Близкий свет

Там, внизу, могли видеть, хотя вряд ли — фонарик-то у них один, непредусмотрительно поступили, отправляясь надело! — как тело и ноги подельника скользнули в оконный проем и исчезли.

А Турецкий, скорее, для верности, добавил еще раз по затылку и оттащил в сторону, чтоб не мешал. Ловко, как всякий профессионал, обшарил карманы, брюки за ремнем на спине и достал пистолет. Подумал: хороший мальчик, правильно носит оружие! Затем взял фонарик и, подойдя сбоку к окну, прислушался. Снизу донеслось нетерпеливое:

— Ну, чего там?

Хотя спрошено было не по-русски, Александр понял смысл вопроса и, коротко сверкнув фонариком вниз, громким и хриплым шепотом произнес нечто, отдаленно напоминающее русское «давай!». Или «валяй!», а в общем, хрен его знает. И погасил фонарик. Вот ведь правильно учили когда-то: надо знать язык врага своего! Нет, бандитский-то он хорошо знал, но еще не решил для себя, уместно ли разговаривать на нем с «коллегами» по общему ремеслу с тем, который лежал у его ног и не подавал явных признаков жизни? Но, может, просто хорошо отключился, — сейчас не время было размышлять на эту тему. Надо готовить шампанское для следующего гостя…

И, как всегда, в плохом спектакле, актер «на выходах» ошибся и очень не вовремя подал свою реплику. Что в таких случаях бывает? Понимающие зрители смеются. Ничего не понимающие пытаются понять, в чем смысл произнесенной дури и почему смех. Но это был тот случай, когда понимающим сразу стало не до смеха. Невдалеке громко и противно «рявкнула» полицейская сирена. И двое внизу забеспокоились: не по их ли душу? А что, если Инга, — они ж знали, как ее зовут, милый режиссер постарался, — решилась позвонить в полицию и сообщить о надоедливых ночных «почтальонах»? Короче, надо было «делать ноги». О чем «нижние» и сообщили «верхнему» громкой хрипотой на непонятном для Турецкого языке. Но он решил доиграть до конца и, сверкнув вниз фонариком, точно так же сообщил нечто, напоминающее не «сейчас», а, скорее, истинно российское «ща!». Чем те собирались объяснять его задержку, один Бог знает. Но ждать не стали, а быстро побежали за угол дома, наверное, к своему джипу. Ну теперь их могут остановить только полицейские, Турецкий был бессилен. На его руках находились красавица и полутруп. Ни одной, ни другим он рисковать не хотел, да и не мог. И потому громко сказал Инге:

— Душа моя, не дашь ли ты мне какой-нибудь ремень покрепче?

— Сейчас. Свет можно зажечь? — спокойно спросила она — вот ведь выдержка! Счастлив тот мужик, который всерьез свяжет с ней свою жизнь…

И он немедленно сказал ей об этом. Она засмеялась и принесла ему узкий, но прочный, кожаный ремень. И пока он, уложив «стриженого-бритого» мордой — извини, Ингушка, — на пол, связывал тому руки за спиной, та смотрела с острым любопытством, как он это делал, а потом сосредоточенно спросила, не убил ли он этого? И добавила, что это — не тот, который был, тот — длинноволосый, а этот — молодой. А потом вдруг засмеялась — легко и беззаботно.

— Ты чего? — спросил Турецкий.

— Я передала Ирине то, что ты просил, и знаешь, что она мне ответила? — И на его вопросительный взгляд продолжила: — Она сказала, буквально, следующее: «Я так и знала, обычные Шуркины фокусы. Но ты-то хоть жива?» И, не дожидаясь моего ответа, добавила: «Ты там проследи, пожалуйста, за ним, чтоб он не очень зарывался. А я устала и спать хочу. Явитесь, Шурик знает, где ключ. Тебе я постелила, спокойной ночи»… Скажи мне, Сашенька, она у тебя нормальная?

— Более, чем, — он поднялся. — Просто она давно привыкла к «моим фокусам» и пытается таким образом защититься от постоянных стрессов. Я говорил: если б знала адрес, прибежала бы на выручку и тут же влипла бы в «историю». Но все это — искренне.

— Ты ее сильно любишь?

— А тебе зачем? Сопоставляешь уровни чувств?

— Нет, пытаюсь тебя понять.

— Так я ж ясен, как прозрачное стеклышко… А Эва— это особый случай. Нет, не особый, а единственный в своем роде.

— Угу… Было бы смешно, хотя и очень здорово, потребовать сейчас от тебя компенсации, о которой ты давеча так тонко намекнул. Но, кажется, уже и тут опоздали, пора дверь открывать. — Инга услышала совсем близкие звуки сирен и пошла в прихожую, но на пороге остановилась и обернулась к Турецкому, который поднимал с пола за скобу пистолет бандита. — Но не думай улизнуть. Придет час, и я тебе напомню о твоем долге. Ух, что я тогда с тобой сделаю, фокусник!..

Он посмотрел на ее решительную позу и прикинул, что они бы могли, конечно, успеть, если бы… успели, — и засмеялся.

— Ты вот что, закрой-ка на все запоры и шпингалеты свои окна и форточки, потом проветришь…

— Ты считаешь, что мне еще что-нибудь угрожает?

— Обязательно. Теперь ты для них куда более опасна. Ты — конец ниточки, за который они станут тянуть, чтобы выяснить, кто на них вышел. Поэтому собери и сложи в сумку все необходимые тебе и важные документы, а также многочисленные, как я понимаю, драгоценности. А в том, что они здесь еще раз появятся, я не сомневаюсь. Им же надо знать о судьбе пропавшего без вести «собрата». Так что будешь жить пока у нас, чем, говорю тебе ответственно и честно, подвергнешь сильному стрессу теперь и мою «чувственную» сторону неизменной, увы, натуры.

— Это почему же? — с вызовом спросила Инга.

— Сама не понимаешь?.. У меня давно не было такого решительного и бесстрашного партнера.

— Может, партнерши? — она хмыкнула.

— Слушай, что говорю. Партнерша — это в койке. Разницу сечешь, как выражается моя высокообразованная дочка?

— Кажется, понимаю. А что, мне надо гордиться? — и сама себе ответила, почти безнадежно вздохнув: — Наверное, придется, ох, Сашка, чтоб тебя…

И подумала, не высказав мысль вслух: «А вдруг это и есть тот реальный путь, который и поможет, в конце концов, добиться от него “компенсации”? Надо же, и термин придумал ведь… Компенсация!..»

Глава восьмая

БУРНАЯ НОЧЬ

В допросе пришедшего в себя Гуннара Пекелиса Турецкий участия не принимал. В полицию отправился Дорфманис, который в качестве адвоката вовсе не собирался защищать его, хотя тот воспрянул духом, услышав слово «адвокат», решил, наверное, что это шеф о нем уже позаботился. Но его быстро разочаровал следователь, сообщив, что адвокат ведет свое расследование причин смерти известной актрисы, погибшей по вине продавцов фальсифицированных средств для похудения.

В наличии у следствия имелся также джип марки «гранд чероки», принадлежащий Гуннару Пеке-лису. Двое его подельников, рванувших при первых же звуках полицейской сирены к машине, поняли, что удрать на джипе им не удастся, и бросили и его, и хозяина на произвол судьбы. Их толком и не искали: сразу занялись тем, которого Турецкий уложил в квартире, когда же дошла очередь и до двух других, тех уже и след простыл.

А джип, как и самого владельца машины, без труда утром опознал свидетель трагедии в Вайвари господин Вагнер. Он и повторил свой рассказ о том, чем занимался этот молодой человек, увезший сильно пострадавшего в аварии водителя в багажнике своей машине, без оказания тому срочной медицинской помощи. И не в больницу повез, как сказал его длинноволосый товарищ, потому что она находится в противоположной стороне.

Между прочим, при осмотре его джипа в багажнике были обнаружены небрежно замытые следы крови. У следствия не оставалось и сомнения, чья это кровь.

Короче говоря, теперь на Гуннаре висели уже два преступления, которые квалифицировались как особо тяжкие. Соответственно, ждало его и суровое наказание, не понимать этого мог только полный идиот, а Гуннар таковым себя не считал. Выход Представлен был ему только один, о чем и предупредил следователь: немедленное оказание существенной помощи следствию. К тому же и отобранное у него оружие — пистолет «беретта», разрешение на владение которым он представить не мог, проверялась специалистами-баллистиками на предмет идентификации.

Гуннар, на которого обвалилось столько обвинений, сник. Но больше всего его, очевидно, как предполагали в полиции, мучил вопрос, на который он не хотел отвечать: о судьбе пострадавшего при аварии Бруно Розенберга. А это деяние могло квалифицироваться и как похищение человека с преступными целями, и как целенаправленное, умышленное убийство.