Видящая истину

Сафи проследовала за лакеем по светлым и просторным коридорам, устланным коврами, а затем поднялась наверх, в спальню, где стояла кровать с ворохом роскошных шелковых платьев на ней. Она вошла в комнату с опаской, но там было пусто. Лакей удалился. Тогда Сафи подошла к окну и принялась барабанить по нему пальцами в неистовом ритме своего сердца.

Ей нужно было бесстрастное лицо Ноэль, чтобы удержать Сафи в текущем мгновении, чтобы она не возвращалась с дрожью к мертвому, покрытому гноем лицу Герога. К ярости Хабима. К этой ужасной, неизбывной ненависти, которая прорастала сквозь ее тело.

Позади послышались шаги. Она повернулась, чувствуя, как перехватило дыхание.

Но это был не дядя Эрон. Это был Мустеф. Слава богам.

Но облегчение Сафи было недолгим. Когда старый наставник вошел в комнату, его тонкие черты сложились в жесткую маску, а движения были порывистыми и резкими. В руках он держал знакомый побрякивающий саквояж.

– Так вот что вы задумали в наше отсутствие? – Мустеф бросил сумку на кровать, а Сафи даже не попыталась поймать ее, хотя проводила взглядом, чтобы понять, на месте ли книга Ноэль.

Она была на месте: кожаные уголки торчали наружу.

– Я учил вас искусству слов и уловок не для того, чтобы вы стали грабителями, Сафи.

Долговязый Мустеф навис над девушкой, заслоняя собой книгу. Сафи могла лишь смотреть в его темные горящие глаза.

Она набрала воздуха в легкие и расправила плечи. Как и Хабим, Мустеф был одет в серо-голубую ливрею дома Хасстрель.

Он схватил ее за подбородок, как делал тысячу раз, когда она была ребенком. Повернул голову влево, вправо, ища царапины, ушибы или признаки того, что она заплачет. Но она была цела и невредима и плакать не собиралась.

Выпустив ее, он отступил на шаг.

– Хорошо… что Разрушенный тебе не повредил.

От этой единственной фразы выдержка оставила Сафи, и она обняла наставника. Она всегда предпочитала Мустефа Хабиму и знала, что он связан с ней Нитью сердца более прочной, чем с кем бы то ни было еще. Они были родственными душами, она и Мустеф. Склонны скорее действовать, чем думать; скорее смеяться, чем хмуриться. Так что Мустеф мог злиться как угодно сильно – Сафи знала, что это пройдет.

– Что, черт побери, происходит? – пробормотала она, уткнувшись в его воротник, на котором была вышита горная летучая мышь Хасстрелей. – Хабим отослал Ноэль, а она почему-то подчинилась.

Сафи высвободилась и, прежде чем снова посмотреть на Мустефа, бросила мимолетный взгляд на книгу.

– Твой… дядя в бешенстве.

– Разве он не всегда такой? – Она махнула рукой и развернулась к кровати, чтобы вытащить книгу.

Но Мустеф заступил ей дорогу и повысил голос.

– Это серьезно, Сафи, ты должна понять. – Он взял с кровати одно из платьев. Фисташковый шелк заиграл в лучах послеполуденного солнца. – Вечером ты ему нужна.

– Нужна я или моя магия? – Она посмотрела на платье. К ее неудовольствию, оно было довольно красиво. Сафи и сама купила бы такое, будь у нее деньги.

– Ему нужна ты, – сказал Мустеф. – Вечером будет бал, посвященный завтрашнему открытию Военного саммита. Как ожидается, там будет вся знать трех империй, в том числе женщины и дети. Как знак всеобщего мира.

Сафи нахмурилась. Она наконец получила ответ, но он вызвал еще больше вопросов.

– А зачем на саммите я?

– Потому что… – пробормотал Мустеф, снова взглянув на платье. Пренебрежительно покачав головой, он бросил его на кровать. – Вполне возможно, будет заключено еще одно Двадцатилетнее перемирие. От знати ожидают участия в переговорах. В том числе и от тебя.

По коже Сафи побежали мурашки. «Ложь», – утверждала магия.

– Не ври мне, – сказала она тихо. Беспощадно. – Хабим упомянул что-то о плане, который вынашивается уже двадцать лет. Я хочу знать, в чем он состоит.

Когда Мустеф не ответил, а занялся другим платьем, более пышным, из бледно-розовой материи, и на пробу приложил его к Сафи, она оскалилась.

– Вы не можете отослать мою сестру по Нити и не объяснить почему, Мустеф.

– Вообще-то, Сафи, – он бросил платье обратно в ворох, – не забывай, что в первую очередь ты сама виновата в случившемся.

Сафи дернулась, как от удара. Правда, правда, правда…

– Расскажи мне, – процедила она, сжав челюсти, чтобы преодолеть головокружительный напор магии. Волоски на шее встали дыбом. В горле запершило. Но Сафи знала о своей вине перед Ноэль, и единственный способ все исправить – это получить ответы на вопросы.

Мустеф смотрел на Сафи несколько долгих секунд, такой же неподатливый, как его Нить сердца. Затем он расслабился – похоже, простил ее.

– Большие шестерни пришли в движение, Сафи. Шестерни, которые многие годы отлаживал твой дядя и другие. Война возобновится через восемь месяцев. Мы… не можем позволить этому случиться.

Сафи откинула голову. Это был не тот ответ, которого она ожидала.

– Вы пытаетесь остановить Великую войну?

«Ложь», – толкнула ее магия.

Она попятилась еще дальше. Быстро заморгала, будто свет бил в лицо.

– Вы пытаетесь выиграть в ней, – прошептала она, и магия обожгла ей кожу: «Правда». Защипала и зацарапалась, как грубый шерстяной плащ.

Сафи покачала головой, наступая на Мустефа, который предпринял еще одну попытку подобрать ей наряд.

– Я не понимаю, – сказала она, отпихивая от себя серебристый шелк. – Объясни мне, почему и как ты или дядя можете повлиять на исход Великой войны?

– Скоро узнаешь, – ответил Мустеф. – Теперь умойся, а вечером надень вот это.

Слова Мустефа тускло мерцали магией. Когда он отложил серебристое платье, Знак магии на его руке – полый круг Эфира и литера «W» как знак принадлежности к магии Слов – слегка светился.

Ноздри Сафи раздулись. Она отобрала у него платье, чья тонкая ткань ускользала сквозь пальцы, как морская пена.

– Не трать на меня свою магию.

Кое-какие ее магические способности нейтрализовали магию Мустефа.

В ответ Мустеф лишь хмыкнул, будто знал больше, чем она догадывалась. Затем он изящно развернулся и направился к двери.

– Скоро придет горничная, чтобы помочь тебе помыться. Не забудь про уши и ногти!

Сафи показала спине Мустефа средний палец, но маленький жест неповиновения пропал впустую. Тщетно. Ненависть и гнев, переполнявшие ее в экипаже, снова просачивались наружу, как почерневшая кровь Герога…

Нет, она не будет думать о нем. Вместо этого подумает о Ноэль.

Сердце ее пронзила тоска. Думать про Ноэль было еще хуже. Мысль о потере сестры по Нити переполняла каждую клеточку тела Сафи. Ее кулаки обрушились на нежный шелк. Она била, била и била без конца.

Она подвергла Ноэль опасности. Что, если той на этот раз не удастся покинуть поселок? Сафи никогда не простит себя за то, что Ноэль пришлось туда отправиться.

И… что, если и Ноэль ее никогда не простит?

Сафи сглотнула и бросила наряд на кровать. Потом ее глаза остановились на уголке каравенского фолианта. Она могла бы исправить ситуацию. После того как она разгадает сообщение Ноэль, Сафи определит противников – дядя, ведун Крови, стража, – затем оценит местность – Веньяза, поселок Миденци, корабль на юг, – а затем…

Затем Сафи сможет все это исправить.

Глава 7

Мерик уставился на три миниатюрных корабля на его столе с картами. Они были точными копиями далмоттийских галеонов с их округлым корпусом.

Мерику хотелось выбросить эти чертовы вещицы в открытое окно. Возможно, тогда его четыре капитана наконец-то поняли бы, насколько он против их пиратской затеи. Словами их не переубедить, так почему бы не применить немного магии Ветра?

Но нет. Мерик не был сильным колдуном, и его волшебство зачастую оборачивалось против него самого. Ему было всего семь лет, когда отец отправил его на Магический экзамен. Король Серафин был уверен, что вспышки гнева Мерика – это признак большой магической силы. Король и принцесса могли управлять знаменитой яростью Нихаров, почему тогда она неподвластна Мерику?