Страница 30 из 59
Затем неожиданно пришла другая мысль. Допустим, они все-таки приговорят его за убийство. Допустим, все его усилия доказать свою невиновность пойдут прахом и консул тоже ничем не поможет. Замечательно, когда торжествует Закон и Правосудие карает виновных. Но как показывает практика, Закон и Правосудие трудно назвать непогрешимыми. Бездумные, честные и слепые, они на ощупь отправляются на поиски фактов и улик. Иногда на этом пути им под руку попадаются невиновные. Закон и Правосудие налетают на них, как ястребы. Иногда осуждают и невиновных, и Правосудие вполне удовлетворено приговором. А полиция, со своей стороны, просто закроет дело. Так что уповать на торжество Закона особо не приходится.
Сердце у Кентона забилось немного быстрее. Он схватил газету со стола и начал уже более внимательно перечитывать отчет полиции о ходе расследования. Отпечатки пальцев! Но ведь тогда он подумал об этом, протер все предметы, к которым прикасался! Должно быть, забыл про раковину, в которой смывал с рук кровь Захса.
Потом, эти показания ночного портье. Описание он дал вполне четкое, хотя имя в журнале регистрации было написано неправильно: «Кентен». Возможно, этот тип был не так уж и пьян, каким казался. Теперь пропавшие деньги. Захс заплатил авансом за свой номер, и портье видел его бумажник. О деньгах, которые он отправил почтой в отель, не упоминалось ни словом. Но у полиции, без сомнения, имеется образчик его, Кентона, почерка на конверте, они приберегают его как решающую улику для суда. Ну и сглупил же он, отправив эти деньги по почте!
В отеле «Вернер» тоже нашлось немало улик. Убийца, заявил управляющий, пришел к ним под утро, выглядел страшно обтрепанным, измученным и грязным, точно с кем-то боролся. Далее сообщалось, что в тот же день, немного позже, полиция обнаружила в номере страшный беспорядок. Что ж, вполне вероятно, заключил Кентон, с учетом того факта, что и Саридза, и Залесхофф обыскивали его вещи. Так что все улики и показания против него. Единственное, что говорило в его пользу, так это то, что Захс уже был мертв, когда он прибыл в гостиницу, но опять же, как это докажешь? История с фотографиями может принести больше вреда, чем пользы. Даже если их сочтут грубой подделкой, они послужат еще одним дополнительным доказательством преступности его намерений. Совершенно ясно одно: сдаваться в руки полиции нельзя, слишком опасно. Единственный шанс — это найти настоящего убийцу и призвать его к ответу. Был и еще один выход: срочно вернуться в Англию, с помощью Залесхоффа или самостоятельно, и оставаться там. Насколько он, Кентон, помнил, экстрадировать человека из родной страны они не имеют права.
Он рассеянно расхаживал по комнате. Если бы только Залесхофф не исчез! Он заставил бы русского сказать всю правду об убийстве. С Захсом расправился или он, или тот «шпик наци», в этом Кентон был твердо убежден. И этой ночью во время «задушевного» разговора он должен был выбить правду из Залесхоффа. Если бы говорил меньше и думал больше. А так, получается, он упустил шанс. Если человек не привык к тому, что его неожиданно и несправедливо могут обвинить в убийстве, то тогда он, полагал Кентон, непременно возмутится, оскорбится, невзирая на все реалии ситуации. А сам он, с горечью вспомнил Кентон, вместо этого мирно улегся спать, сочинив несколько ироничных фраз в адрес дураков и тупиц, ответственных за такую ошибку.
Перспектива провести в «логове» Рашенко еще неизвестно сколько дней его удручала. Нет, он просто этого больше не вынесет! Риск быть схваченным, конечно, существовал, но шансы как-то оправдаться, избавиться от подозрений и обвинений будут только уменьшаться с каждым днем.
Залесхофф — он ни на миг в том не сомневался — отправился в Прагу, опираясь на информацию, которую Кентон сообщил ему вчера вечером. Тип с мучнистой физиономией из поезда «Нюрнберг — Линц» мог находиться теперь — и это почти наверняка — в сотнях миль отсюда. И Залесхоффу, без сомнения, плевать, что произойдет с Кентоном дальше. Для него главное — выполнить задачи, поставленные перед ним правительством, и судьба какого-то непонятного английского журналиста интересует его в последнюю очередь. Вероломство этого человека приводило Кентона в ярость.
Что же касается девушки… она проявила к нему хоть какую-то заботу и добросердечие. Он желчно усмехнулся. Добросердечие! Слишком уж емкое и благородное слово, чтобы использовать его с учетом рода занятий этих людей. Он совершенно утратил чувство объективности. Впрочем, обвинять всех подряд — напрасная трата времени. Главное — решить, что же делать дальше.
Стоит ли бежать в Англию? Сама идея не лишена привлекательности. Там по крайней мере он будет чувствовать себя в безопасности, с чисто физической точки зрения. С другой стороны, он будет лишен свободы передвижения, а это нанесет ущерб работе. Ведь стоит ему только ступить за пределы Англии, как его немедленно арестуют. Да и в самой Англии он наверняка окажется под наблюдением. Проблема такого рода, решил Кентон, требует консультации с юристом. В любом случае перспективы очиститься от подозрений, пребывая в Англии, нет почти никакой. Возможно, ему следует надеяться лишь на поимку настоящего убийцы, который сделает чистосердечное, не вызывающее сомнений признание. Как же, дождешься! А пока он будет ждать, его жизнь в Англии тоже сахаром не покажется. Человек, которого разыскивают за жестокое убийство, не слишком желательный член общества. Стало быть, все упирается только в одно — найти настоящего убийцу и предать его суду.
Кентон мрачно перебирал в уме все эти варианты. Безнадежное дело… Просто разыскать Залесхоффа мало, надо еще убедить русского помочь ему. Выжать из него всю правду! Да, но как? Он вспомнил ничего не выражающие взгляды, холодные и спокойные отрицания, на которые наткнулся вчера, только еще начав расспрашивать об убийстве Захса. Кентон вздохнул. Ему так и не удалось правильно разыграть свою карту. Залесхофф и его сестра слишком умны, расколоть их ему не по зубам. Прежде чем сообщить ему о полиции, они выяснили, где находятся фотографии. И весь этот спор из-за цены, из-за того, что́ он хочет в обмен на эти фотографии, был разыгран ими как по нотам, с одной лишь целью — отвлечь его внимание от главной темы. С каким, наверное, облегчением они восприняли тот факт, что он не стал настойчиво выведывать у них имя убийцы Захса. И еще он заметил несколько мелочей, которые говорили о многом: то, как девушка торопливо припрятала смятый листок газеты, многозначительные взгляды, которыми обменивались брат с сестрой при каждом упоминании об убийстве Захса. Да, «управляли» они им очень умно. И Кентон почувствовал нечто похожее на радость при мысли о том, что им, несмотря ни на что, так и не удалось заполучить фотографии. Они…
Тут он вздрогнул.
Залесхоффу были страшно нужны эти снимки. Он, Кентон, выдал ему их местонахождение в обмен на журналистскую историю. Вот вам и предмет торга. Допустим, теми или иными средствами ему удастся снова завладеть этим предметом. И тогда…
Он поморщился и покачал головой.
Это безумие. Совершенно безнадежная затея. Каким образом он собирается вернуть эти фотографии? Саридза, по всей видимости, уже в Праге. Залесхофф помчался туда же, ему вдогонку. Есть ли шансы у него, Кентона, опередить русского? Он мрачно раздавил окурок в пепельнице и обхватил голову руками.
Какой-нибудь психиатр наблюдал бы за поведением журналиста последние две минуты с глубоким, чисто профессиональным, интересом. Ибо примерно минуты через полторы застывшее на лице Кентона выражение крайнего отчаяния изменилось внезапно и кардинально. Нижняя челюсть отвалилась, глаза расширились, на лбу прорезалась глубокая морщина задумчивости. А затем вдруг она исчезла, уголки губ начали раздвигаться в улыбке. Кентон резко вскочил, прищелкнул пальцами, воскликнул «Ха!», а потом стал тихонько насвистывать. Ибо он вспомнил нечто — нечто страшно важное — а именно тот факт, что «полковник Робинсон» собирался в Прагу на встречу с человеком по имени Бастаки.