Непредвиденная опасность

Капитан увернулся, выстрелил в Ахилла и ранил его в ногу. В больнице выяснилось, что пуля прошла навылет, задев только мягкие ткани пятки.

Почти в каждом городе, вне зависимости от его размеров, имеется определенная квота на проявление насилия по ночам. Лишь характер самого насилия меняется в зависимости от страны и района, где это происходит. В лондонском Ист-Энде обычно предпочитают кастет, бритву или разбитую бутылку. На окраинах Парижа в ход идут ножи и пистолеты. В Центральной Европе, к северу от линии Базель — Триест, чаще всего используют револьвер.

В газетах редко пишут об этих малоинтересных инцидентах. Только в тех случаях, когда подобное происшествие окутано некой тайной, оно имеет шанс приобрести «новостную ценность». Ранение в пятку, полученное каким-то железнодорожным служащим в Линце, такой «ценности» не имело. Ранение в любую другую часть тела, полученное человеком по имени Ахилл, тоже не привлекло бы внимания. Но вот тот факт, что мужчина по имени Ахилл был ранен именно в пятку, уже представлял собой «новостную ценность» — надо же, какое совпадение! Лучше не придумаешь! Рука судьбы!

И вот примерно через полчаса после того, как Ахилла увезли в больницу, на телетайпные машины в редакциях всех венских утренних газет поступило сообщение. В результате напечатанной на первой полосе статье пришлось немного потесниться. И в левом уголке появилась информация, эффектно озаглавленная следующим образом: «АХИЛЛЕСОВА ПЯТА».

Примерно в половине восьмого утра Залесхофф поднялся из кресла, стоявшего возле печки в квартире Рашенко по адресу Кёльнерштрассе, 11. Он потянулся, разминая затекшее тело, и направился в полутьме к раковине. Плеснул в лицо холодной воды, вымыл руки. Затем посмотрел на сестру, она спала, уютно свернувшись в кресле калачиком.

— Тамара, — тихо прошептал он.

— Да?

— Пойду немного пройдусь.

— Хорошо.

Залесхофф прислушался к храпу, доносившемуся с дивана и с железной кровати, на которой, тяжело и с хрипом дыша, спал Рашенко.

— Их не буди, — добавил он.

Дверь тихо скрипнула, он вышел.

Девушка какое-то время смотрела на слабо мерцающие угли в печке, затем снова закрыла глаза. Ей показалось, что со времени ухода брата прошла всего минута. И вот он снова стоит у кресла, теребит ее за руку и говорит, что надо встать и быстро одеться. В другой руке у брата была зажата газета.

Когда два часа спустя Кентон проснулся, Залесхоффа и Тамары в комнате не было. В щель между шторами просачивалась бледная солнечная полоска — она светила Кентону прямо в глаза. Он резко сел на диване и почувствовал, как что-то при этом свалилось на пол. Клочок бумаги, сложенный в несколько раз. Кентон развернул и прочел.

Дорогой мистер Кентон!

На столе, что посреди комнаты, лежит сегодняшняя газета. Думаю, вас заинтересуют два материала, напечатанные на первой странице. Одну из статей, относящуюся непосредственно к вам, полагаю, не стоит воспринимать всерьез. Когда это полиция не давала обещаний арестовать злоумышленника через несколько часов? А вот вторая статейка объясняет многое, в том числе и наше отсутствие. Гонка в самом разгаре. Не пытайтесь связаться с кем бы то ни было! Предлагаю вам оставаться здесь с Рашенко до тех пор, пока я не организую ваш вывоз из Австрии. Как вы неоднократно подчеркивали вчера вечером, именно я ответственен за ваше нынешнее положение. Моя сестра с недавно проснувшимися материнскими инстинктами шлет вам наилучшие пожелания.

Подписи не было. Залесхофф во всем привык соблюдать осторожность.

Кентон с каким-то отстраненным интересом прочел о «последних достижениях» в деле расследования убийства в Линце.

Первой его реакцией на сообщение, что именно его разыскивают за это убийство, был смех. Затем он взял вчерашнюю вечернюю газету, и смех сменился ироничным возмущением. Да он мог бы хоть сейчас пойти в полицию, отругать их за глупость, потребовать извинений, написать жалобу и уйти! Или же вообще потерять всякое терпение, как вчера, и обвинить в убийстве Захса Залесхоффа. Бурная получилась бы сцена.

Успокоить их смогла только девушка.

Именно она указала, что подозрения полиции не так уж и беспочвенны. Похоже, что Кентон был последним человеком, видевшим Захса живым. И у Кентона нашлись пропавшие деньги. И потом, удручающие показания свидетелей из отеля «Вернер». А в заключение она сказала, что беспокоиться ему пока не о чем, они все решат завтра и утро вечера мудренее.

Но вот оно настало, это утро, и Залесхофф с сестрой куда-то исчезли. Статья в газете, о которой говорилось в записке, показалась Кентону сомнительной. Но затем на глаза попалось крошечное сообщение о том, что некий Ахилл Хёш был ранен в пятку, и он все сразу понял. Так, значит, Саридза все-таки заполучил фотографии! Вот так! А тем временем…

Он отдернул штору, выглянул в окно и посмотрел на тротуар внизу, перед домом. Там играли несколько ребятишек, мимо плелась какая-то старушка, торопливо прошли двое мужчин. Кентону вдруг страшно захотелось выбраться из душной и тесной, забитой разным хламом комнатушки Рашенко на свежий воздух. А собственно, почему бы и нет, что ему мешает? Ведь он никакой не преступник! Просто абсурд, что они подозревают его. Абсурд, что… но потом вдруг в голову пришла мысль: они его не подозревают, нет! Ведь здесь не Англия, а Австрия. И пока сам человек не докажет полную свою невиновность, он не просто подозреваемый, он преступник!

Кентон опустил штору и выпрямился. Вся нижняя часть тела ныла от боли. Отчасти она была вызвана растяжением суставов, но по большей части тем, что там все было сплошь в разноцветных синяках и ссадинах. Руки и спина пострадали меньше. Он увидел это в небольшом зеркальце, висевшем на стене. Оно также показало, что у него сильно отросла щетина на щеках и подбородке, но в остальном лицо было в порядке. А вот одежда просто в удручающем состоянии. Кроме огромной прорехи в штанине, имелись более мелкие дырки на рукавах и спине пиджака. Да и нижнее белье тоже носить просто неприлично! Чего еще ждать после всех стрессов, испытанных им, и непрерывной носки на протяжении семидесяти двух часов?! Ему просто необходимо принять ванну. Он разделся донага, пошел в душевую кабинку и исхитрился помыться, имея под рукой лишь маленький тазик и кувшин холодной воды.

Итак, его разыскивают за убийство. Тут, к своему удивлению, Кентон вдруг обнаружил, что сама эта мысль имеет эффект, идентичный тому, что испытывает человек, ожидая в приемной дантиста, — чувство дискомфорта в желудке и невозможность вздохнуть полной грудью. Наверное, предположил он, в обоих случаях задействованы те же железы — они выбрасывают в кровь одинаковые секреции. Возможно, именно это объясняет, почему реальным убийцам, захваченным полицией, часто не хватает сдержанности, они безрассудно выбалтывают все, что только приходит в голову. Излишняя самоуверенность в подобных обстоятельствах может оказаться куда опаснее слепой паники. Ничего не следует делать второпях.

Кентон кое-как обтерся маленьким ручным полотенцем, надел рубашку и брюки. Когда Рашенко проснется, он позаимствует у него бритву и побреется. В кармане нашлась пачка сигарет. Кентон закурил и сел подумать.

Первый и самый главный вопрос: следует ли ему принимать предложение Залесхоффа, упомянутое в записке?

Решение было бы куда легче принять, если бы он действительно убил Захса, тогда бы ему пришлось думать только о спасении собственной шкуры. Но сейчас перед ним стоит весьма сложная задача — попробовать доказать свою невиновность. Настоящий убийца об этом не беспокоился бы. При наличии всех улик последнее, чего ему хотелось, так это предстать перед судом. Кентон тоже не собирался представать перед судом, но он еще не решился до конца признаться даже самому себе, что такое возможно. Он не убивал Захса, а потому они просто не смогут, не посмеют судить его за это! Вся эта история из области фантастики. Да и консул непременно вступится за него.