Дикие сердцем

На секунду я пожалела о том, что богохульствовала. Но затем, постояв и поразмыслив, решила, что если бы Господь захотел послать мне манны небесной, то вряд ли стал бы заботиться о зеленой фабричной тарелке и вилке с ножом. Я наколола на вилку боб и с удовольствием его проглотила. Бобы были очень вкусные и еще не успели остыть. Из эмалированного чайника доносился сладкий аромат настоянной травы, вероятнее всего, это была ромашка.

Невнятный шум в углу, слева от меня, на минуту отвлек внимание. Я снова позвала Макавити, и он наконец отозвался — издал утробный вопль. Неподалеку со всех сторон окруженное мокрыми кустами стояло невысокое строение. Подойдя к нему, я рывком распахнула дверь. Пол в помещении был устлан мятыми газетами, комками грязи, камнями и увядшими листьями. В углу притаилась картонная коробка, туго перевязанная веревкой. Именно оттуда раздавалось мяуканье. Я распутала узлы и выпустила кота. Макавити был безмерно счастлив, оказавшись на свободе. Он подпрыгивал на месте как мячик, терся головой о мои ноги и радостно урчал.

Кто мог сотворить подобное с животным? Я была в ярости. К счастью, Макавити плотно позавтракал сегодня утром, но я боялась подумать о том, что бы с ним произошло, если бы я не нашла его. Человек, который затолкал кота в коробку, не мог уйти далеко. Все указывало на то, что он страдал психическими расстройствами. Испуганная, я побежала обратно в коттедж, прижимая Макавити к груди.

Кот за несколько секунд расправился с остатками фазана, затем по-хозяйски растянулся на диване. Он чувствовал себя невинно пострадавшим и желал насладиться безопасностью и уютом. Я осторожно устроилась рядом и стала думать о том, как раздобыть деньги.

В комнате было удивительно тихо. Только потрескивание дров в камине да посапывание спящих животных нарушало тишину. Время от времени вспышки пламени и яркие искры говорили о том, что огонь добрался до влажной коры. Птицы за окнами не прекращали своих звонких песен. Река была слишком далеко, ее шума не было слышно. Дождь почти прекратился. Я взяла чашку, налила чаю и уставилась на горящий огонь. Тишина стала раздражать. В Лондоне меня постоянно преследовал уличный шум, особенно раздражало громыхание транспорта. Я была окружена людьми с утра до вечера. Небо стало темнеть, а я сидела в абсолютной тишине, которая начинала давить мне на уши. Мне предстояло провести еще один вечер в одиночестве. Время будет медленно тянуться, а я попытаюсь что-нибудь прочитать при тусклом свете газовой лампы. Возможно, я приготовлю скромный ужин: тост с сыром или омлет. Я могу готовить только то, что позволяет мой исхудавший кошелек. В конце концов я лягу в постель, потому что мне нечем заняться, а читать в потемках довольно утомительно. Одиночество выявляет, высвечивает самые неприятные черты человеческого характера. Одиночество сродни диете, которая позволяет телу избавиться от вредных шлаков.

Внезапно я ощутила, что должна наконец разобраться в себе, поставить все точки над «i». Обрывки мыслей кружили в голове, вызывая беспокойство. Вероятно, я не была таким уж хорошим товарищем. Вне нашего круга человеческие отношения казались исключительно гармоничными, но это никоим образом не касалось меня. Хуже того, я была эгоистичной и жестокой. Я заслуженно стала неприкасаемой, опустилась до статуса парии.

Когда я позвонила отцу, намереваясь рассказать, что решила не выходить замуж за Алекса, Фэй выхватила у отца трубку и закричала, что я сошла с ума. Возможно, она была права. Какое удовольствие она испытала бы, если бы узнала, что меня охватило отчаяние!

Фэй случайно встретила нас с Алексом в Беркли, когда не прошло и десяти дней с момента нашей с ним первой встречи. Фэй уставилась на нас с недоумением, которое вскоре сменилось любопытством. На следующий день она позвонила мне и устроила допрос с пристрастием. Ее интересовало, где я встретила Алекса и как часто мы с ним видимся. Когда я ответила, что едва с ним знакома, Фэй, как мне показалось, успокоилась. Я не сообщила о том, что виделась с Алексом трижды на протяжении последней недели. Спустя два месяца мы с Алексом оказались на танцевальной вечеринке, которую устраивал отец. Ни у кого уже не оставалось сомнений, что мы влюблены. Увидев нас вместе, Фэй поперхнулась шампанским и кисло улыбнулась, словно ее вынудили пить уксус. Она сразу как-то сникла, постарела. Дорогой макияж не скрывал более ее возраста. Алекс сказал мне как-то, что Фэй звонила ему несколько раз после той памятной встречи в Беркли и приглашала пообедать. Ему приходилось каждый раз придумывать подходящий повод для отказа. Когда я спросила, почему он не рассказывал этого раньше, Алекс довольно резонно пояснил, что не хотел расстраивать меня.

Алекс, как всегда, взял инициативу в свои руки и пригласил отца и Фэй пообедать с нами. Я удивилась тому, что Фэй сразу же согласилась. Я поняла, что она не может ничего с собой поделать — ее тянуло к моему жениху. Алекс моментально очаровал Фэй. Мы с отцом могли бы пересесть за другой столик, потому что практически не принимали участия в разговоре. Поведение Алекса нельзя было назвать флиртом. Словом «флирт» нельзя описать тот уважительный флер, которым Алекс окружил Фэй. Он умело играл словами, позволяя ее надеждам воспарить до небес. К окончанию ужина я уже с трудом сдерживала зевоту. Фэй, напротив, сияла. Ее глаза сверкали, она была крайне возбуждена.

После этого Фэй время от времени писала Алексу короткие записки, звонила ему по телефону. Они обедали вместе раз в две недели. Не было сомнений в том, что Фэй влюблена в Алекса. Отец прекрасно все понимал, но прибегнул к испытанному средству, к которому часто прибегают стареющие мужчины: он старательно делал вид, что ничего не замечает. Фэй стала относиться к отцу, как к престарелому родственнику, от которого мало проку, но с которым все же стоит считаться. Она теперь относилась к нему гораздо мягче.

Я спросила у Алекса, как долго он сможет играть с Фэй. Алекс ответил, что подобная игра может продолжаться бесконечно. Фэй принадлежала к тому типу женщин, которые восхищение и преклонение предпочитали сексу, так как была слишком холодной и эгоцентричной по натуре. Алекс убедил Фэй, что считает ее своей ровесницей (Фэй была старше его на десять лет). Он давал ей понять, что у них схожие вкусы и опыт, тот же уровень интеллекта, а я была для него красивым ребенком — Спящей Красавицей, утешением за то, что он слишком щепетилен и не может позволить себе вступить в противоестественную связь с Фэй. Ситуация напоминала странную комедию с тайными намерениями и обманчивым удовлетворением.

Мне было непонятно, почему Алекс считает, что должен продолжать игру. На прямо поставленный вопрос Алекс без малейшего стеснения пояснил, что мой отец — богатый человек, а он, Алекс, обязан помешать Фэй убедить отца лишить меня наследства. Когда я сказала, что прекрасно проживу и без отцовского наследства — Алекс и так взял на себя все расходы, а мои заработки значительно возросли (Алекс настоял на том, чтобы я подняла цены на свои картины), Алекс ответил, что денег никогда не бывает слишком много.

Он вел себя с Фэй очень разумно. Когда она выпивала чуть больше, чем следовало, и была на грани того, чтобы признаться ему в любви, Алекс всегда умудрялся избежать объяснений, хотя всем своим видом показывал, что испытывает такое же томление. Фэй стала эмоционально зависимой от него. Алекс давал ей иллюзию сексуального возбуждения без грязи и похоти реального полового акта. Думаю, что Алекс испытывал удовольствие от осознания своей власти над Фэй. Я не имела ни малейшего представления, находил ли он ее привлекательной на самом деле.

Раздумья о Фэй, которая, без сомнений, не была образцом гармоничной личности, помогли осознать: я была не так уж безнадежна по сравнению с другими. Мрачные мысли, которые терзали меня, отступили. Проблема была в том, что я никогда не оставалась по-настоящему одна. В Лондоне у меня всегда находилось какое-нибудь занятие. Рядом всегда был кто-то, с кем я могла пообщаться. Может, это и звучит глупо, но человек нуждается в развлечениях. Любительская пьеса, частный показ мод, ужин в компании друзей помогали заполнить время. В деревне у меня было море свободного времени, и я не знала, что с ним делать. Я чувствовала, что должна организовать себя и заняться чем-то полезным. Мне представилась прекрасная возможность прочесть «Историю упадка и разрушения Великой Римской империи» Гиббона[46]. Я давно давала себе обещание сделать это. Кроме того, я могла начать читать «В поисках утраченного времени»[47]. Здесь, в уединении, никто не смог бы помешать мне насладиться прекрасными книгами. Но всеми фибрами своей души я жаждала общения, мне хотелось вести себя как можно легкомысленнее.