Страница 15 из 20
Облик прежнего имения сегодня помогают представить выполненные в 1830-е гг. литографии. Пожалуй, лучше всего оно не просто описано, но и зарисовано знаменитым путешественником, швейцарским французом Дюбуа де Монпере, словами которого мы завершим наше описание усадьбы.
«…Мы вступили в селение Татра, выше которой располагалось ее укрепленное убежище. Представители русской знати имеют здесь прекрасные владения, в том числе князь Голицын, бывший министр культов, который построил здесь готический замок с двумя зубчатыми башнями. Постройка такого рода среди пейзажа Тавриды – настоящий сюрприз.
Но сюрпризы продолжаются. Едва мы покинули Татру, как уже показался крест имения Кореиз. Это владение представляло собой одну из первых попыток освоения побережья. Баронесса Крюденер явилась в Крым, чтобы продолжить свою евангелическую миссию среди татар. Вместе с нею прибыли ее зять, барон Беркгейм, и княгиня Голицына; после смерти баронессы они не пожелали покинуть землю, где покоился дорогой для них прах. Первым их движением было создание священного приюта, удаленного от мира; но душевное страдание утихло, и по мере того, как физическая жизнь брала верх над жизнью религиозной и созерцательной, княгиня и барон принялись сажать виноградник: их опыт был первым на крымском побережье. Проезжая Ай-Даниль, я обратил внимание на виноградник барона, с его красивым владельческим домом, очаровательным садом, прекрасным видом. Барон Беркгейм, почитаемый и уважаемый всеми, кто его знает, сохранил от своих прежних мистических увлечений лишь истинное, чувствительное благочестие. В остальном он много занимался своим владением и сумел добиться того, что оно производило лучшие вина Крыма.
В Кореизе у княгини Голицыной все масштабнее; чтобы судить о владении в целом, я прошу взглянуть на лист 55 II серии. Я рисовал его, находясь перед садом г-на Льва Нарышкина в Мисхоре. На втором плане видна часть виноградника княгини, насчитывающего 50 тыс. лоз. Выше, среди садов, виден построенный ею изящный дворец, где она живет зимой и летом. Он отделен от основной дороги церковью, затененной старыми ореховыми деревьями, которые чувствуют себя привольно, орошаемые прекрасными фонтанами. Скалу, к которой примыкает дом, можно определить как историческую. Под нею – готический замок с двумя прямоугольными башнями по обеим сторонам ворот, который мог бы служить приютом какому-нибудь сеньору, но служит лишь винным подвалом княгини. Другой подобный замок с башнями, увенчанными зубцами, принадлежит князю Голицыну и находится в Гаспре[57].
Возникший на крымских склонах рукотворный ландшафт писали многие, но особенно охотно и подробно запечатлел его русский художник Никанор Чернецов во множестве своих работ, начиная от набросков и кончая панорамными видами.
В 1833 г. Голицына получила царское дозволение вернуться в Санкт-Петербург, о чем ей сообщил в письме князь А.Н. Голицын. Но княгиня не воспользовалась этим, она слишком вросла в свою новую жизнь, превратила Кореиз в центр притяжения для мистиков и пиэтистов «Александрова века» и просто для образованных людей, селившихся на побережье. Видимо, крутой деспотичный и эксцентричный характер княгини, не терпевшей возражений, доставлял ей немало неприятностей. Душевный кризис затянулся, и это не укрылось от глаз посетившего ее в 1836 г. брата. Ему показалось, что княгиня скучает, что хозяйство мало занимает ее, «она как будто чувствовала свое одиночество». Это весьма огорчило Всеволожского.
«Если спокойствие ее нарушится, думал я, и она, охладившись ко всему, что ее занимает здесь, почувствует скуку, которую слишком трудно будет преодолеть… Величайшее несчастье в жизни потерять все обольщения, все мечты…»[58].
Ссора с М.С. Воронцовым и примирение
Весьма драматичной поначалу была история с родником, из-за у которой у княгини в 1834 г. возникло желание уехать из Крыма. Об этом мы узнаем из письма А.Н. Голицына:
«Можно ли покидать место, в котором вы обустроились и где живете много лет, из-за каких-то неприятностей и несправедливостей? Я счастлив, что мысль о моем приезде на Южный берег вас удержала…»[59].
Речь шла о Мисхорском источнике, которым княгиня пожелала владеть единолично, не считаясь с местными татарскими обычаями. Это стоило ей ссоры с Воронцовым, самым уважаемым ею человеком. Конфликт разрешился благодаря уму и такту генерал-губернатора, взявшего на себя труд написать ей длиннейшее письмо от 27 июня 1834 г., в котором адресовал ей много лестных слов, но в конце вынужден был преподать уроки правосудия.
«Я не могу вам выразить, дорогая княгиня, всей той горечи и удивления, которые испытал, узнав, до какой степени вы были недовольны и рассержены исходом дела об источнике, протекавшем через Мисхорскую почту. Вы говорили о намерении покинуть Крым, считали себя жертвой угнетения и произвола, пристрастия – и со стороны кого же? – со стороны человека, который вас уважает, вами дорожит, и собственно вами, и всем тем добром, которое вы сделали для этой прекрасной части России, которую сорок лет забвения предали запустению и которую никакая власть, сколь бы деспотичной она ни была, не подняла бы еще долгое время, если бы счастливая звезда не привела вас на ее берега».
«…Горный ручей протекал через сады татар в селение Мисхор.
В 1830 г. мы учредили почтовый дом на большой дороге, а почта не может существовать без воды; я поручил, уезжая за границу, компетентным властям не отводить его течение, дабы не нарушать хозяйство… Наш добрый Казначеев сам имел замечания и порицания от Сената за то, что повернул, причем не ради собственного интереса, но для города Симферополя источник, и то не весь, а половину… Неужели, дорогая княгиня, вы скажете теперь, что нахождение источника с фонтаном около почты – это несправедливо? Я не оспариваю право татар жаловаться на отвод воды, и мы уладим это дело с ними. Следует соблюдать нравы и обычаи страны. Я вам говорил еще весной 1832 г., что никто не может отводить текущую воду, даже если он купил источник, таков закон всех стран, а также татар… Местная полиция вас боится или, по крайней мере, вас уважает в такой степени, что не смеет принимать жалобы на вас. Наш добросердечный губернатор, который хочет всех примирить, не принимает никаких мер. Неужели я должен отрицать правосудие и даже не рассматривать их дело? Однако не для того послал меня сюда Император, и я должен проявлять моральную ответственность, выслушивать доводы каждого и вынести решение, исполнение которого зависит от полиции…»[60].
Как показали дальнейшие события, княгиня была крута в гневе, но отходчива. Она восприняла доводы графа и спустя какое-то время признала, что погорячилась. В письме от начала 1835 г. она, как ни в чем не бывало, пишет:
«Скажите мне, дорогой граф, с чего вы взяли, что я никогда не смогу сердиться на вас и что когда я не в духе, мне достаточно вспомнить вашу добрую физиономию и ваши серые орлиные глаза, чтобы улыбнуться и любить вас от всей души.
Поспорим немного, по-дружески, мне кажется, что в ходе вашего последнего визита оба мы пришли к согласию отвести похищенный источник, эту татарскую новую Елену, на прежнее место. Я вам пообещала не предъявлять никаких требований и не предпринимать никаких шагов к повторному похищению источника и сдержала слово. Все успокоились и почти перестали говорить об этом»[61].
57
Дюбуа де Монпере, Фредерик. Путешествие по Кавказу, к черкесам и абхазам, в Грузию, Армению и в Крым. В 6 т. – Париж, 1843. – Т. 6; Пер. с франц., предисл. и примеч. Т.М. Фадеевой. – Т. 6. С. 181–182.
58
Всеволожский Н.С. Указ. соч. С. 69.
59
Письма А.Н. Голицына // Русский архив. – 195 г. Кн. 3. – № 11. – С. 423.
60
РГАДА. Ф. 1261. О. 3, е/х 1335. Письмо Гр. Воронцова М.С. кн. А. Голицыной.
61
РГАДА. Ф. 1261. О. 3, е/х 1335. Л. 73–75, 12 февраля 1835.