Страница 12 из 19
В холодильнике стояла открытая бутылка "Либфраумильха". Она налила бокал, глотнула, с отвращением отставила. Следующие восемьдесят шесть секунд Элейн думала о вине, дважды прочтя этикетку. Она сделала себе замечание, — никогда не покупать его снова. Порывшись в коробке из-под пакетиков сахарозаменителя, она нашла полтаблетки, запила ее вином.
Она вернулась к "Вылижи до крови" и в течение следующих одного часа, тридцать одной минуты и восемнадцати секунд исступленно работала, с полной концентрацией и все возрастающей неудовлетворенностью.
Ее кожа зудела.
Еще семь минут девятнадцать секунд Элейн сердито смотрела на картину.
Она решила позвонить Эллену.
Ей ответил записанный голос страдающего бессонницей человека. Номер, который она набрала, больше не состоял на обслуживании. Будьте любезны…
Элейн постаралась мысленно представить Эллена. Как давно это было? Ее кожа зудела.
Она оставила его, или же он прогнал ее? И на самом деле, имеет ли это значение? Она ненавидела его. Она всегда ненавидела его. Она ненавидела все то, чем она была прежде.
Ее тело ощущало себя странно, словно было телом постороннего человека. Трико стесняло ее в промежности. Дурацкий дизайн.
Элейн сняла трико и колготки. Ее кожа по-прежнему зудела. Будто в агонии превращения гусеницы. Смертельная агония прежней жизни. Гусеница ненавидит мотылька?
Она думала об Эллене.
Она думала о себе.
Любовь и ненависть.
На двери ее стенного шкафа располагалось зеркало в полный рост. Элейн вгляделась в свое отражение, лаская свои грудии промежность. Она приблизилась, прижалась к зеркалу, принявшись тереться об отражение. Заниматься любовью с самой собой.
Ненавидя.
Прижавшись к своему отражению, Элейн не могла не заметить на когда-то плоской груди тончайшие шрамы там, куда пластический хирург имплантировал силикон. Трогая искусственно созданное влагалище, Элейн не могла подавить воспоминания об операции по смене пола, осознание своей прежней мужской сущности.
В памяти — каждый миг. Удовольствия. Боли. Желания. Ярости. Ненависти. Ненависти к
себе.
Бытия Элленом.
Ее кулаки дубасили отражение, разбивая его на тысячу хрупких мгновений.
Кровь сочилась из кулаков, текла по рукам, образовывала на грудях и животе извилистые узоры.
Она лизнула свою кровь, и нашла ее приятной. Она пролилась за нее.
Сжав осколки зеркала, Элейн прошествовала к своей недописанной картине. Она встала перед изображениями в натуральную величину, любя и ненавидя то, что сотворила.
Ее кулаки двигались по холсту, полосуя его безумными узорами.
Возьми. Это мое тело. Данное мне.
Блэклайт приканчивал холодную пиццу с анчоусами и черными маслинами. Он обратил внимание на свои масляные руки, испачканные соусом, вытер их о джинсы. Пятна немного изменили свое положение. Он облизал татуированные костяшки.
Где-то шел дождь, поэтому под крышей старого склада монотонно темнело. Он наблюдал за Кейном. Или гориллой Лайонела Этуилла, вырвавшейся из клетки в лабораторию. Или Рондо Хэттоном в роли мистера Хайда.
— Так что такое лакуны?
Кейн изучал каталог биохимической продукции. — Пробелы. Ямы. Пустые места.
— Места — это важно, — сказал Блэклайт. Он сложил испачканные пиццей кулаки костяшками вместе и придал им вращение. — Ты знаешь, как работают атомные бомбы?
— Когда-то их уже конструировали, — сказал Кейн. — Они переоценены.
— Берешь два куска плутония или чего-то такого, — поведал ему Блэклайт. — Больших, как твой кулак. Оставляешь, значит, место между ними, и она безвредна. Но… — тут он стукнул кулаками друг о друга, — …тресни их друг о друга. Критическая масса. Кирдык.
Он прервал лекцию взрывной отрыжкой. — Вот зачем всегда должно оставаться место, — заключил Блэклайт. — Как две половинки твоего мозга. Ид и эго. Инь и ян.
Мужское и женское. Эти пробелы должны оставаться даже в твоих мыслях, — мгновения мечтаний, забвений, рассеянности. Что получается, когда ты заполняешь лакуны?
— Критическая масса, — сказал Кейн.
* * *
Зеркало являлось дверью, помутневшей и скользкой от вкуса крови. Стиснув яростные осколки стекла, Эллен и Элейн ждали с противоположных сторон, ждали, когда один из них прорвется к другому.
Жестокое соприкосновение
Ночь сгущалась слишком быстро. В свинцовом небе сверкала молния. Раскаты далекого грома звучали уже не так далеко. По небу в поисках укрытия проносились чернокрылые птицы. Эльрик понюхал воздух, откинул с лица белые волосы. Конь беспокоился под его бедрами.
Мунглум досадливо оглядел горизонт. Они проскакали весь день. От человеческой погони они пока что отделались, но буря быстро настигала их. — Нам нужно найти какое-нибудь убежище.
— ОНИ искать убежища не будут. — Эльрик напряг память. Он не был знаком с достопримечательностями той части страны, через которую они спасались бегством, но он помнил болтовню о разрушенном замке, где якобы обитали привидения. Легенда такого рода способна отпугнуть чужих, и лучше отбиваться за стенами, если до того дойдет, чем оказаться, как лиса, затравленным.
Гроза стала ближе. Ни Эльрик, ни Мунглум не услышали удара, когда молния разодрала землю прямо позади них. Пришлось вцепиться в седла, когда их охваченные паникой кони стремглав рванули сквозь внезапный ливень.
— Туда! — крикнул Эльрик. Разорванное молнией небо явило взору каменные стены впереди. Они с Мунглумом старались совладать со своими конями, кое-как направив их на полном скаку в пролом, в обнесенное стеной пространство.
— Там свет! — показал Мунглум, когда они пересекли внутренний двор. В пропитанном дождем ветре Эльрик почуял дым. Большая часть внутреннего строения еще стояла, хоть и разрушилась частично. То, что, по-видимому, было самим замком, сохранило остатки крыши. Сквозь его зияющие ворота виднелся огонь.
Снова ударила с грохотом молния. Эльрик и Мунглум двинули коней через дверной проем замка, не беспокоясь о том, с кем могут столкнуться. Внутри помещения было довольно сухо, даже, пожалуй, затхло из-за давнего запустения. В массивном очаге пылал сильный огонь. Сломанный стол был уставлен едой и вином. И не было никого.
— В этом замке должны обитать привидения? — Мунглум изучал тени этой похожей на пещеру комнаты. Немногое избежало обращения в прах, сгнившие гобелены, полуразвалившаяся мебель. Кто бы ни разрушил замок, разграбить его он не задержался.
— Во ВСЕХ разрушенных замках обитают привидения, — сказал Эльрик, спешиваясь. — Во всяком случае, таково общепринятое мнение. Теперь привяжи наших коней. Кто-то здесь живет, и мы воспользуемся этим огнем.
Пока Мунглум занимался лошадьми, Эльрик избавился от плаща и согрелся у огня. Худенький альбинос плохо переносил холодную, дождливую ночь. Он обратил внимание на еду и питье на столе. Три прибора. Сыр, хлеб, холодная дичь, яблоки, вино и, — Эльрик деликатно понюхал бутылку, — бренди. Он налил бренди в чашу ярко-красного стекла. Место его изготовления он определить не мог, но оно оказалось превосходного качества и согрело его.
Мунглум вернулся от коней и чуть не выбил чашу. — Там может быть яд!
— Кто же знал, что я здесь буду? — После неполных двух дней бегства Эльрик обессилел. Он отломил кусочек хлеба. — Попробуй дичь, Мунглум, и, если она отравлена, сообщи мне.
— Приготовлено три места, — заметил Мунглум. — А здесь никого нет. И где ты в это время года найдешь свежие яблоки? Говорю тебе, в этом замке обитают привидения.
— Этот огонь развели недавно, — сказал Эльрик. — Наши хозяева — тоже путешественники, ищущие на ночь убежище. Когда разразилась буря, они выскочили, чтобы позаботиться о конях и вещах. Я уверен, что скоро они к нам присоединяться.
В образовавшихся в стенах и крыше замка щелях штормовые ветра стонали столь неистово, что Эльрик не сразу услышал слабый стон Буреносца.