Острова капитана Блада

Я довольно быстро привык к своему новому имени. У флибустьеров действительно была традиция брать себе громкие прозвища, так что я не выделялся из общей массы. «Блад» — это еще было скромно. Остальные круче выделывались. И флаги у пиратов были — один другого краше. Каждый извращался в меру собственной фантазии. Я решил пойти по пути наименьшего сопротивления и не заморачиваться. Черный фон и белый значок «трефы», означающий активное и динамичное продвижение к собственной цели.

Удачливых капитанов любят все, а потому мне все чаще начали предлагать поучаствовать в совместных рейдах. Я редко соглашался. Проблем от таких походов было гораздо больше, чем прибыли. Ни один капитан не поддерживал на своем корабле такую дисциплину и порядок, как я, и из-за этого возникали недоразумения. На «Виктории» и «Элизабет» всегда было чисто, еда и вода не были протухшими, а я постоянно проводил тренировки своей команды. Ну и сам учился, не без этого. Не хотелось бы мне еще раз оказаться в том же беспомощном положении, как при побеге с Барбадоса. Нет уж. Я должен знать морское дело до тонкостей и ни от кого не зависеть. Джереми, надо отдать ему должное, прекрасно понял мои устремления, и учил меня на совесть.

Кают-компании довольно быстро прижились на других кораблях, а вот с остальным было туго. Зачастую, это пиратская команда выбирала себе капитана, и он абсолютно зависел от своих людей. Я же сам набирал команду, и она вынуждена была соблюдать мои правила. Те двадцать человек, которые сбежали со мной с Барбадоса, к счастью, вполне осознавали необходимость дисциплины. И поддерживали меня. Ну а простым матросам нравилось, что я постоянно интересуюсь тем, как им живется.

За удачливость и справедливое отношение к команде мне многое прощалось. В том числе, и некоторый отход от общепринятых правил берегового братства. Я, например, заменил порку штрафами. Подействовало великолепно. Да и в обыденной жизни в качестве мелких наказаний использовались не зуботычины, а наряд вне очереди или дополнительная тренировка. Тоже хорошо действовало.

Зато на берегу ребята гуляли от души. Там действовало только одно правило — не вступать в крупный конфликт с местным законом. Мелкий, обычно, решался с помощью денег. Чаще всего заранее. Блюстители порядка получали золотые монеты (количество зависело от должности), и в упор не видели, что происходило в конкретном трактире.

Кто бы мог подумать, что моя судьба сделает такой крутой поворот? Стать попаданцем — уже незаурядное событие. Но из провинциального доктора превратиться в каторжника, а затем в пирата — это вообще звучит неправдоподобно. За то время, что я обитаю в новом для себя мире, многое изменилось. В том числе и я сам. Я постепенно приспособился к 17 веку и даже полюбил его неторопливость.

Меня по-прежнему бесит чрезмерная манерность и пафосность окружающих, но я уже не так остро это воспринимаю. А с одеждой, к которой у меня не лежала душа, я разобрался. Благо, пиратская мода была очень разнообразной, и я подобрал для себя удобный наряд. Окружающие считали меня несколько аскетичным, но я просто тратил деньги на другое. Навигационные инструменты, оптически приборы, карты книги… да мало ли на свете интересных вещей!

Я, например, частенько выкупал произведения искусства индейцев. Любопытные статуэтки, рукописи, и даже ткани оседали в моей коллекции, а я жалел, что в случае неудачи они могут пойти на дно вместе с кораблем. Полагаю, в реальной истории мои приобретения так и не стали достоянием мировой культуры. Любой музей моего мира отдал бы все, чтобы получить подобные раритеты, но народ 17 века не воспринимал эти вещи как ценности. И мое увлечение коллекционированием подобных предметов считалось чудачеством. Как и моя любовь к воде.

Исторические слухи оказались правдивы. Европейцы не слишком утруждали себя мытьем, заливаясь духами. И для меня это представляло определенные сложности в интимном плане. Как-то не очень хочется тащить в постель даму, от которой неприятно пахнет. На Барбадосе мне повезло найти себе любовниц среди особ высшего общества. Те хоть как-то следили за собой. А на Тортуге даже выбора особого не было. Самая знатная особа — дочь губернатора. А дальше уже идут жены и дочери торговцев.

Сначала я хотел завести содержанку, но понял, что это не мой вариант. Я слишком подолгу пропадаю в море. Пришлось искать любовницу среди почтенных вдовушек, для которых моя финансовая помощь будет достаточным стимулом, чтобы если уж не хранить верность, то соблюдать определенную осторожность. В результате, я нашел Абигейл. Двадцатитрехлетнюю вдову, владеющую таверной «Веселый висельник».

Сомнительным юмором, как оказалось, обладал бывший муж Абигейл, придумавший название. Сама она про покойного супруга говорить не любила, но окружающие охотно поделились сведениями. Джим был алкашом, бабником, игроком и постоянно нарывался на драки. Только если пиратские капитаны и офицеры предпочитали дуэли на шпагах, то простые пираты решали вопросы чести проще — в круге, на ножах. Понятно, что рано или поздно Джим должен был нарваться. Ну, он и нарвался.

Абигейл осталась управлять таверной, но ничего особо сложного для нее в этом процессе не было. Пока муж квасил и дрался, она тянула на себе и семью, и дело. Так что, по большому счету, для нее все изменилось только к лучшему. Ну а название она просто не стала менять, поскольку трактир приобрел известность именно под этой вывеской. Пираты народ суеверный, а именно они были основными клиентами Абигейл.

Мне этот трактир понравился своей чистотой и вкусной едой. Первый раз я зашел сюда по рекомендации завсегдатаев, а потом и сам стал постоянным посетителем. Ну и конечно, не мог не заметить приветливую хозяйку. Мне, правда, сообщили, что Абигейл игнорирует всех ухажеров, но я не стал отступать.

Симпатичная брюнетка с пышной грудью далеко не сразу пала в мои объятья, но потом я ни разу не пожалел, что выбрал именно ее. Абигейл оказалась практичной дамой, и импонировала мне деловой хваткой. Ну и как любовница она была… ничего себе. Без всяких пуританских заморочек по поводу того, что в сексе бывают какие-то запретные позы. Словом, когда мы, наконец, собрались в очередной рейд, мне даже было жаль покидать постель Абигейл.

Человек — ненасытное создание, которое никогда не удовлетворяется тем, что у него есть. Вот казалось бы — чем плоха моя жизнь? Я стал удачливым флибустьером и очень, очень богатым человеком. Однако мне уже казалось, что этого недостаточно. Мою неуемную натуру перестали устраивать нападения на отдельные корабли. Хотелось чего-то большего. Эпического. Такого, чтобы оставить след в истории. Может, это меня попаданческая болезнь одолела? Раз уж нет ноутбука, менять мир с помощью кораблей?

Шучу, конечно. На самом деле, моя собственная судьба волновала меня куда больше, чем мировые проблемы. И если изначально я рассчитывал на то, что Вильгельм Оранский меня оправдает, и я смогу вернуться в Англию, то теперь такой расклад дел меня не устраивал. Будучи пиратом, я мог позволить себе начхать на моду, не разделять ценности эпохи и быть свободным. На службе (у кого угодно) такой лафы не будет. Мне придется подчиняться, отрабатывать грехи своего пиратского прошлого, а то и (как Моргану) делиться неправедно нажитым.

Да и не факт, что меня с распростертыми объятиями будут ждать в Англии, даже если оправдают. Назначат, как сэра Генри, каким-нибудь губернатором Ямайки, и придется мне гоняться за своими бывшими собратьями по пиратскому ремеслу. Честно говоря, как-то не вдохновляет.

Есть ли у меня выбор? Да не сказать, чтобы очень большой. В идеале, конечно, хотелось бы вообще ни от кого не зависеть. Но вряд ли подобное возможно, поскольку все равно придется с кем-то торговать. Впрочем, почему бы не попробовать? Либерталия, вполне вероятно, являлась вымышленным пиратским государством. Но почему бы не организовать настоящее? Свое собственное? Без всяких прекраснодушных идей о равенстве, братстве и прочей утопической чепухе? Обещать не всеобщее благоденствие, а сытую и спокойную жизнь?