Страница 35 из 36
- Все-таки чудак вы, Бен, - сказал я. - Зачем вы тащились до самого Бостона? Вы могли меня высадить на первой же станции.
- Что вы, мастер Том?! - развел руками Бен. - Билет был взят до самого Бостона. Не пропадать же ему зря.
Я расхохотался.
- Ну, вот и отлично! - обрадовался Бен. - Вы развеселились. За ваше здоровье, мастер Том! - Бен поднял кружку.
Мы запили яичницу пивом.
После ужина матрос Бен сказал:
- Ну, право, теперь было бы недурно сыграть в картишки.
- Пожалуй, - сказал я не глядя на Бена.
Мы сыграли.
В одиннадцать часов Бен задул свечу.
Он минут пять поворочался на своей койке и потом густо захрапел.
Тогда я спрятал голову под подушку и заплакал.
26
Бен довел меня до крыльца нашего дома.
- НУ, я пойду, - сказал он. - Вы не бойтесь, мастер Том. Все будет хорошо.
Я взялся за дверной молоток.
Что-то скажет дедушка?
Дедушка сам открыл мне дверь. Лицо у него было усталое, потемневшее, а морщинки глубже, чем всегда.
Ни слова не говоря, дедушка обнял меня и повел к себе в комнату.
- Сядь, Том, - сказал он.
Я сел. Дедушка раза два прошелся по комнате, потом подошел к письменному столу и вынул из ящика письмо с ченой печатью.
Что-то внутри меня оборвалось, и в груди стало пусто. Руки и ноги похолодели.
Дедушка развернул письмо и начал:
- Новый Орлеан. Четвертого... - Голос у него задрожал. - Не могу, Том. Возьми, прочитай сам...
Я схватил письмо и убежал в свою комнату.
Письмо было от мамы.
Неделю тому назад папа умер от холеры.
Я зажал глаза кулаками.
Что же это? Что же это? Значит, я никогда не увижу папу. Никогда! Ни на одну минуточку! Он не узнает, как я вырос, не узнает, что я теперь второй ученик. Никогда не будем жить вместе, ни здесь, ни в Новом Орлеане. Я хотел показать ему "Ривермутскую утку" с моими стихами...
Во рту, в носу, в горле стало горько. Слезы вырвались и покатились по лицу.
Хоть бы один раз, один еще разочек увидеть папу!
---------
Через неделю приехала мама.
Мама была в черном платье, бледная и худая.
Она много рассказывала про Новый Орлеан.
В нашем домике поселилось семейство Джерли.
Там, где у нас был кабинет, у них столовая, в спальне - детская.
Беседку в саду снесли совсем. Ее не стоило чинить: она почти развалилась.
Питер, который приходил к нам пересаживать цветы, умер.
Джек и Боб уехали из Нового Орлеана. Мама про них ничего не знала.
В Новом Орлеане пусто и страшно. Много людей разъехалось. Их дома стоят заколоченные.
В театре не дают представлений.
Обо всем мама рассказывала, только о папе говорила мало.
Мне показалось, что я сразу вырос на несколько лет, - столько забот привезла с собой мама. Плакать при маме было нельзя: она сразу начинала плпкать тоже. Я даже иногда рассказывал ей что-нибудь смешное.
Дедушка ходил озабоченный. Папа не оставил нам наследства. Фирма, в которой он служил, обещала выплачивать маме маленькую пенсию, но об этом нужно было еще много хлопотать. Я сам носил в почтовую контору толстые конверты с прошениями и бумагами.
Как-то раз, приняв мой пакет, почтовый чиновник сказал мне:
- Для миссис Белли есть письмо из Нью-Йорка, - и подал мне большой синий конверт.
Письмо было от папиного двоюродного брата, дяди Сноу.
У дяди Сноу в Нью-Йорке была большая лавка. Дядя называл себя "настоящим американским дельцом", не интересрвался ничем, кроме биржевых бюллетеней, и не очень дружил с папой.
Вечером, после чая, мама прочитала письмо вслух.
Дядя Сноу писал:
Любезная кузина Люси!
Из Вашего письма я с прискорбием узнал о постигшей Вас утрате.
Моя супруга и дочь выражают Вам свое соболезнование.
Вы спрашиваете у меня совета, дорогая Люси. Я основательно обсудил Ваше положение, и вот что я могу предложить Вам.
Наш бедный Фред, к сожалению, не обеспечил Вас: пенсия, - если фирма Гроулер и К выдаст Вам ее, - далеко не достаточна.
Вашему сыну Томасу четырнадцатый год. Я могу принять его в свою торговлю и найти для него работу по силам.
Он сразу же начнет зарабатывать деньги (пока, конечно, немного) и приучится к труду, который даст ему со временем кусок хлеба.
Но я очень прошу Вас, дорогая кузина, поторопитесь с приездом. Я слышал, что Томас пишет стихи, а я придерживаюсь старой истины: из поэта не выйдет делец.
Надеюсь, что сын Ваш приступит к своим новым обязанностям не позже будущей недели.
Свидетельствую свое почтение уважаемому капитану Нёттеру и его сестрице.
Остаюсь готовый к услугам Роберт Сноу.
- Не нравится мне это письмо, Люси, - сказал дедушка. - Фред хотел для мальчика совсем другого. Тому надо поступать в университет.
- Вы забываете, папа, - ни у вас, ни у меня нет для этого денег.
- Деньги будут. Мы сдадим половину дома. Можно продать Рыжего. Мы с Эбигэйль старики. Нам немного нужно.
- Нет, дедушка. Не надо продавать Рыжего. Я еду в Нью-Йорк, - сказал я решительно.
- Что ты, Том, - уговаривал дедушка. Ты не знаешь, что такое служба в лавке. С утра до вечера - покупатели, счетные книги, реестры, накладные. Учение придется забросить навсегда.
- Я не заброшу учение. Я буду заниматься по вечерам. Я даже стихи буду писать, только не стану говорить дяде Сноу. Не уговаривайте меня, дедушка, я все равно поеду в Нью-Йорк.
- Я думаю, он прав, - грустно сказала мама.
---------
Через три дня мы с мамой, в дорожных пальто, с сумками через плечо, стояли на вокзале.
Дедушка, тетушка, Китти и матрос Бен провожали нас.
- Дорогая Люси, - говорила тетушка, вытирая глаза кончиком носового платка. - Не садитесь к окну: вас непременно продует. Том, застегни воротник. Как жаль, что мы уложили вязаный шарф.
- Мастер Том, - шептала мне Китти, - пирожки в плетеной корзиночке. Длинненькие - с капустой, а другие - с вареньем. Варенье ваше любимое - абрикосовое.
Китти была в праздничной шляпке с анютиными глазками, но шляпка съехала набок, волосы растрепались, Китти все время громко всхлипывала и терла лицо ладонью.
- Ты, старуха, устроила форменный потоп, - шутил Бен. - Мастеру Тому придется вплавь добираться до вагона. Эх, мастер Том, мастер Том, а я-то начал вырезывать вам такой славный фрегат.