Дикие сердцем

Пес сидел у моих ног и преданно смотрел мне в лицо. В голове, как вспышка молнии, пронеслась мысль: «Так вот почему ты пришел ночью! Ты подумал, что она вернулась. Она была твоей хозяйкой, не правда ли? О, как грустно…»

Пес ткнулся влажным носом в мою ногу выше колена. Я наклонилась, чтобы погладить его. Странные люди, которые увезли его хозяйку, очевидно, попытались пристроить его к соседям. А хозяйку увезли далеко, в незнакомое суровое место, где она умерла в одиночестве… Я заставила себя остановить мрачный поток мыслей. Нервное напряжение и недостаток сна сделали меня слишком впечатлительной. Заржавевший кран никак не хотел поддаваться. Наконец он со скрипом уступил. Струя рыжей воды хлынула в раковину. Опавшие листья, которые лежали в раковине, закружились в водовороте. Через пару минут вода стала чистой и прозрачной. Я вымыла лицо, руки и шею и почувствовала себя гораздо лучше. Взяв со стола миску, я сполоснула ее, набрала воды и поставила на пол. Пес сделал несколько шумных глотков, а утолив жажду, отошел, облизываясь.

Я подняла миску и осмотрела ее более внимательно. По краям, на фоне нежной кремово-белой глазури, были нарисованы черные, красные и зеленые фигурки. Судя по работе, столовый сервиз был старинным. Я предположила, что он был изготовлен в XVIII веке. Благородное изделие мастера, жившего очень давно, выглядело несколько нелепо на фоне облупившихся стен. На оконных шторах были изображены птицы и цветы. Я с трудом разглядела узор под слоем паутины. Шторы висели неровно и были не очень аккуратно подшиты снизу. Вне всякого сомнения, их перешивали из штор большего размера. На столике рядом с раковиной стоял бокал на высокой ножке, судя по всему, старинный и очень дорогой. Я нашла тряпку и смахнула паутину со стенок бокала. Прекрасный рисунок — Юпитер, соблазняющий Венеру, — возник передо мной.

Все, что было в коттедже, включая посуду, принадлежало Виоле. Мне было интересно, испытывала ли она какие-либо чувства по отношению к своей крестной. Виола никогда не рассказывала мне о ней. Жизнь моей подруги была окружена дымкой таинственности. Ее вырастила и воспитала тетя. Мне ни разу не довелось слышать, чтобы Виола рассказывала о своих родителях, а я не хотела расспрашивать.

Мы с Виолой были знакомы с детства. Я хорошо помнила ее скромной худенькой девочкой с темными кудрявыми волосами. Моя мачеха дружила с ее тетей. Признаюсь, я до сих пор не могу понять, что связывало их. Мачеха занималась дизайном довольно большого особняка в Ричмонде, в котором жила тетя Виолы. Наверняка их дружба завязалась в то время. Из-за шестилетней разницы в возрасте мы с ее племянницей не были близки. Друзьями мы стали только в прошлом году, после того как случайно встретились на вечерних курсах по изучению творчества Ватто[5] и французской живописи. Разница в возрасте перестала быть такой заметной, мы сразу же понравились друг другу. Вчера, перед тем как отправиться на вокзал, я отослала Виоле записку, в которой было только три слова: «Опускаюсь на землю…»

Я вернулась в гостиную. Остатки оконных стекол были покрыты пятнами грязи. Дневной свет, который проникал в комнату, расцвечивал зайчиками потертый персидский коврик перед камином. Ветер смел желтые листья на полу в длинные дорожки. Внутреннее убранство дома стоило не дорого, но было подобрано тщательно и свидетельствовало о хорошем вкусе хозяев. Я снова подумала о предыдущей хозяйке. Она, очевидно, проводила уйму времени в антикварных магазинах, стараясь пополнить свою коллекцию вещицей поизящней.

На столе стоял древний граммофон. Я подняла крышку и поставила пластинку, не забыв сдуть с нее пыль. Раздались печальные звуки скрипки. Я была поражена романтичностью крестной Виолы и несколько изменила мнение о ней. Вновь покрутив ручку и очистив иглу от пуха, я сменила пластинку. Поначалу из широкой трубы раздавались лишь шорох и скрип, затем чарующие звуки симфонического оркестра заполнили комнату. О чем думала хозяйка дома, когда сидела за столом и слушала эту прекрасную музыку?

Между камином и одним из окон возвышался огромный книжный шкаф, который закрывал собой весь простенок. На трех верхних полках стояли Шекспир, Диккенс, Томас Гарди и Энтони Троллоп[6]. На нижних — собрания сочинений Блейка[7], Китса[8] и Джона Донна. Рядом тома Толстого, Бальзака и Гете. Обычно эти книги так и стоят на полках непрочитанными. Произведения Мери Уэбб[9], Комптона Макензи[10], Элизабет фон Арним[11], Констанс Холм[12] и Бенсона[13] указывали на то, что бывшая хозяйка дома была большой любительницей чтения.

На подоконнике обложкой вверх лежала раскрытая книга — роман Джона Мида Фолкнера[14] «Мунфлит», которым я когда-то зачитывалась. Это было более чем совпадение. Я закрыла глаза, пытаясь вызвать в воображении образ крестной Виолы. Глаза слезились, я не смогла увидеть ничего, кроме разноцветных пятен.

На полке между творением Кэтрин Мэнсфилд[15] «Блаженство» и романом Мередита[16] «Эгоист» зияло пустое место. Я поставила «Мунфлит» на место. Старушка до конца не утратила способности читать и понимать прочитанное. Или это был всего лишь рефлекс: держать книгу в руках и бездумно смотреть в сад?

Осмотрев внимательно комнату, я решила, что должна сделать все возможное, чтобы сберечь эту коллекцию разнообразных предметов, которую собирали в течение целой жизни. Я понимала, что рано или поздно вернусь в Лондон. Мой побег был эгоистичным и безответственным поступком. Я должна позволить Фэй, отцу и всем тем, кого ранило мое бегство, излить свою злость на меня. Я должна покорно выслушать упреки Алекса. Как только я об этом подумала, к горлу подступил комок. Я ведь могу отложить возвращение на несколько часов хотя бы для того, чтобы подробно рассказать Виоле о состоянии коттеджа. Она должна будет решить, как поступить с домом: оставить или продать.

Неожиданно раздался лай. Секундой позже я услышала пронзительный свист, и вскоре Джордж просунул голову в дверь.

— Меня прислала миссис Крич. Она желает знать, может, тебе что-нибудь нужно? Привет, старушка! Как поживаешь? — собака перестала лаять, узнав мальчика, и улеглась возле камина, поближе к тлеющим углям.

— Как мило! Кто такая миссис Крич?

— Она владелица магазина, а еще работает почтальоном. Не обольщайся, она просто сгорает от любопытства. Дедушка вчера рассказал ей о тебе. Она желает разведать как можно больше, чтобы потом рассказать посетителям магазина.

— О, боюсь, что ей нечего будет рассказывать. Я возвращаюсь в Лондон ближайшим поездом.

— Никогда! — Джордж, казалось, был поражен до глубины души. — Ты приехала сюда, разодетая, как кинозвезда, только для того, чтобы взглянуть на заброшенный дом и сразу же уехать обратно? Что случилось? У тебя приступ ностальгии?

— Совсем нет.

— Я могу трижды обежать вокруг земного шара и не буду испытывать ностальгию. Я смогу жить на Луне и буду только рад, что нахожусь так далеко отсюда.

— Не сомневаюсь. Скажи, пожалуйста, это не ты свистел в саду ночью?

— Может, старина Ник. — Джордж наклонился к собаке. — Что Клауи делает здесь? Почему она с тобой?

— Клауи? Какое странное имя! — Собака приподняла голову и добродушно зарычала в ответ. — Я думала, что она когда-то жила в этом доме.

— С какой стати! Клауи никогда не жила здесь. Собака принадлежит владельцам Гилдри Холла.

— О! — Я несколько смутилась: интуиция меня подвела. — Ты не мог бы принести мне кое-что из магазина? Думаю, что буду чувствовать себя гораздо лучше, если позавтракаю перед дорогой. Купи, пожалуйста, небольшую буханку хлеба, несоленого сливочного масла, пару пакетиков китайского чая. И что-нибудь для собаки… Как ты думаешь, она любит колбасу?

Джорджа чрезвычайно развеселил мой вопрос. Он корчился от смеха, его лицо покраснело, из глаз потекли слезы. Мне порядком надоело наблюдать за внезапным приступом дикого хохота.