Стеклянная западня (сборник)

На миг мы забыли обо всем. Пиво оказалось прохладным и очень вкусным, оно пенилось, как свежее. С наслаждением глотая его, я чувствовал, как наполняется желудок и как все тело наливается силой.

Валленброк дал нам еще по одной банке, а две последние оставил как резерв.

Мы вернулись в зал, который он назвал «столовой».

— Устраивайтесь, как можете, хотите — садитесь, хотите — ложитесь на столы. Там в углу куча стекловаты, можете укрыться.

Сам он уселся на полу перед входом, упершись спиной в стену, держа пистолет на колене.

— Не вздумайте делать глупостей! Я не сплю.

Не знаю, действительно ли он не спал. — сам я мгновенно провалился в сон.

И вот я парю в пустоте. Вокруг — черная бездна, я крошечный комочек вещества, обреченный на распад, отданный во власть вечности. Частица за частицей отделяются от моего тела, и уже через мгновение их нет — растворились… Сначала распад этот идет как бы сам собой, без сопротивления, я ничего не чувствую, не шевелюсь, но вот напряжение растет, пространство искажается, изгибается, внезапные разрывы становятся болезненными. Часть моего тела уже растворилась в пустоте, отдельные частицы парят в пространстве, однако сопротивляются, не поддаются распаду, их окружает оболочка из кристаллических иголок, обращенных внутрь, — застывший эфир, через который беспрепятственно проникает неумолимый холод, а вместе с ним — оцепенение, бесчувственность, ничто.

И все же какая-то частица моего существа еще осталась жить, она чувствует, мыслит, страдает…

Сначала в пространстве возникает шум, его нужно как-то истолковать, найти ему место. Этот тягостный звук, похожий на крик боли, наплывает откуда-то издалека.

Я пробую встать, но тело не слушается меня, оно словно окоченело. Оказалось, что не только я — другие тоже не сразу пробудились от сна и, еще не вполне понимая, что с ними происходит, с трудом обретают власть над своим телом.

Разбудил нас своим криком Эллиот. Я пополз к нему — встать просто не было сил. Остальные тоже потянулись к нам, и только Валленброк продолжал сидеть возле двери, привалившись к стене. Сначала мне показалось, будто он спит, но потом я увидел, что он внимательно исподтишка следит за нами, наставив на нас пистолет.

Эллиот был без сознания, но стоны, которые он испускал, и судорожно прижатые к животу руки говорили о том, как ему больно. Он хрипел и то и дело изрыгал какую-то пенистую вонючую жижу.

Боли стали, по-видимому, нестерпимыми, он извивался, корчился, вскидывал руки и тут же снова прижимал их к животу. Было ужасно смотреть на все это и чувствовать свое бессилие. Минут через пятнадцать судороги стали слабей, крики прекратились, дыхание стало прерывистым и слабым, наконец Эллиот затих. Он лежал на боку, откинув голову на кучу стекловаты.

— Спасибо, мне уже лучше, — донесся до нас его шепот.

Не проронив ни слова, мы двинулись обратно, каждый к своему месту, украдкой поглядывая на Валленброка, который все так же сидел, застыв как изваяние. Каждое движение стоило мне такого труда, что я сразу выдохся. Лег ничком, уткнувшись лицом в скрещенные руки, голова у меня кружилась. Больше всего мне сейчас хотелось покоя. Я заснул.

Никто не мог сказать, как долго мы спали, был ли это сон или обморок… Неуют нашего временного пристанища, холод — температура была, наверное, чуть ниже нулевой, но мы все продрогли до костей, — усталость и боль во всем теле, донимавшие нас, заставили нас искать спасение в сне, и мы проспали до тех пор, пока не восстановили силы. Я стряхнул волокна стекловаты с одежды, с лица; всюду кололо и зудело.

Не знаю, что чувствовал в это время Валленброк. Мне казалось, он на миг отключился, очевидно, и его все-таки одолел сон. Но уже через несколько минут он очнулся и, упираясь спиной в стену, стал медленно подниматься. Казалось, он вот-вот потеряет равновесие, но он каким-то чудом удержался на ногах и даже попытался принять величественную позу. Ужасный вид был у этого человека в изодранной одежде, с красно-бурыми струпьями на бледном лице. Один только шлем оставался почему-то чистым, будто совсем новенький — даже цвета эмблемы не поблекли. Голос Валленброка стал тихим и хриплым, но звучал по-прежнему властно.

— Поднимайтесь! Еще два часа — и мы у цели.

О какой цели он говорит? Это что-то из области абсурда, никакие цели уже не имели для нас значения. Лично для меня имело значение лишь настоящее, ни о прошлом, ни о будущем я просто не способен был думать. Я не знал даже, смогу ли стоять на ногах… Смогу ли полной грудью вдохнуть воздух… У меня оставалась еще банка пива, я открыл ее и промочил глотку. Губы онемели, пиво пролилось мимо, стекая по подбородку. И все же этот глоток оказался живительным, острый холодок прошел по пищеводу в желудок и словно дал выход какой-то энергии, которая передалась в мозг и мышцы. Мысли прояснились, я уже отчетливо сознавал, что происходит вокруг…

Поднялись все, кроме Эллиота. Спросонья мы не сразу вспомнили о ночном эпизоде и о том страхе, который мы все тогда испытали. И страх этот, как оказалось, был не беспричинным — Эллиот умер. Он лежал в той же позе, в какой заснул. Мы молча обступили его, Валленброк все так же держался в стороне. Эллиот, наш давний товарищ, мертв… Просто не укладывалось в голове. Однако нужно было продолжать путь…

Мысли мои были поглощены сиюминутными заботами: снова мучила боль в пересохшем горле, ныла правая коленка, от тяжелого шлема, казалось, раскалывалась голова. Однако я собрал всю свою волю, чтобы не поддаваться каждому порыву, пусть шлем мешает мне, я ни за что не сниму его, ведь в этих местах наверняка бывают обвалы, да и воздух мог быть отравлен, гак что и противогаз, укрепленный на шлеме, тоже жизненно необходимая вещь в этих условиях. Я старался не отставать от остальных, ведь один здесь пропадешь. А вместе с другими? Не знаю, почему я надеялся на своих спутников, ведь они были так же беспомощны, как и я сам. Может, унаследованное от предков стадное чувство заставляло нас держаться вместе? А может, и в самом деле существует неосознанная тяга к смерти, которая некогда заставляла древних, давно вымерших грызунов стаями бросаться в море?

Валленброк обнаружил лестницу, которая вела на три этажа вниз. Мы спустились и снова наткнулись на закрытую дверь; чтобы открыть ее надо было набрать код. Валленброк потребовал, чтобы мы дожидались метрах в пятидесяти позади него, пока он будет снимать блокировку. Все были так измучены, что обрадовались возможности передохнуть и тут же сели, а то и легли прямо там, где стояли. Теперь нас, не считая Валленброка. осталось только трое: Катрин, Эйнар и я. Меня восхищала Катрин, которая держалась лучше других, казалось, тяготы и лишения не слишком досаждают ей, удивил меня и Эйнар. который был на несколько лет старше меня, а оказался намного выносливее. Глядя на них, я говорил себе: раз они держатся, значит, и я могу. Но откуда они черпали силы? На что надеялись, чего ждали? Может, один из них и есть тот самый мифический агент, про которого говорил Валленброк? Скажем, Эйнар, может, не случайно держится так мужественно? Впрочем, можно ли считать это поводом для подозрений? Или, к примеру. Катрин, великолепно владевшая собой и по обыкновению сдержанная. Что это — просто характер такой или за этим что-то кроется, о чем мы и понятия не имеем?.. Ненависть?.. А может, желание мести?

— Идите сюда! — позвал Валленброк.

Он поджидал нас. По его поведению, по тому, как блестели его глаза, мы поняли, что он сейчас сообщит нам какую-то радостную новость.

— За этой дверью электростанция. — сказал он. И. немного помолчав, пояснил: — Кажется, она еще действует, не похоже, чтобы сюда кто-нибудь вторгался. Теперь мы в относительной безопасности. Хотя тут и полно всяких запоров, но, если вы станете строго следовать моим указаниям, все будет в порядке. Ведь это я проектировал здешнюю систему безопасности и прекрасно знаю, с помощью каких цифровых кодов можно отключить все ловушки, которые мы устроили, чтобы враг не проник сюда.