Страница 13 из 34
Дара
Мне хотелось пришибить твердолобого Геллана. Во-первых, я ничего не понимала. Во-вторых, не могла отделаться от мысли, что попала в какое-то забитое, запуганно-замученное царство, где все боятся любого жеста и шороха. Ну, разве что Иранна, которая почему-то муйба (понятия не имею, что это значит!), сидела спокойно и с улыбкой в глазах наблюдала весь происходящий цирк.
Вначале Ви – Царевна-Лебедь – пугалась и падала, словно ждала, что я её колошматить ногами буду, затем Мила – девчонка лет десяти – сжималась от каждого звука. На какое-то мгновение показалось мне, что гнобит их Геллан, в бараний рог скручивает, как какой-то царёк-тиран недоделанный. Но как-то не вязался у меня с этим, хоть и не очень привлекательным типом, образ злобного монстра. Да и Иранна сидела за столом спокойно, как особь королевских кровей. Но я дала себе слово после завтрака зажать несносного Геллана где-нибудь наедине и заставить ответить на все вопросы, которые накопились у меня буквально за пятнадцать минут пребывания «на людях».
Мерцатель воротил нос от всей еды, которую подавали за столом. Я лихорадочно вспоминала, что любят кролики. Траву, овощи какие-нибудь твёрдые. Грыз же он, закатывая глазки, хрустящие лианы мимеи? Неужели здесь нет ничего подходящего? Я так поняла, мой Тяпка (точнее, моя Тяпка: Иранна сказала, что это самка) – первый мерцатель, попавший в общество людей. До этого, видите ли, никто не пытался разводить их в неволе. Интересно, почему?
Оставалась одна надежда.
– И всё-таки, что едят мерцатели? – спросила Иранну, которая, хоть никогда мерцателей в неволе не держали, уверенно определила, что это особь женского пола.
Зря надеялась. Иранна лишь плечами пожала:
– Мы ценим мерцателей за красивую шкурку. Догадываюсь, Геллан ничего не рассказал тебе.
Я кивнула. На счёт Геллана хотелось ввернуть пару ласковых слов, но сдержалась.
– Если ты ещё не знаешь: мерцатели – самые пугливые животные на Зеоссе. Их трудно найти. Ещё труднее поймать. От страха они сбрасывают свои разноцветные шубки, а после мы выпускаем их на волю: бывает, они умирают от разрыва сердца тут же, в сетях охотника. Поэтому никому в голову не приходило их одомашнивать. Поэтому толком никто не знает, чем они питаются. Заросли мимей притягивают их, питают, дают шкуркам светящийся радужный окрас.
Но мимеи не совсем растения. У них есть определённый разум и, наверное, чувства. Заросли мимей то появляются, то исчезают, и не понять, где и когда они вынырнут снова. Мы лишь догадываемся, что мимеи движутся вслед за мерцателями. Но сегодня они здесь, а завтра на этом же месте можно найти пустынные земли.
– А выращивать вы их не пробовали? – что-то во всём этом рассказе заставило меня сделать стойку, как охотничью собаку, которая вот-вот нападёт на верный след.
– Пробовали. Ни корни, ни отростки не приживаются.
– А семена? – тут я почувствовала, как вспыхнули щёки от догадки и радости.
– А кто и когда видел семена мимей?
Мы с Гелланом понимающе переглянулись. Видать, он тоже догадался, что я хотела сказать. Он даже с места вскочил, чем очень удивил Иранну.
– Да у меня полные карманы этого добра! И лошадь Геллана увешана ими, как ёлка! Вчера одна бусина проросла у меня прямо в волосах, но за ночь мерцатель прикончил все ветки, и почему-то другие расти не захотели.
Иранна переводила взгляд с меня на Геллана, словно пытаясь что-то понять.
– П-п-посадить, – прошелестела Мила и снова уткнулась в мерцателя.
– Точно! – прищелкнула пальцами муйба Иранна, наконец вынырнув из созерцания наших с Гелланом лиц. – Они же умные. Вчера одна показала, что может и хочет прорасти. Но мимеи не собираются прорастать и гибнуть. Им всё же нужна земля. Поэтому есть шанс, что, попав в почву, семя мимеи прорастёт.
– Так чего мы тут расселись? Не попробовав, не узнаем.
Я сорвалась с места, Геллан чуть придержал меня у выхода из столовой (они называли её едовой) и, улыбаясь, покачал головой:
– Давай я впереди.
Блин, я и забыла о его дурацком замке-лабиринте. Вслед за нами отправились Иранна и Мила с мерцателем на руках.
– Выход! – звучно сказал Геллан, когда мы очутились в комнате с камином.
Через розовое марево идти не пришлось: сразу распахнулась дверь – и мы вышли наружу.
Вовсю светило солнце, а воздух пах так вкусно, что у меня голова закружилась. Геллан чуть замешкался, затем, тряхнув белокурой гривой, будто решившись на что-то, махнул рукой вправо:
– Туда. Там… сад.
Он шагал широко и решительно, уверенно, как всегда. Но за этой решительностью крылось что-то такое отчаянное, словно Геллан не хотел, но делал то, что нужно. Я оглянулась. Рядом шла Мила. На бледных щеках выступил рваный румянец, девочка немного задыхалась, но кролика держала крепко.
– М-мамин с-с-сад, – шёпотом сказала она, как будто доверяя страшную тайну.
Я кивнула, хотя это мне ни о чём не говорило. По ходу, я скоро привыкну к тому, что ни фига не понимаю.
Мы шли по аккуратно выложенному булыжнику – зеленоватым камням с красными вкраплениями и золотыми искрами. Чисто, ни травинки. В отдалении геометрично высажены деревья с разноцветными кронами. Я присматривалась к ним, гадая: осень ли выкрасила их так причудливо, а может, они такими появились на свет: ярко-желтые с коричневыми диагоналями по листве и стволам; красно-зелёные с ветвями до земли; фиолетово-рыжие, трёхглавые, как короны. Будто художник-авангардист подтрудился над ними.