Страница 23 из 23
Основой для создания скульптурного изображения Ната Таггерта послужил некогда сделанный с него карандашный набросок, единственное сохранившееся изображение его внешности. Нат дожил до глубокой старости, однако никто не мог представить себе его иным — не таким, каким был он на этом наброске — молодым человеком. В детские годы Дагни изваяние это явилось для нее первым образцом изображения высоты духа. Когда потом ее послали в церковь и школу, и она услышала от людей эти слова, то сразу поняла, что они обозначают: эту статую.
Она изображала молодого парня, худощавого, высокого, с угловатым лицом. Горделиво подняв лицо, он принимал вызов и радовался тому, что способен принять его. Все, чего желала Дагни от жизни, содержалось в этом желании держать голову так, как он.
Пересекая в тот вечер вестибюль, она снова посмотрела на памятник. Это было мгновение отдыха; казалось, что с плеч ее сбросили бремя, имени которому не знала она сама, казалось, что легкий ветерок прикасается к разгоряченному лбу.
В уголке вестибюля, возле входа, располагался небольшой газетный киоск. Владелец его, тихий и любезный немолодой человек, явно не из простых, провел за своим прилавком двадцать лет. Прежде он был хозяином сигаретной фабрики, однако она разорилась, и он обрек себя на забвение в этом крохотном киоске, расположенном посреди вечного водоворота приезжих. У него не было семьи, не было и друзей.
Единственное удовольствие ему приносило хобби: человек этот собирал сигареты, изготовлявшиеся во всех концах мира, и знал каждую марку, которая выпускалась прежде или в настоящее время.
Дагни любила останавливаться возле его киоска по пути домой. Он словно бы сделался частью Вокзала Таггерта, словно старый сторожевой пес, слишком одряхлевший, чтобы защищать его, однако вселяющий уверенность своим присутствием. Ее визиты были приятны и старику; ему нравилось размышлять о том, что лишь он один во всей этой толпе знает истинное место в обществе этой молодой женщины в спортивном плаще и сдвинутой набок шляпке, не узнанной среди людского водоворота.
Дагни остановилась возле киоска, чтобы как всегда купить пачку сигарет.
— Ну, как поживает коллекция? — спросила она. — Есть что-нибудь новенькое?
Печально улыбнувшись, киоскер покачал головой. — Увы, мисс Таггерт. В мире перестали выпускать новые марки. Даже старых больше не делают, исчезают одна за другой. В продаже осталось только пять или шесть. А были дюжины. Люди перестали делать новые вещи.
— Это пройдет. Такое положение не может длиться долго.
Он поглядел на нее, не отвечая. А потом сказал:
— Мне нравятся сигареты, мисс Таггерт. Мне приятно представлять себе огонь в руке человека. Огонь — опасная сила, и ее укрощают пальцы. Я часто задумываюсь о тех часах, которые человек проводит в одиночестве, вглядываясь в сигаретный дымок и размышляя. Хотелось бы знать, сколько великих идей рождено в такие часы. Когда человек мыслит, в разуме его загорается пламя, и огонек сигареты служит вполне уместным символом его.
— Но много ли людей вообще способны думать? — против собственной воли спросила она и смолкла; вопрос этот давно мучил ее, и Дагни не хотелось обсуждать его с кем-то другим.
Старик посмотрел на нее так, как если бы заметил внезапную паузу и понял ее причину; однако он не стал отвечать, а вместо этого сказал:
— Мне не нравится то, что происходит теперь с людьми, мисс Таггерт.
— Что же?
— Не знаю. Но я наблюдаю за ними уже двадцать лет. И заметил перемену. Здесь люди всегда мчатся, и мне было приятно видеть спешку людей, понимающих, куда они спешат, и старающихся добраться туда побыстрее. Теперь они торопятся, потому что боятся. Теперь их гонит вперед не цель, а страх. Они не находятся на пути куда-то, они спасаются. И я не уверен в том, что они понимают, от чего спасаются. Они не смотрят друг на друга. Они вздрагивают, ощутив прикосновение. Они слишком много улыбаются, но это уродливые улыбки: в них нет радости, только мольба. Я не понимаю, что происходит с миром. — Он пожал плечами. — Ах, да, кто такой Джон Голт?
— Всего лишь пустая, бессмысленная фраза!
Дагни смутилась собственной резкости, и она извиняющимся тоном заметила:
— Не люблю бестолковые поговорки. Что она означает? И откуда взялась?
— Этого никто не знает, — неторопливо ответил ее собеседник.
— Почему люди повторяют эти слова? Никто не может объяснить их смысл, и, тем не менее, все пользуются ими так, как если бы знали его.
— Почему это смущает вас? — спросил киоскер.
— Мне не нравится тот смысл, которым они наделяют эти слова.
— И мне тоже, мисс Таггерт.
Эдди Уиллерс ужинал в рабочем кафетерии на вокзале «Таггерт». В здании находился ресторан, который предпочитали старшие служащие фирмы, однако ему там не нравилось. Кафетерий, напротив, казался частью железной дороги, и он ощущал себя здесь как дома.
Кафетерий располагался под землей. Свет электрических ламп отражался в облицованных белым кафелем стенах, преображавшихся в подобие серебряной парчи. Высокий потолок, сверкающие хромом и стеклом прилавки создавали ощущение светлого простора.
Иногда в кафетерии Эдди Уиллерс встречался с одним из железнодорожников, рабочим. Лицо его было симпатично Эдди. Однажды они случайно завязали разговор, и теперь у них вошло в обычай ужинать вместе, если они встречались.
Эдди не помнил, интересовался ли он когда-либо именем рабочего или чем именно он занимался; нетрудно было предположить, что знакомый его был из самых низов, поскольку грубая одежда его всегда лоснилась от масляных пятен. Человек этот был для него не личностью, только безмолвным представителем безликого множества лиц, главным интересом в жизни которых, как и у него самого, была компания «Таггерт Трансконтинентал».
Припоздав сегодня, Эдди заметил своего рабочего за столиком в уголке наполовину опустевшего зала. Радостно улыбнувшись, Эдди помахал ему и понес поднос с тарелками к его столику.
Оказавшись в уютном уголке, Эдди сразу ощутил облегчение, расслабившись после долгого и напряженного дня. Здесь он мог говорить как нигде более, признавать вещи, которые не признал бы ни перед кем другим, думать вслух, вглядываясь во внимательные глаза сидевшего напротив рабочего.
— Линия Рио-Норте — наша последняя надежда, — проговорил Эдди Уиллерс. — Одна она спасет нас. Мы получим, по крайней мере, одну находящуюся в хорошем состоянии ветку там, где она нужна более всего, и она поможет нам сохранить все остальное… Забавно, не так ли? — говорить о последней надежде «Таггерт Трансконтинентал». Будешь ли ты серьезно слушать человека, который скажет тебе, что какой-то там метеор вот-вот уничтожит Землю?.. Я лично не стану… «От Океана до Океана, вовеки» — вот что слышали мы с ней все наше детство. Нет, «вовеки» там не было, но это подразумевалось… Знаешь, я человек невеликий. Я не сумел бы построить эту железную дорогу. И если она уйдет в прошлое, я не сумею ее вернуть. Мне придется уйти вместе с ней… и не обращай на меня внимания. Не знаю, почему сегодня я говорю все это. Наверно, я сегодня слишком устал… Да, я засиделся допоздна. Она не просила меня задержаться, однако под дверью ее кабинета горел свет, долго горел, уже после того, как все ушли… да, она тоже ушла домой… Неприятности? О, в конторе всегда неприятности. Но ее они не тревожат. Она знает, что сумеет вытащить нас… Конечно, это плохо. У нас было больше аварий, чем ты мог слышать. На той неделе мы опять потеряли два дизеля. Один скончался от старости, другой погиб в лобовом столкновении… Да, мы заказали новые дизеля на «Юнайтед Локомотив», но ждем их уже два года. Не знаю, получим ли мы их когда-нибудь или нет… Боже, как они нужны нам! Локомотивы — ты даже представить себе не можешь, насколько это важно. В них сердце железной дороги… Чему ты улыбаешься?.. Как я и говорил, дела плохи. Но, во всяком случае, линия Рио-Норте пойдет на поправку. Первая партия рельсов должна поступить через несколько недель. Через год мы пустим новый поезд по новой колее. На сей раз нас ничто не остановит… Конечно, я знаю, кто будет класть рельсы. Макнамара из Кливленда. Подрядчик, достраивавший для нас линию Сан-Себастьян. Во всяком случае, этот человек знает свое дело. Сомневаться не в чем. Мы можем рассчитывать на него. Хороших подрядчиков осталось не так много… нас загоняют на рабочем месте, но мне это нравится. Я прихожу на работу за час до начала, но она всегда является раньше. Она всегда первая… Что?.. Не знаю, что она делает по ночам. Ничего особенного, насколько я знаю… Нет, она никуда не ходит, никуда и ни с кем. Сидит у себя дома и слушает музыку. Пластинки крутит… Хочешь знать, чьи? Ричарда Халлея. Ей нравится музыка Ричарда Халлея. Кроме железной дороги она любит только его музыку.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.