Стальные корсары

- Ну что, Роберт Николаевич, гадаете, кто я есть, и на кой черт свалился на вашу голову? - с усмешкой поинтересовался Бахирев.

- А еще почему вы оставили «Цесаревича» на внешнем рейде, - в тон ему отозвался Вирен.

- Потому что через несколько часов намерен вас покинуть. И не надо на меня так смотреть, это вы, сами, без моей помощи ухитрились потерять лучший корабль флота, а я его вернул. Без вашей помощи, заметьте.

Нельзя сказать, что Бахиреву доставляло удовольствие бить Вирена по больному, он не был злым человеком, а справедливым Михаила Коронатовича считали все, от адмирала до последнего матроса. Но сейчас ему требовалось расставить все точки над ё и показать, кто здесь главный. С Виреном это можно было сделать только одним способом - действуя максимально жестко.

- Я тогда не командовал эскадрой, - буркнул Вирен, и Бахирев понял: все, он победил. Командующий Тихоокеанской эскадрой «сломался» на удивление легко, почти сразу. Усталость, недосып, жестокие и незаслуженные поражения... Да еще и понимание того, что крайним сейчас могут - и, скорее всего, сделают - именно его... Все это здорово подкосило человека, еще недавно безбоязненно выходившего на своем крейсере против куда более сильных японских кораблей - и побеждавшего. Еще и слова своего визави, которые он воспринял как неприкрытое обвинение... Впрочем, последнее уже явно лишнее.

- А я лично вас и не обвиняю. Но кое у кого головы полетят, - зловеще пообещал Бахирев. - Хотите быть в их числе? Нет? Вижу, что нет. Тогда слушайте меня внимательно.

- И все же... кто вы?

- Я же сказал - чиновник для особых поручений. Впрочем, я вижу, мне вам придется все-таки кое-что объяснить.

- Да уж извольте, - буркнул Вирен.

- Все очень просто, Роберт Николаевич. До безобразия просто. Вы проиграли войну. Да-да, не кривитесь, именно вы, хотя как раз лично вашей вины здесь почти нет. Более того, лично я считаю, что будь вы во главе флота, война пошла бы совсем иначе. Ну, могла бы пойти. Как бы то ни было, над вами было очень много народу, и Старк, и покойные Макаров с Витгефтом, и сам наместник... Но проблемы это не снимает, война на море оказалась фактически проиграна. А на суше такие же олухи проиграли летнюю кампанию. Вдребезги проиграли. А все из-за объективных причин, главная из которых - всеобщая нерешительность. В том числе и лично ваша. Почему, к примеру, ваши корабли, адмирал, все еще здесь, а не предпринимают даже попыток выйти в море?

- Но...

- Это неважно, что вы хотите сказать. У вас могут быть свои мотивы, но факт остается фактом. Я не обвиняю Ухтомского, что он вернулся в Порт-Артур, его корабли были избиты, и не факт, что он дотянул бы до Владивостока. Я не обвиняю вас, поскольку объективные обстоятельства могут оказаться излишне могучи. Но факт остается фактом - ваши корабли застряли на базе, а матросы осваивают штыковой бой. Вот скажите мне, Роберт Николаевич, почему моряки, элита вооруженных сил, на обучение и содержание каждого из которых затрачены немалые суммы, используются как пушечное мясо? Я вас спрашиваю, кажется.

Это было жестоко, но говорил Бахирев чистую правду, и под его обличающими словами плечи Вирена опускались все ниже. А ведь он таких плевков совершенно не заслуживал.

- Успокойтесь, Роберт Николаевич. Как я уже сказал, лично к вам наверху, - тут Бахирев многозначительно ткнул пальцем в потолок, - серьезных претензий нет. Но и войну японцам проигрывать России невместно. И когда такие, как вы, теряют все, что можно, появляемся мы, чиновники для особых поручений. Действуем своими методами, которые вам могут показаться неприемлемыми и даже в чем-то подлыми, но пусть это останется на нашей совести. И тот факт, что вы о нас мало что знаете, говорит лишь о вашей невнимательности. У государства много инструментов, на любой случай.

- Вы хотите сказать, что посланы победить в этой войне?

- Именно.

Вирен расхохотался. Бахирев некоторое время наблюдал за ним, чуть прищурившись, а потом резко бросил:

- Ну-ка, Роберт Николаевич, припомните хоть одну свою победу в этой войне.

Вирен осекся, едва не подавившись смехом. Ну да, удар ниже пояса. А вот нечего смеяться, мстительно подумал Бахирев и резко бросил:

- Вы не победили ни разу, а мы из ничего создали эскадру. Один броненосец вы сами видите. К вечеру сюда придет транспорт с вооружением. До моего возвращения рекомендую подумать, будете ли сидеть в этой крысиной норе дальше, или собираетесь воевать. На ваш пост никто не покушается, мы хотим лишь согласовать дальнейшие действия. Ну а захотите отсидеться - Бог вам судья. И сами справимся, - Бахирев встал, усмехнулся. - Встретимся послезавтра, думаю, решение принять успеете. И не забудьте отдать распоряжение артиллеристам с береговых батарей, чтобы даже и думать не смели открыть по транспорту огонь. А то знаю я ваших орлов.

Вот такая плюха напоследок. Намек на то, что один раз они уже обстреляли прорвавшийся через кольцо японской блокады транспорт, груженый боеприпасами. Тогда корабль отошел в море и был захвачен японцами. Оскорбительный намек на глупость и непрофессионализм и, хотя виноваты были вроде как и не моряки, а артиллеристы береговых батарей, все равно обидно. И не возразить ведь, тем более что говорить что-то в удаляющуюся спину попросту глупо. Вирен скрипнул зубами: ну что же, поглядим, чего ты стоишь, штафирка!

Бахирев не обманул, хотя Вирен даже с каким-то мстительным злорадством втайне надеялся на это. Тем не менее, ему пришлось сглотнуть обиду - не прошло и трех часов, как транспорт водоизмещением чуть более шести тысяч тонн занял свое место на рейде. Почти сразу его экипаж перебрался на борт «Цесаревича», и броненосец, величественно развернувшись, исчез за горизонтом. Что больше всего удивило Вирена, так это полное отсутствие попыток японцев помешать и приходу броненосца, и транспорту, который вовсе заявился, будто к себе домой. Похоже, наглый чиновник не врал, и у него имелись доводы, позволяющие держать японские миноносцы на почтительном расстоянии. Впрочем, и сам транспорт мог за себя постоять - по две шестидюймовки на носу и на корме делали конфликт с ним весьма опасным для любого японского миноносца.

Кстати, орудия были японскими, да и сам транспорт тоже. Разве что иероглифы, которыми раньше было написано имя корабля, замазаны. И потрепанный до жути, опытный взгляд легко отмечал наспех заделанные пробоины. Похоже, кораблю приходилось участвовать в бою. Но, несмотря на неказистый вид транспорта, все его механизмы находились в состоянии, близком к идеальному.

Когда корабль завели в порт (это оказалось нелегким делом - сходу освоиться с чужими механизмами не так просто, а оставлять его на внешнем рейде на ночь значило отдать на съедение миноносцам противника), Вирен распорядился выставить охрану - уже темнело. Ну а разгребать содержимое трюмов начали уже утром, и тут артурцам оставалось лишь присвистнуть в изумлении. Трюмы были набиты под завязку, причем всем подряд, и это «все» собиралось явно с бору по сосенке. Тут были и русские, и японские, точнее, британские морские орудия с боезапасом, причем русские, такое впечатление, снятые с «Цесаревича» или другого корабля. Тридцать семь, сорок семь и семьдесят пять миллиметров, как раз те, что были востребованы на суше. Амуниция, винтовки Арисака с патронами, пулеметы, полевые орудия... В общем, все подряд, и довольно много. А еще продукты - почти тридцать тысяч пудов риса и около десяти тысяч пудов муки, медикаменты. В условиях осажденной, практически лишенной связи с внешним миром крепости воистину царский подарок.

Как и было обещано, через сутки «Цесаревич» вновь появился на рейде, и знакомый уже катер лихо подвалил к борту «Баяна». На сей раз Вирен встречал гостя несколько более дружелюбно, вот только поинтересовался, когда они сидели в каюте и пили крепкий, сдобренный толикой рома, чай, нет ли у Бахирева каких-либо бумаг, подтверждающих его полномочия. Тот лишь руками развел:

- Подумайте сами, Роберт Николаевич, какие бумаги? Вы можете гарантировать, что они не будут подделаны? Или что я, на брюхе ползая в тылу японцев, не попаду к ним с этими бумагами в плен?