

Бросив короткий взгляд через плечо, я затем пристально посмотрел на нее и сказал:

— Ты сама отлично знаешь, что все это значит! И лучше не заводи меня, а выкладывай все по порядку!

Суровый тон моих слов дал ей понять, что я в любом случае добьюсь от нее нужных мне сведений. Какое-то время мы оба молчали, одновременно размышляя о негре-водителе и тех действиях, которые он может в этой ситуации предпринять. Наконец Пина сказала:

— Нет, он ничего полиции не выдаст… если только она не попытается на него надавить. Ведь они, Чарли, собирались тебя прикончить. Я догадывалась об этом… Они сгребли меня еще сегодня утром, когда я шла в парикмахерскую.

— Скажи мне, Пина, а почему они взяли именно тебя, а не кого-то другого?

Она ничего не ответила и лишь неопределенно вскинула плечами. Тем временем я продолжал рассуждать сам с собой. Мои мысли неотступно крутились вокруг самых неотложных, самых срочных дел.

— Слушай, а ты не знаешь, есть ли какая-нибудь местная авиалиния между Парижем и Греноблем?

Немного подумав, она сказала:

— Есть одна небольшая авиакомпания — «Эйр Альпес», которая летает по маршруту Марсель — Гренобль — Менц. Она непосредственно связана с рейсом «Эйр Франс» на Дюссельдорф. В прошлом году я летала этим рейсом.