Колокол

   - А что, все хорошо. Разве не так? - удивился лидер центриской фракции, вертя недоуменно пустыми глазами.

   - A я бы попросил меня не перебивать. Анна Евгеньевна, - обратился он сидящей рядом женщине в черном костюме, - доложите о текущем состоянии дел.

   Анна Евгеньевна встала, расправив струящиеся по спине длинные светлые волосы. После того, как взгляд толстяка одобрительно прошелся по ее фигуре, она начала чуть торопливо излагать данные. Все слушали в пол уха, часть стола откровенно обсуждала что-то свое.

   - На сегодняшний день активность масс возрастает с каждым днем. Подобную ситуацию мы могли наблюдать много лет назад, - девушка закончила свое щебетание.

   - Много лет назад, милочка, мы вытащили эту страну из разрухи, которую нам оставили вшивые революционеры! - гордо возразил докладчице пожилой, уже сильно поседевший мужчина.

   - Я прошу соблюдать регламент. Мне не хочется сидеть тут до ночи, - напряженно проговорил толстяк, - я не понимаю вашего оптимизма. На что вы рассчитываете? Думаете, что все всегда будет так, как есть? - неожиданно твердо и издевкой сказал он, обратившись к присутствующим. Все замолкли и ждали, что он скажет, - вы все по-моему забываетесь, что было полвека назад.

   - 65 лет назад, если быть точным, - поправил его сутулый интеллигентного вида старичок в красном пиджаке.

   - Спасибо, Степан Иванович за справку, но дело не в том, сколько времени прошло, а в том, что не следует повторять ошибок! Так вот, у нас нет сомнения в победе нашего кандидата, тем более что, любой из выдвинутых так и или иначе нас устраивает. Но, настоящее положение по нашим расчетам может привести к новому неконтролируемому нами всплеску активности среди населения.

   - Все, все анархисты с нами! - довольно сказал Пархоменко, - верно, Никитич?

   Сухощавый мужчина с крючкообразным носом закивал головой.

   - Хотелось бы в это верить, но мы придерживаемся другого мнения и рассматриваем также самые худшие сценарии. Наша задача сейчас работать с массами. Пресса - вы должны создавать образ активности населения, критика приветствуется. Дайте материалы по коррупции, по клеймению олигархии. Дайте людям мясо, дайте действие, но только так, будто они сами этого хотели. Я прошу всех понять, понять действительно - то безразличие масс, которое раньше было нам только на руку, сейчас может сыграть с нами злую шутку, когда родится новая сила, и массы обратятся против всех нас. И вас, оппозиция, тоже!

   Собравшиеся молчали. Многие обдумывали сказанное, ища аналогии из истории, другая же часть просто сидела, пытаясь хоть как-нибудь понять сказанное.

   - Для каждого из вас подготовлена соответствующая инструкция, - толстяк дал указание Анне Евгеньевне, и девушка начала раздавать все именные папки, - программа приблизительная, действовать надо будет исходя из текущей ситуации, но действовать надо немедленно.

   Собравшийся "цвет нации" сосредоточенно листали розданные папки, некоторые присвистывали.

   - А как быть с финансированием, ведь это потребует дополнительных затрат? - спросил франт.

   - Этот вопрос тоже решен. Завтра, максимум послезавтра, предоставьте Анне Евгеньевне приблизительные сметы. Деньги есть. Но не надо наглеть! - толстяк стукну кулаком по столу, - научитесь думать, экономить. Не все деньги решают. Через неделю отчеты мне по проделанной работе - итак каждую неделю. Если появятся вопросы, обращайтесь через Аню. Свободны.

   Цвет нации встал, издалека прощаясь с грозным начальником, и начал расходиться.

   Когда все вышли, толстяк с горечью произнес:

   - С кем работаем, сброд. Идиоты, жадные, тупые свиньи, - он закрыл лицо руками и замер на некоторое время. - Аня, можешь быть свободна.

   Девушка попрощалась с шефом и выпорхнула из зала.

   Толстяк сидел и смотрел в пустоту зала. Он держал голову руками как тяжелый арбуз. Перед глазами у него вновь возник текст стихотворения запрещенного поэта. Он достал из кармана смятую листовку и еще раз внимательно пробежал ее глазами. Помимо довольно едкой карикатуры и левых лозунгов, по центру мелким шрифтом был напечатан стих:

   Унылость лика, смотрящего с экрана,

   Убогость фраз, и пустота идей,

   Все тоже... и все те же...

   Все верное зарыто, осквернено, забыто для людей.

   Народ как стадо, во главе бараны,

   Идет, бредет... туда, где кинут корм.

   Духовность подменяется фанатством,

   И ставленая Вера тянет вниз силком...

   А в веру, в веру верится с трудом!

   За высотой забора не увидать свободы,

   Хотя она всегда незримо здесь.

   Но что дает свобода, если, если мы...

   Рабы... всегда мы ими были,

   И навсегда останемся в веках.

   С отвращением к самому себе, он швырнул ее в сторону. Из сжатых с силой глаз потекли слезы. Толстяк вышел из-за стола и встал на колени. Он сложил руки возле лица и начал молиться.

   Лю с удивлением смотрел на него, культ солнца был запрещен уже более десяти веков, как церковь Перерожденцев вступила на земли сердца мира.

   Толстяк закончил молитву и сложил руки крестом на груди, склонив низко голову. Лю переглянулся с Рашидом. Рашид отрицательно покачал головой, но Лю жестом бровей возразил ему.

   В воздухе появилось слабое свечение, и из света дневного солнца вышел монах в черных, как угольный пласт одеяниях. Монах создал взмахом руки старинный резной стул и сел напротив склонившегося человека. Лю смотрел на Тимура Михайловича глазами черными, без белков, пронзительными, и в тоже время глаза были доброжелательными, такими, как смотрит, бывало, старый человек на молодое поколение.

   Рашид решил не проявлять себя остался вне взора человека, следя за поведением вурдалаков. Вурдалаки посматривали на часы, кое-кто стоял возле двери и прислушивался. Рашид молча взмахами кистей рук обрисовал ситуацию Лю. Лю кивнул, как кивают короли своим подданным, не удалось еще ему избавиться от былой привычки, повелевать и властвовать.

   Лю остановил время, воздух замер, звук вопящей, проезжающей вдалеке горгульей колесницы завис на последней ноте, и она постепенно начала уходить тонкими шагами гаснущей волны, оставляя после себя давящую тишину. Далеко в небе зависла в полете серая городская птица, солнечный луч золотой стрелой пронзал пространство зала.

   - Посмотри на меня, - голос Лю шел будто бы снизу, из самой земли, поглощая в себя все другие звуки и заполняя собой все пространство. Для человека больше ничего не существовало, только Голос, только величественное эхо слов Бога.

   Человек, боясь пошевелиться, боясь сделать неверное движение, медленно начал поднимать глаза от пола. Многотонная гиря тянула его вниз, не смотреть! Только бы не смотреть! Это все сон! Столько лет ожидания, столько лет попыток, но когда ты достиг цели, самое главное не бояться, не бояться.

   Тимур поднял застланные слезами глаза и увидел монаха. Тот сидел на огромном троне, который висел в воздухе. Тимур резко склонил голову и поклонился Лю до пола.

   - Встань, - прогремело у Тимура в голове. Он встал, ватные ноги не хотели слушаться, и он схватился за ближайший стул, чтобы не упасть. Он смотрел на Лю, а в голове у него вертелся рой мыслей, страхов. - Ты хотел поговорить со мной. Говори.

   В горле пересохло, Тимур машинально потянулся к бутылке воды, стоящей на столе, но сначала взглядом спросил разрешения у Бога. Лю разрешил, дав мысленно понять, что Тимур может сесть. Тимур сел. Стул был сейчас больше чем опора, ноги предали его, а сознание пыталось все провалиться в долгий, тревожный сон. Тимур налил воды и начал осторожно пить. Вода изменила вкус, она стала сладкой чуть-чуть, сладость не перебивала тот цветочный аромат, который можно уловить в свежее собранном меде. Он пил мед, но не приторный, воздушный, он пил ветер, пил дыхание цветов на лугу, пил холодный сумрак осенних ночей, пил свежесть зимних морозов.