Дикие сердцем

— Если я нечаянно сделала тебе больно, говоря об Эдварде, прошу прощения. Мне очень жаль. Я и понятия не имела…

— Ничего страшного. Как ты могла знать? Но именно поэтому я не могу считать пьянство пороком. Слабость — да. Но я смогла бы полюбить человека, чья слабость является его злейшим врагом. Это не сожаление… скорей, симпатия.

Прим уставилась на кастрюлю с картошкой.

— Проблема в том, что человеческие слабости пугают меня. Слабость говорит о ненадежности. Парадоксально вот что: чем более стабильно твое положение, тем более ты боишься. А ты не боишься слабостей, потому что никто не испытывал тебя на прочность.

— Возможно. Я должна поблагодарить за это Фэй. Из-за нее я решила стать независимой.

— Неужели она настолько ужасна? Расскажи о ней.

Я изо всех сил старалась быть объективной, рассказывая, как Фэй влияла на формирование моего характера. Только теперь я стала понимать, насколько нелегко было молодой женщине справляться с молчаливым, замкнутым, вечно угрюмым ребенком, каковым я была в те годы. Фэй занималась дизайном интерьеров. Она никогда не принимала во внимание чувства клиентов. Когда я стала старше, Фэй часто брала меня с собой и поручала записывать в блокнот гениальные мысли. Обычно она, заходя в гостиную, брезгливо морщила свой острый нос и говорила: «Какой ужас! Все это необходимо убрать. Я вижу только ампир!» После этого начиналась работа. Дом, к которому Фэй имела счастье приложить руку, становился очередным памятником эпохи Наполеона: позолоченные колонны из красного дерева, массивная мебель, шторы с вышитыми лавровыми венками. Клиенты просто боялись признаться, что им всего лишь хотелось посоветоваться по поводу цвета обоев. После вмешательства Фэй обстановка выглядела великолепно, но жильцов мучила постоянная боль в спинах из-за сидения на массивных креслах с прямыми спинками и боль в глазах из-за необходимости читать в полумраке. Фэй ненавидела яркий свет. Она считала яркое освещение исторически некорректным.

Как только Фэй появилась в нашем доме, на следующий день после похорон моей мамы, она тут же принялась за перестановку. Меня переселили на верхний этаж. Новая комната оказалась довольно милой. Из окна открывался прекрасный вид на реку. Комната была украшена в стиле рококо. Кровать представляла собой lit à la Polonaise[43] в белую и желтую полоску. К стене прижимался изящный комод chinoiserie[44], но мне не разрешалось класть в него вещи — Фэй страшно переживала за его лакированную поверхность. Ковер на полу был нежно-кремового цвета. Мне приходилось снимать обувь внизу, в прихожей, чтобы ненароком не запачкать его. Мою спальню часто показывали посетителям, поэтому комната всегда должна была оставаться аккуратно прибранной. Даже нечаянно забытый на ночном столике гребень приводил Фэй в дикую ярость. Оглядываясь назад, я понимаю, что комната была прекрасной, но ребенком я скучала по своей старой комнате со скрипучей металлической кроватью. Потрепанный полосатый матрац я использовала как батут. На нем было так весело прыгать! А на старом кресле можно было уютно свернуться клубочком и укрыться с головой розовым стеганым одеялом, не опасаясь нагоняя.

Когда я лежала на спине на элегантной новой кровати (я не могла улечься иначе — на вышитых наволочках было больно щекам), мне чудилось лицо ужасного старика, который пристально смотрит на меня из-под опущенных штор. Я часами не могла заснуть и дрожала от ужаса под дорогими простынями. Простыни холодили тело и казались скользкими как лед.

— Когда я была маленькой, то выдумала старика с огромными садовыми ножницами. Мне казалось, что он живет под кроватью, — рассказывала мне Прим после того, как я описала свои ночные кошмары. — Я иногда прыгала с кровати на середину комнаты, так как боялась, что он отрежет мне ноги до самого колена. Если бы ты не заговорила о своих кошмарах, то я бы и не вспомнила о своих. Все это осталось в прошлом. Думаю, что все дети выдумывают нечто подобное. Твоя мачеха поступила жестоко, ей не следовало менять все так радикально. Черт, опять телефон!

Прим побежала в соседнюю комнату, чтобы взять трубку. Я же тем временем вернулась к воспоминаниям о Фэй. Выйдя замуж за отца, Фэй опустилась на ступеньку ниже по социальной лестнице. То же случилось и с отцом, когда он женился на моей матери. Фэй, без сомнения, любила отца. Большая часть ее знакомых были представителями высшего общества. Благодаря связям Фэй отец добился продвижения по службе. Его назначили директором. Теперь мы не нуждались в деньгах. Мне стали покупать дорогие вещи, но никто никогда не интересовался моим внутренним миром. Большую часть времени я проводила в кухне в компании миссис Поуп. Дядя Сид навещал меня лишь изредка. Я старалась, чтобы дядя и Фэй не встречались. Даже ребенку было понятно, что они никогда не найдут общего языка. Однажды я выглянула из окна своей спальни и увидела дядю Сида. Он вразвалку шел по направлению к нашему дому. На его голове была широкополая шляпа. Дядя всегда надвигал шляпу на самые брови. Я помчалась к дверям, но Фэй в этот раз опередила меня. Дядя Сид держал в руках объемный мешок.

Увидев дядю Сида, Фэй сказала:

— У нас уже есть постоянный продавец рыбы. Вам не стоит больше приходить сюда. — Фэй, очевидно, унюхала запах креветок, которые были в мешке.

— Я пришел повидаться со своей племянницей, маленькой Фредди, — пояснил дядя и мотнул головой, словно отгоняя назойливую муху.

— Здравствуй, я очень скучала! — Я оттолкнула Фэй и прижалась к дяде.

— Проходите, пожалуйста. — Фэй даже не пыталась скрыть удивление и отвращение.

Мы втроем прошли в гостиную. Дядино лицо казалось слишком красным на фоне светло-зеленых стен и кремовых диванов. В доме было жарко. Усевшись поудобней, дядя вытер пот носовым платком.

— Тепло для этого времени года, не так ли? — сказал дядя.

— Разве? — Фэй зажгла сигарету и бросила на дядю скучающий взгляд.

— Не могу здесь ничего узнать. — Дядя Сид с любопытством вертел головой. — Дом стал похож на отель. Сильвия умела подбирать вещи со вкусом. Ей удавалось, сэкономив деньги, сохранить стиль. Я помню старый диван с обивкой в розах. Тебе нравилась прежняя мебель, Фред?

— Да, мебель была очень милой…

— Если вы, мадам, храните где-то старые вещи, я бы хотел забрать их. Мне дорого все, что связано с Сильвией.

— Вы имеете в виду то викторианское барахло, которое обветшало до предела? — Фэй пренебрежительно махнула рукой. — Я отдала все старьевщику.

Всем нам больше нечего было сказать. Дядя Сид вскоре попрощался и ушел. Пару дней спустя жуткий запах в гостиной напомнил о мешке с креветками, который дядя оставил под диваном.

Через несколько дней после этого случая я заболела скарлатиной. Несмотря на высокую температуру и боль в горле, я наслаждалась тем, что болею. Фэй наняла еще одну женщину, и теперь та занималась уборкой, а миссис Поуп посвящала все время заботе обо мне. Мы играли, вырезали из бумаги кукол, читали и рисовали. Мое тело покрылось красной сыпью, я изо всех сил старалась не чесаться. Старая кожа слезала с меня, как со змеи. Фэй ни разу не навестила меня. Она никогда не болела и полагала, что все суетятся из-за пустяков. Отец приходил раз или два в неделю и, испытывая неловкость, стоял у моего изголовья не более пяти минут. Нам не о чем было говорить. Полагаю, что, находясь в постели, я напоминала отцу о часто болевшей маме.

В то время скарлатина считалась тяжелой болезнью. Как только мне стало лучше, доктор приказал продезинфицировать комнату. Вещи, которые было невозможно подвергнуть обработке, следовало сжечь.

— Только не Еванджелину! — заявила я.

Я ни на минуту не расставалась с куклой, которую сшила мама, каждый день брала ее с собой школу, а ночью Еванджелина спала на моей подушке.

— Конечно же нет, дорогуша, — миссис Поуп поцеловала меня. — Я скорее позволю сжечь дом, чем куклу.

Но когда на следующий день я спустилась в холл с куклой в руках, Фэй уже поджидала меня.