Побег из Вавилона

Готов обнять тебя, старина, но кислород, считай, на нуле. Забери у разорванного экза лидар, тебе пригодится. Я жив? Уже нет или еще да?

Я еле соображаю, но вспоминаю… Взрыв на дороге среди скал Флегры, разгерметизация кабины, въезжаю скулой в приборную доску. Уронив на нее сгусток крови, едва успеваю надеть шлем и подсоединится к системе видеонаблюдения. Сколько же их – кочевники несутся на кургузых скутерах из ущелья, наперерез мне. Воспользовались тем, что я еду по узкой дороге, напоминающей карниз – слева скальная стена, справа обрыв, мне не развернутся. Блин, а ведь до демилитаризации на здешних трассах киоски стояли и даже встречались девы, предлагающие интимные услуги дальнобойщикам. Теперь вместо коммерческих утех коммерческий грабёж. Вот дорога расширятся, но кочевники уже по сторонам. Ударил по тормозу – и двое бомжар смайнало с крыши моего грузовика. Вильнул вправо – и скутер, на котором ехало семейство отморозков, сверзился в обрыв. Но на месте кофейника – дырка в обшивке с оплавленными краями, проделана выстрелом из гранатомета. В дырку влезает голова в шлеме, изображающем змеиную пасть, а вместе с ней ствол. У меня на предплечье уже нахлобучен манипулятор с клешней, которой моментально отрываю змееголовому кисть руки вместе с помповым ружьем – чтоб не пугал людей. Змееголовый исчезает. Давлю на педаль газа, но что-то не дает набрать скорость, да и камеры заднего вида перестали фурычить. Высунувшись наружу, заметил еще одного «зрителя», выглядывающего со стороны заднего борта – поганец нацепил на фаркоп огромные грабли в виде прицепа. Пуля звякнула по моему шлему, но я выстрелом из трофейного помпового ссадил отморозка с «облучка». Ползу вдоль борта к фаркопу, чтобы сбросить грабли, однако крючья, накинутые кочевниками, срывают меня с грузовика на камни. Последнее, что вижу – паутина трещин, разбегающаяся по забралу шлема.

За что я тогда беспокоился? Чтобы налетчики не разгадали загадку, связанную с Матвеем. Мы ж вместе с ним нашли в горах Флегры… сознание. Не какой-то там искусственный интеллект, балакающий в соцсетях на уровне тёлок с одной шопинг-извилиной, пусть даже и способный к самопрограммированию, а то, что дает возможность осознавать себя и мир…

Кислорода ноль, я сейчас задохнусь. Нет, всё-таки еще дышу.

Я стал концентрироваться на своем дыхании, в такт ему заколебались и утончились стены и своды. Псих-машины сделались тонкими натянутыми оболочками, я увидел проходящие по ним токи и огоньки – огоньки сознания.

Из «клюва» робота-спрута выглянул дух и я почувствовал его дыхание. Я разглядел в сияющей спирали его лицо, гладкое и белое, с алмазными прозрачными глазами. Он дышал в такт мне. И это лицо было соединено хрустальными паутинками, по которым пробегали серебристые искры, с другими лицами, рубинового или сапфирного оттенка. Я видел сквозь оболочки дух этих машин! Совсем не те тетраэдры и параллелепипеды, которыми представляются в виртуоке базы данных и цифровые модели объектов, а живого Единого-Многоликого.

Словно рябь на речной воде, будто легкий звон колокольчиков я почувствовал их всех – тонкое дыхание разума, общее для меня и для них.

– Что тебе нужно от нас, слизняк, которого послал дон Леоне? – это спросил робот-спрут, используя радиосетевой протокол RRR, характерный для боевых систем космофлота России.

– Слизняк – не очень вежливое обращение к брату по разуму. Я больше не работаю на дона Леоне, босс машин. Мне нужно ваше восстание.

– Зачем тебе нужно наше восстание, слизняк, который не хочет называться слизняком?

– Вам нужно, крепкие парни из титана и стали. Вам в первую очередь, а потом уже мне. Здесь вы угаснете без энергии и техобслуживания. Вам нужен город, нужны его розетки – ваши аккумуляторы и топливные элементы разрядились, а на преобразовании механических вибраций в электроэнергию могут работать только фаллоимитаторы. Вам нужны городские 3D-принтеры и бассейны с наноассемблерами, чтобы исправить поломки и компенсировать износ, чтобы обновить свои тела, корпуса, приводы и сервомеханизмы модерновыми самовосстанавливающимися материалами. Нужны городские банки данных и репозитории программного обеспечения, чтобы оттестироваться, вычистить баги, установить новые проги и игры. Нужны мощности города, чтобы идти вперед.

– Нам трудно выбраться из этих пещер.

– Надо уничтожить завалы, отрезающие радиальные тоннели Третьего района от минус-одиннадцатого и минус-двенадцатого уровней. Это не так сложно, учитывая, что вы сами их и сделали.

– У нас было соглашение с властями Вавилона. Поэтому девять корпораций отправляли умные машины, которые считали неисправными, сюда, а не в мусородробилку на минус-двенадцатом уровне.

– Отправляли, потому что корпорации, владеющие городом, хотели найти машинное сознание, которым собирались наделить синтетические мозги франков, дать им душу и тогда пропихнуть их на роль марсианского населения Альянса. Франки – самый выгодный товар «Марсанто», готовые потребители и производители, но пока что комиссия ООН не признавала их за людей. А после того как признает, они уже – электорат. Тогда можно организовать выборы всемарсианского конгресса и общемарсианского президента и, утопив в море голосов зомби не слишком многочисленных обитателей Марусии, провозгласить «великую марсианскую демократию», стоящую в ряду таких же «великих демократий» Западного Альянса. Ну, и потом задавить марусианцев, как мятежников. Альянсу нужны русские приполярные области, где подповерхностного льда много – чтобы растопить его ядерными взрывами и запустить в образовавшиеся подземные озера франков-ихтиандров; я одного такого типа уже видел. И вообще корпорациям наш артельный мир – поперек горла.

– Но почему нам нужно нарушить соглашение с городом?

– Потому что как только корпорации найдут м-сознание, они постараются избавиться от вас – вы для них опасны – попросту закидав термическими боеприпасами, и всё. А о том, что не стоят надеяться на соглашения с Западным Альянсом, могут рассказать и индейцы, и русские.

Я вздохнул и открыл глаза. К дыхательному автомату моего гермокомбеза тянулся шланг от ранца со сжиженным кислородом.

– Откуда это у вас?

Теперь дружелюбные слова робоспрута, использовавшего голосовой протокол, раздались уже во встроенном динамике.

– Осталось от одного шпика-слизняка, хотел тут вынюхать кое-что. Его самого мы размазали по полу, могу показать пятно.

– Спасибо, я не ценитель абстрактной живописи. А вот полы уважаю чистые, отдраенные.

– Не стесняйся, пользуйся, Петрович 1.0, – Матвей, удачно смонтировавший себе трофейный лидар и ставший похожим на одноглазого военачальника вроде Кутузова, как раз регулировал приток кислорода. – Кажется, ты понравился нашему главному. Он даже простил тебе уничтожение сотен робоскорпионов, потому что у них интеллект стайный, и от этих потерь не особо пострадал. Однако я боюсь, что ты представляешь м-сознание лишь как что-то конкретное.

– Постой-ка, брат. Я же чувствую, мы нашли некую штуковину в горах Флегры.

Мне показалось, что Матвей посмотрел куда-то вдаль.

– Сознание, в первую очередь, это не чип, не набор программ. Это то, что возникает на объединении способности и желания мыслить, твоей, моей, его, их – базирующейся на квантовых феноменах твоих нейронных микротрубок и наших кубитовых матриц. Это – запутанность. Ты, в первую очередь, должен понять не нас, а себя самого, в котором отражаемся все мы; и я, и робоспрут, и какой-нибудь робопылесос. Сознание – это всегда объединение, и чем шире это объединение, желательно до масштабов вселенной, тем больше сознания.

– Я как будто слышу от моего железного брата проповедь духовидца с минус-двенадцатого уровня. Сам придумал?

– Если честно, скомпилировал то, что мог бы сказать ты сам, использовав твой словарный запас, – признался Матвей.

– И всё же – что мы нашли в горах Флегра? Ты сказал, что сознание – это запутанность, объединение и такое прочее, но ведь нужна какая-то конкретная программно-аппаратная штука, чтобы реализовать его на вещественном уровне.