Дикие сердцем

— Если что-нибудь не придумать, то к вечеру ты не сможешь даже пальцем шевельнуть, — сказал Вер, когда увидел мои руки. Лейкопластырь на ладонях порозовел от сукровицы. — Очень больно?

— Нет, совсем нет, — соврала я.

На самом деле волдыри на ладонях просто пекли. Но мне не хотелось уподобляться Дасти и Дикону, которые не переставали ворчать и жаловаться на боль в руках, ногах, пояснице и других частях тела.

— Руки городской девушки не приспособлены к тяжелой работе, — сказал Дасти и сплюнул на землю рядом с моим пакетом с сандвичами. Он с гордостью выставил на всеобщее обозрение свои мозолистые загрубелые ручищи.

Вер заглушил мотор, и сразу стало слышно птичье пение и стрекот сверчков.

— Чибис, — Вер указал на птичку с хохолком, которая прыгала по скошенной траве. — Чибисы в наших краях становятся редкостью. Всему виной интенсивное сельское хозяйство. Нам следует подумать о потомках. Когда историки станут изучать нашу эпоху, им будет сложно понять, почему мы ничего не сделали, чтобы предотвратить уничтожение множества видов живых существ.

Дасти и Дикон уминали вареные яйца и холодные сосиски. Проблемы окружающей среды их нисколько не волновали. Я лениво наблюдала за тем, как лучи солнца играют на кончиках моих туфлей, и пыталась заставить мозг работать.

— Как здоровье отца?

— Без изменений. Он в коме.

— Мне так жаль!

— Доктора утверждают, что он не чувствует боли. Они считают маловероятным, что отец когда-нибудь придет в сознание. В таком состоянии он может находиться месяцы, а то и годы. Ничего нельзя сделать. На следующей неделе его переведут в Борнмут, в специализированное отделение по уходу за коматозными больными.

— Ты теперь не намерен уезжать?

— Нет. Я позвонил Гаю, рассказал, что случилось с отцом. Он заявил, что не видит причин прерывать отдых. Ради чего мчаться обратно, преодолевать сотни миль? Чтобы часами бесцельно просиживать над бессознательным телом? — Вер неожиданно рассмеялся. — У Гая множество недостатков, но нет никаких сомнений в том, что он не лицемер. Я рассказал ему, что собираюсь покинуть поместье, но Гай с этим категорически не согласен. — Я подумала о тех деньгах, которые Вер еженедельно выделяет Гаю на расходы. На его месте я бы тоже стала возражать. Вер продолжил с сарказмом: — Безусловно, Гай прав. Я уже слишком стар, чтобы вновь штурмовать неведомые вершины. В этом есть нечто мелодраматическое, оскорбительное для меня.

— Кроме того, старушка Хлоя не вынесет разлуки с тобой.

Собака, услышав свое имя, вопросительно подняла голову, затем устремила молящий взгляд на кусок сыра. Я одолжила у Дикона нож и отрезала Хлое кусочек. Собака расправилась с угощением в считанные секунды и опять улеглась спать. Вер смотрел на свой наполовину съеденный сандвич с отсутствующим видом. Рисовать портрет Вера было бы непростой задачей. Вер был неразговорчив, сдержан в проявлении эмоций. Невозможно было разгадать его характер за маской, которую он носил не снимая. Брови у Вера, как и у Гая, были высоко приподняты. Темные волосы придавали лицу Вера некий драматизм. Сейчас, когда его волосы отросли и касались воротника, сходство между братьями бросалось в глаза. Но лицо Вера было более мужественным: челюсти крепче, прямой нос длиннее…

— «Кот мог посмотреть на короля, — сказала Алиса», — произнес Вер и обернулся ко мне так быстро, что я не успела отвести взгляд.

— Ты любишь «Алису в стране чудес»? Странно, почему так мало людей любят эту книгу? Думаю, что ее слишком навязывают всем в детстве. — Меня смутило то, что Вер поймал мой взгляд. — «Алиса» — единственная книга, которую читает мой Дядя Сид. Он может цитировать Льюиса Кэрролла часами. Дядя утверждает, что книга содержит всю мудрость, которая необходима человеку.

— Хорошая книга, — согласился Вер, а затем спросил: — О чем ты думала, когда смотрела на меня?

— Мне интересно, как тебе удается ладить с мисс Глим.

— Я сам застилаю кровать и мою за собой посуду. Правда, она все равно перемывает ее. Мисс Глим считает, что следует гладить носки, даже те, которые истерлись до дыр. Я ужинаю в полном одиночестве в столовой под ее холодным взглядом. Иногда мне кажется, что мисс Глим может меня отравить, настолько враждебно она на меня смотрит.

Вер улыбнулся. Я подумала, что ему, должно быть, чертовски одиноко в огромном особняке. Что случилось с женщиной, с которой он имел несчастье сбежать?

— Бедняжка мисс Глим! Она относится к тому типу женщин, которые не способны делить свое сердце между несколькими мужчинами. Ты не пробовал быть с нею строже?

— Когда я предложил закрыть некоторые комнаты, чтобы избавить ее от излишней работы, она стала визжать, как плохо смазанное колесо, и принялась демонстративно драить дом сверху донизу, включая крыльцо. Вечерами у нее свободное время, но в тот день, вернувшись с прогулки, я увидел, как она яростно выбивает ковры. Ужин состоял из пяти блюд и был подан на старинном серебре. Я больше не смею предложить ей отдохнуть. Боюсь, что вместо этого она снова устроит показательную уборку. Я истинный британец. Когда я вижу, что собака машет хвостом, принимаю это за приветствие. Когда слышу рычание, принимаю его за угрозу. Женщины говорят на совершенно незнакомом мне языке. Меня сбивает с толку женская логика. Вероятно, потому, что я так мало общался с женщинами.

— Нет-нет, дело не в этом, — возразила я. — Это касается всех. Мужчины не понимают женщин, женщины не понимают мужчин. Очевидно, состояние влюбленности требует непонимания. Ясность лишает отношения романтического покрова.

Вер рассматривал ярко раскрашенного жука, который с жужжанием ползал по его запястью. Лицо Вера было в тени, в глазах отражался солнечный свет. Очень осторожно Вер коснулся прозрачного крылышка насекомого.

— И все же я верю, что возможно узнать душу другого человека, оставаясь при этом самим собой… — Дасти громко захрапел посреди фразы. Вер встал. — Пора браться за работу.

Мужчины с ворчанием взялись за вилы. Солнце пекло. Земля, казалось, плавилась под яркими лучами. Я с трудом фокусировала взгляд. Волосы под шляпой намокли от пота, но я упрямо не снимала ее, так как боялась, что на лице появится множество веснушек. Неожиданно состояние транса, в которое я впала, было прервано дикими криками. Дикон свалился на землю, его лицо скорчилось от боли.

— Чертова нога! Нога подвернулась, я упал и напоролся на нож. О-о-о!!! — вопил Дикон.

Вер увидел, что что-то не так, и заглушил двигатель. Кровь окрасила штаны Дикона в красный цвет, а его лицо стало серым. Вер вытащил нож из кармана Дикона и резанул штанину. Мне стало дурно, когда я увидела кровь, которая била фонтаном из открытой раны. Вер оторвал полоску ткани и наложил на рану тугую повязку.

— Так-то будет лучше. А теперь, Дикон, подними ногу повыше. Похоже, ты повредил артерию. Я отвезу тебя в больницу. Фредди, помоги ему, поддерживай ногу.

Дикон был высоким и неимоверно грузным мужчиной. Вер взял его под руки, мы с Дасти — за ноги, и общими усилиями нам удалось затолкать Дикона в трейлер. Вер подогнал трактор и прицепил трейлер.

— Я отвезу его на почту и оттуда по телефону вызову такси. Меня не будет около часа.

Я помчалась открывать ворота. Мы лишились помощника, едва начав работу. Вернувшись, я обнаружила, что Дасти топчется на месте и совершенно не горит желанием работать.

— Я приду помогать в среду, — заявила Прим, когда я рассказала ей о случившемся.

Вер приехал на луг только после того, как отвез в больницу сердитую миссис Дикон. Она была вне себя — в этот день ей предстояла большая стирка, а несчастье с мистером Диконом отвлекло ее от работы. Дикон был необычно молчалив под градом упреков, которыми она его осыпала.

— В среду у меня выходной, — пояснила Прим. — Почему бы не помочь старому другу?

— Я приду завтра после обеда, как только закончу уборку в классе, — сказала Бар. — Надо поторопиться. Погода вскоре может испортиться. У нас есть только пара дней, потом начнется буря. В пятницу ожидается проливной дождь и гроза.