Страница 118 из 158
Настоящее… А меня все преследуют тени прошлого. Нет, оно еще далеко не изжито; именно теперь, в дни покоя и отдыха, я ощутил это особенно явственно. Обычно моя жизнь была полна суеты, для собственных желаний и потребностей почти не оставалось места; ежеминутно приходилось принимать решения, от которых слишком многое зависело. Мое настоящее гораздо расплывчатей, неопределенней. Теперь я понял, зачем прилетел сюда: ради надежды, что обещанная встреча поможет мне избавиться от прошлого навсегда! И вдруг такая неожиданность! Похоже, моим мечтам не суждено сбыться. Ума не приложу, что, собственно, затеял Эллиот и почему его здесь нет. Почему нет Эйнара? Ведь его тоже пригласили сюда вместе с Катрин и со мной. Почему-то, кроме меня, прилетела только Катрин. Как бы ни занимало меня прошлое, сейчас для меня важней всего Катрин. Стоит мне подумать о настоящем, как я сразу вспоминаю о ней. Вот и сейчас я брожу по вестибюлю, чтобы не проглядеть, когда она выйдет из комнаты. Весь день за ее дверью царит тишина.
Вечером мне послышался скрип открывшейся двери, звук шагов. Я хотел было броситься ей навстречу, но удержался. Когда она показалась в коридоре, я издали приветствовал ее. Она остановилась, махнула мне рукой и пошла навстречу. Мы уселись за круглый столик в вестибюле.
— Что все это значит?
Я сразу понял, что она имеет в виду, но не знал, что ответить.
— Не думаю, чтобы Эллиот мог так подшутить над нами. Видимо, что-то случилось, иначе он непременно был бы здесь.
— А Эйнар? Он ведь тоже обещал, Эллиот сам сказал мне об этом по телефону.
— Что бы там ни было, а последняя ракета ушла. Теперь никто больше не явится сюда, и никому отсюда не уйти. Придется ждать четыре месяца. Четыре долгих месяца…
Катрин уютно устроилась в кресле, которое казалось слишком большим для нее. Подперев ладошкой подбородок, она взглянула на меня.
— Знаешь, что мне поневоле приходит на ум? — медленно проговорила она. — Мы похожи на потерпевших кораблекрушение. Нам удалось остаться в живых, только на что нам теперь жизнь? Да к тому же в чужом, незнакомом краю! Ведь все наши интересы, чаяния, страхи и надежды не имеют ничего общего с жизнью этих новых людей — мы с ними абсолютно разные. Наше время было страшным, ужасным… но ты обратил внимание: они вообще не умеют смеяться?
Я кивнул. Конечно, ее слова не следовало понимать буквально, однако в каком-то смысле она была права.
— Остались только мы четверо, — сказала она, — но мы чужие и друг для друга. Я ничего не знаю о тебе, ты ничего не знаешь обо мне.
— Это новый ледниковый период, — сказал я. — На всей земле сейчас только два человека: ты и я.
Катрин вновь посмотрела на меня долгим пристальным взглядом. Затем она поднялась, повернулась и удалилась тем же путем, что пришла. Она даже не захватила с собой что-нибудь поесть.
А мне снова приснился тот же сон о бесконечном холоде. Нельзя так просто, вдруг стряхнуть с себя состояние, в котором ты провел двести лет — целая жизнь на нулевой отметке. Оно возвращается, тянется к тебе, овладевает тобой, ты цепенеешь и не можешь освободиться от него даже отчаянным усилием воли. Я неподвижен, беспомощен, отдан на волю случая — так, вероятно, чувствует себя человек на пороге небытия.
Парение в полной прострации. Ни проблеска света, ни звука. Впрочем, где-то еще теплится последняя искорка сознания, которую не удается затушить. Разве это возможно — проблеск сознания в отключенном мозгу? Мне кажется, будто я освобождаюсь от себя самого, сбрасываю путы… но это не свобода, а падение в бездонную пропасть — кругом пустое, черное пространство, которое расступается, растягивается до бесконечности. Мое тело претерпевает фантастические изменения: из плечей вырастают гигантские руки, мозг разбухает, превращается в вибрирующую массу, которая грозит разорвать черепную коробку. В невидящих глазах мерцание, в голове — неумолчный гул…
Галлюцинации. Стоит только пошевелиться, и они исчезнут… Но волевой импульс устремлен в пустоту, сил нет, энергия иссякла…
Гул… он все глубже проникает в мозг…
Если бы я мог повернуть голову, зарыться в подушку, чтобы ничего не слышать…
Внезапное наваждение кончилось. Я обнаружил, что сижу в постели, в комнате горит свет — наверное, я задремал.
Звонок разбудил меня… Телефон!
Я машинально снял трубку, поднес к уху.
И услышал всего одно слово:
— Приходи!
До чего невероятен был этот переход от леденящего холода к теплоте счастья. Я обнял Катрин, прижал к себе. Ее волосы касались моей щеки. Я чувствовал ее податливое теплое тело.
Катрин не произнесла ни единого слова, да нам и не нужны были слова — мы и так понимали друг друга. И вот забылось все, тяготившее нас. Горная крепость, едва не ставшая нашей тюрьмой, отныне станет пристанищем нашей любви. Она еще очень хрупка, ее нельзя подвергать испытаниям, ее нужно беречь, так что пусть нам никто не мешает. Четыре месяца одиночества, еще недавно представлявшиеся невыносимыми, обещают стать подарком судьбы.
Часов в девять мы спустились в столовую. Настроение у обоих было прекрасное, аппетит — отменный. Мы шли, держась за руки.
В дверях стоял человек. Это был Эйнар. Будто серый занавес упал передо мной, у меня перехватило дыхание.
— А я уж начал терять всякое терпение. Неужели Эллиот подшутил над нами?
Фигура Эйнара, застывшая в дверном проеме, казалась безжалостным, грозным символом, напоминающим о прежнем адмирале. Мы словно вновь очутились в Центре управления… игра продолжается, все, что случилось с нами недавно, — всего лишь сон…
Эйнар повернулся и вошел в столовую.
— Давайте-ка подкрепимся!
Я увидел на миг его профиль: новое лицо, новый человек, незнакомец; но это — один из нас, и его тоже не отпускает прошлое. Еще несколько часов назад я был бы рад увидеть его. Но сейчас… До чего же быстро меняется у меня настроение! Он словно вновь вызвал к жизни призраки прошлого, вновь заставил нас вспомнить мучившие нас вопросы — вернул нас к мрачной действительности.
Мы машинально развернули еду, сняли пластиковые оболочки со стаканчиков.
— Откуда ты взялся? Как ты сюда попал?
— Прилетел с последней ракетой, вместе с Катрин.
— Я тебя не заметила.
— А я вышел с экипажем. Разве вы не знаете, что я работаю в службе обеспечения полетов?
— Почему же ты сразу не объявился? Эйнар немного помедлил.
— Хотел осмотреться. Зачем Эллиот нас собрал, вы что-нибудь знаете об этом?
Нет, мы тоже ничего не знали. Я искоса взглянул на Эй-нара. Стоило мне услышать его голос, и снова показалось, что ничего не изменилось. В этих холодных, официальных интонациях слышались недовольные и даже сердитые нотки. Именно так говорил адмирал, это его тон, его манера разговаривать, они помнятся мне настолько отчетливо, будто все было только вчера. Правда, лицо стало совсем другим, не осталось и следа от прежней холодности и решительности. Лицо Эйнара стало более живым, подвижным. Оно быстро меняется, и я вижу, как самоуверенность уступает место насмешке, а то и грусти.
— Он ничего мне толком не объяснил, отделался лишь намеками: мол, нужно кое-что выяснить, будто не все еще решено. Что он имел в виду, не знаю. И все- таки… — Эйнар поднял голову, пристально взглянул на меня, потом на Катрин. — У вас-то как дела? Вы к такой жизни привыкли, смирились с ней? У меня вот ничего не получается. Все эти полеты между Луной и космическими станциями, все эти перевозки стройматериалов, сумасшедшая тяга к освоению новых и новых регионов… Такое чувство, что ко мне все это не имеет ни малейшего отношения. Помните те последние недели, когда мы были вместе в Центре управления… лихое было времечко… какое напряжение нервов, сколько страхов, надежд… просто не верится, что с тех пор миновало уже двести лет! Иногда мне кажется, что это еще не конец, еще можно кое-что предпринять, как-то поправить дело.