Тихий дом

И стал свет

Ночью из тёмной глубины души поднялся страх. Он наполнил меня всего и эту комнату холодным фиолетовым туманом. Тело напряглось и окаменело, волны колючих мурашек носились от затылка к ногам, от ступней к горлу. Перехватило дыхание, сердце остановилось... В голове прозвучали все вопросы о смерти, которые я когда-либо задавал взрослым, не получая вразумительных ответов. Перед глазами проплыли желтые лица умерших, которых видел в своей жизни и даже моё собственное, каким оно станет, когда я умру.

И вдруг, когда страх мой стал невыносим, а я мысленно распрощался с жизнью и покорился беспощадному року, открывшему передо мной черную бездну с ревущим огнем далеко-глубоко внизу, толкающему мое окаменевшее тело в пропасть... В ту самую печальную секунду прозвучал из-за стены старческий голос - это была молитва обо мне. В окно пролились первые лучи рассвета - и тьма рассеялась, словно черную тучу унес порыв свежего ветра. И комнату, и всего меня заполнил свет, тихий, мягкий и спокойный. Меня подхватил поток тёплого воздуха и унёс куда-то вверх и направо, и наконец я уснул.

Утро моё началось под звон колокольчика, я повернул лицо к окну, пылающему ярким рассветом - и сразу отвернулся. Я ослеп, в затылке пульсировала боль, тело будто избили ногами. Открылась дверь, ко мне приблизился старец, взял тяжелую голову в свои теплые большие ладони, помял пальцами затылок, виски, шею. Боль прошла, я заметно взбодрился. Не успел поблагодарить отца Василия, как он стремительно удалился, оставив после себя аромат хвойного ладана. Вечером я приметил во дворе летнюю душевую. Схватил полотенце, зубную щетку и выбежал во двор, исполосованный косыми лучами солнца, наполненный звонким птичьим пением. Вода, хлеставшая из душевой лейки, поначалу казалась ледяной, потом привык и отлично взбодрился.

Вернулся в комнату, вытерся, оделся, расчесал шевелюру и уже в приличном виде появился в трапезной. Огляделся. Лидия собирала на стол, бабушка с отцом Василием полушепотом разговаривали в углу, кот нежился на подоконнике... И тут вошла девочка и сказала: "Мир дому сему!". Если на меня никто не обратил внимания, то она сразу привлекла к себе взгляды всех присутствующих: "А вот и наша Светочка! С миром принимаем! Ах ты наша умница!" Сю-сю-сю! Подумаешь!.. Света сложила ладони лодочкой и взяла благословение у батюшки, троекратно расцеловалась со всеми и подошла ко мне. Я отпрянул - не хватало еще, чтобы девчонка со мной целовалась! Но девочка лишь кивнула светлой головкой и сказала:

- Здравствуй, братик! Как твоё святое имя?

- Андрей, - пролепетал я, удивившись тому, что оказывается ношу имя святое, и на всякий случай отступил еще на полшага назад.

В это время в моей бедовой головушке закипал сумбур. Я-то с детства привык, что девчонки - это такие противные создания, которые вечно издеваются, прыскают от смеха, болтают что-то гадкое о тебе, стараются побольнее поддеть, хвастают, ябедничают... Но Света оказалась такой простой и естественной! Это меня несколько ошеломило. От нее, как от солнца, исходили лучи невидимого света, дружеского тепла. В ее серо-голубых глазах плескалось прозрачное озеро, глубокое и чистое. И как только оно помещалось в таком небольшом объеме!

Что же произошло? Вошла незнакомая девочка, примерно моих лет, в длинной юбке, в белой блузке, в платочке на голове, из которого во все стороны выбивались пушистые прядки светло-русых волос; от нее пахло свежестью, от нее веяло теплом и дружбой. Она меня совсем не знала, но между нами внезапно растаяло мое обычное отчуждение и недоверие, и мы сразу стали друзьями. И вот мы уже улыбаемся другу другу, и вот садимся рядом за стол, подходит старец, мы встаем и молимся перед вкушением пищи, я вообще впервые, а она - привычно. Пьем чай с блинами, слушаем отца Василия. А после благодарственной молитвы, выходим во двор, держась за руки и вприпрыжку несемся на "обзорную экскурсию по селу".

Света рассказывает о том, как сгорели в доме на праздник Первомая ее родители, как тетка взяла ее к себе, как отец Василий позвал ее в храм, а она с радостью откликнулась, и храм стал ее родным домом. Она представляла меня редким селянам - все при деле, знакомила с коровами, козами, гусями - наизусть знала клички и даже характер животин: "Зося тихая, ласковая, а вот эта Гулька - просто наказание, постоянно убегает от хозяйки, то клеверу объестся до колик, то бодается, то забор повалит". И всё девочка говорила с улыбкой, радостно и просто. И по всему видно, даже непоседливая телушка Гулька, кусачие гуси, даже самые суровые крестьяне - все, завидев девочку, улыбались, приветственно взмахивали руками, хвостами, головами... Я же был в ореоле ее света, меня воспринимали как вялую тень искристой Светы, но и тому я радовался. Зашли в дом тетки, познакомился с усталой грустной женщиной, которая при появлении племянницы зарделась, забегала, налила нам парного молока, протянула по два ведра: "Поди, в лес зайдете, так наберите грибов!"

- Неужели можно набрать целых четыре ведра? - спросил я недоуменно, привыкший покупать грибы на рынке поштучно для супа или вкусовой добавки в жареную картошку.

- Запросто! - сверкнула девочка белыми зубами. - Сам увидишь.

И на самом деле, стоило войти в лес, как на первой же полянке мы наполнили маленькими боровичками по первому ведру, на второй полянке по соседству - лисичками по второму ведру. Забежали к тетке, оставили грибы, услышали похвалу и вернулись в поля. На берегу реки, запыхавшись, упали в траву и засмотрелись на прозрачные облака, плывущие по синему небу. Я рассказал, как всю дорогу сюда, нас с бабушкой поливал дождь, на что Света с таинственной улыбкой ответила:

- Нам то что, для сельских любая погода в радость. Нам и дождик и солнышко - всё для урожая сойдёт. Это батюшка в вашу честь такую погоду намолил.

- Как это?

- А вот пойдем, я тебе кое-что покажу.

Мы вскочили и быстрым шагом направились к вышке, стоявшей среди поля на пригорке. Забрались на верхнюю площадку. "Смотри по кругу!" По всему горизонту чернели сизые, набухшие водой тучи, то там, то сям поблескивали синие ломаные молнии. И только над нами, на пятачке земли, километров десять в диаметре, голубело небо, сияло солнце, плыли белые легкие перистые облака и весело цвиркали птицы.

- Неужели это можно намолить?

- Можно, как видишь, - кивнула Света. - Наш батюшка и не такое может. Он святой.

Внезапно именно здесь, на вышке, вспомнились ночные страхи, и я рассказал о них Свете. Она задумчиво кивнула, немного помолчала, что-то вспоминая.

- Со мной тоже такое бывало. Знаешь, как тяжело было потерять родителей. Хоть они и выпить любили, хоть и поколачивали меня, а все же родные. Меня даже несколько дней терзали мысли о самоубийстве. Только стоило мне прийти в храм к батюшке нашему, как вся эта тьма ушла. Отец Василий брал твою голову в свои руки?

- Да, сегодня утром. У меня после ночных страхов сильно голова болела.

- Видишь, наверное сразу и боль, и страхи, и вообще все неприятности - как ветром сдуло?

- Точно. Сдуло.

- А вместо темноты засветило солнышко? Так ведь? Если ты сюда приехал, значит батюшка взял тебя под своё крыло. Как птица берет под крыло птенчиков и защищает их от коршуна. Так что теперь в твоей жизни будет больше хорошего. Вот увидишь.

- Скажи, пожалуйста, - спросил я, осмелев, - ты знаешь, что такое любовь?

- Конечно, - кивнула девочка серьезно. - Это то, что дарит нам Иисус Христос, ведь Он - Бог Любви.

- А как ты узнаёшь, что пришла любовь?

- Очень просто, - улыбнулась она чуть смущенно. - Когда приходит любовь, в сердце становится тепло и плакать хочется.

Эти простые слова глубоко врезались в память, я их потом вспоминал всю жизнь.

Потом мы со Светой рядом стояли в храме. Она держала в руках блокнот с карандашом. Будто смотрела внутрь себя, находила нечто колючее, тихонько ойкала, записывала в блокнот грех и, как бы извиняясь, смущенно посматривала в мою сторону. Отец Василий меня подробно исповедал. Появилось такое чувство, будто он видит меня насквозь. Он напоминал о давно забытых проказах, непослушании, драках и обидах - я согласно кивал: "грешен", а он удовлетворенно кивал: "молодец, не жалей ты их, вытаскивай из души, кайся, кайся". И я каялся, со стыдом и облегчением. После исповеди мы со Светой вычитывали молитвенное правило для причастников, она - одну молитву, я - следующую... Она - легко и привычно, я - запинаясь, мыча, натужно. Но ни малейшей нотки издевки - наоборот, терпеливо и даже переживая за меня, неумеху, девочка помогала так бескорыстно, с таким невероятным дружеским участием... На утренней воскресной службе Света снова стояла рядом и как могла поддерживала меня. Сильно хотелось пить, ближе к завершению службы у меня от голода урчало в животе, от слабости чуть покачивало. Света шептала на ухо: "потерпи еще немножко, зато потом так хорошо будет, как никогда в жизни, вот увидишь".